И вдруг мне показалось, что я могу им помочь, и я начал с той дочери,
что сидела наверху в своей комнате. Я мысленно приблизился к ней и стал
внушать ей светлые мысли. Начало было не из легких, но очень скоро я
освоился, и утешить ее не составило большого труда. Потом я утешил двух
других и, довольный, пошел дальше.
Я прислушивался к тем домам, мимо которых проходил. Почти везде жили
счастливые или, во всяком случае, довольные люди, хотя попалось и
несколько печальных. Машинально я задумывался о них и давал им счастье. Я
вовсе не думал, что мне надо делать добро каким-то определенным людям. По
правде говоря, я даже не помню, какие дома сделал счастливыми. Просто я
подумал, что раз я могу делать это, надо делать.
Когда я вернулся, мама еще не ложилась, ждала меня. Она была немного
встревожена: она всегда тревожится, когда я надолго исчезаю.
Я пошел в свою комнату, лег в постель, но долго не мог заснуть: все
думал, как могло случиться, что я оказался способным на все эти штуки, и
как неожиданно проявились эти способности. Наконец я заснул.
Умывшись и позавтракав, я вышел на улицу и увидел, что Баунс ждет
меня. Он сказал, что хочет погонять кроликов, и я согласился пойти с ним.
Раз теперь мы можем разговаривать, вдвоем нам ловить кроликов будет
сподручнее. Взобравшись на пень, или на груду камней, или даже на дерево,
я высматриваю кролика и кричу Баунсу, куда он бежит, а Баунс мчится ему
наперерез.
Мы пошли по дороге, ведущей к дому Алфа, потом свернули на луг и
направились к поляне на склоне холма, что на той стороне речки.
Когда мы свернули с дороги, я оглянулся и снова подумал о том, как
ненавижу Алфа. И вдруг мне пришла в голову мысль. Я не знал, смогу ли
осуществить ее, но мне она понравилась. Я решил попробовать.
Я перевел взгляд на коровник Алфа, мысленно прошел сквозь стены и
очутился посреди сеновала. Кругом было сено, но, как вы помните, сам я в
это время стоял на лугу рядом с Баунсом, с которым мы пошли гонять
кроликов.
Мне хотелось бы объяснить, что я сделал потом и как я это сделал, да
только мне самому непонятно, откуда у меня взялось все это... Словом,
знание химических реакций или как их там называют... Что-то сделалось с
сеном, что-то с кислородом, и в сеновале зажегся огонь. Увидев, что огонь
занялся хорошо, я убрался оттуда и снова очутился рядом с Баунсом. Потом
мы перешли речку и стали подниматься по склону холма.
Я все оглядывался, думая, что огонь не разгонится, как вдруг из-под
крыши сеновала потянулась тоненькая струйка дыма.
К тому времени мы уже вышли на поляну, я сел на пень и увидел, что
огонь разгорелся вовсю и теперь уже ничто не может спасти коровник. С
шумом рвалось пламя, густой столб дыма подымался на небо.
Возвращаясь домой, я зашел в лавку. Алф был там, но для человека, у
которого только что сгорел коровник, у него был слишком довольный вид.
Очень скоро я понял, почему он такой довольный.
- Я застраховал коровник, - сказал он хозяину магазина Берту Джонсу,
- застраховал до последнего гвоздика. Коровник был слишком велик, мне
такой не нужен. Когда я строил его, то рассчитывал, что стадо будет
побольше.
Берт хихикнул:
- Нагрел ты руки на пожаре, Алф!
- Такого везения у меня еще не бывало. Я построю новый коровник, да
еще деньжата останутся.
Мне было досадно, что все так вышло, но я не терял надежды
расквитаться с Алфом.
После полдника я пошел на луг Алфа и отыскал быка. Он обрадовался
мне, хотя и рыл землю копытом и громко ревел - хотел себя показать. По
дороге я все думал, смогу ли разговаривать с быком так, как разговаривал с
Баунсом. Я боялся, что ничего не получится: ведь Баунс намного смышленее
быка.
И конечно же, я оказался прав. Втолковать что-либо быку было ужасно
трудно.
Зря я стал чесать у него за ушами - он закрыл глаза и почти заснул. Я
чувствовал, что это ему приятно. Тогда я растормошил быка, ткнул кулаком в
бок. Он расшевелился и даже пробормотал что-то в ответ. Очень эти быки
неразговорчивы.
Но я был уверен, что он понял меня как следует, - он вдруг так
рассвирепел и разбушевался, что меня даже страх взял, не перестарался ли
я. Я едва успел добежать до забора и перемахнуть через него. Домчавшись до
забора, бык снова стал рыть землю копытами и так заревел, что меня как
ветром сдуло.
Я вернулся домой очень довольный собой. Я ничуть бы не удивился, если
бы услышал в тот же вечер, что Алфа покалечил его собственный бык. Что ж,
так Алфу и надо: разве приятно, когда у тебя зажиливают заработок!
Когда кто-то принес известие о том, что случилось, я как раз был в
клубе. Кто-то вспомнил, как Алф всегда говорил, что ни одному быку нельзя
доверять. Еще кто-то добавил, что Алф часто говорил, будто только я могу
управляться с его быком, и он все время опасался, как бы бык не убил меня.
Меня тоже спросили, что я думаю о случившемся. Но я притворился,
будто двух слов связать не могу, и все смеялись надо мной, но мне было все
равно. Я знал то, чего не знали они. Воображаю, как удивились бы они,
узнав правду!
Но они ее, конечно, не узнают.
Не такой уж я простак.
Придя домой, я достал блокнот с карандашом и стал писать имена всех
моих врагов, всех, кто хоть раз посмеялся надо мной, навредил мне или
плохо говорил обо мне.
Список получился довольно длинный. Он включал почти всех в деревне.
Я подумал и решил, что, может быть, не стоит убивать всех. Я бы,
конечно, сделал это запросто. Но, думая об Алфе и банкире Пэттоне, я
понял, что от гибели людей, которых ненавидишь, радости мало. И еще мне
было ясно как день, что, поубивав всех, можно остаться совсем одному.
Я перечитал список. Два имени у меня вызвали сомнение, и я вычеркнул
их, потом еще и еще... Просмотрев список еще раз, я все-таки подумал, что
все оставшиеся в нем люди плохие. Я решил, что если не уничтожу их, то
что-нибудь сделаю с ними, потому что нельзя позволить им оставаться
плохими.
Долго я думал о дурном и хорошем, вспоминал, что слышал об этом от
проповедника Мартина. А он большой мастак на всякие такие разговоры. И я
решил в конце концов, что с ненавистью к врагам мне надо кончать. Лучше
платить добром на зло.
Утром я так торопился, что буквально проглотил завтрак. Мама
спросила, куда я собираюсь, и я ответил, что хочу прогуляться.
Сперва я пошел к дому приходского священника и уселся за церковной
оградой. Вскоре из дому вышел проповедник Мартин. Он стал прохаживаться
взад и вперед по своему, как он говорил, саду и делал вид, будто погружен
в благочестивые размышления.
1 2 3 4