И как я вспоминаю, большая часть показаний
была связана именно с Харви.
- Холлис, не знаю, зачем я побеспокоил вас. Не знаю, зачем позвонил.
Думаю, просто, чтобы выпустить пар...
- Я рад, что вы позвонили. Что вы собираетесь делать?
- Не знаю. Я, конечно, выгнал Уайта, так что теоретически мои руки
чисты, но все это мне не нравится. У меня отвратительный вкус во рту...
- Ложитесь спать. Утро вечера мудренее.
- Спасибо, Холлис, я так и сделаю. Спокойной ночи!
Харингтон положил трубку и постоял у стола.
Теперь ему было все ясно. Теперь-то он точно знал, кто хотел, чтобы
Эпрайт стал Государственным секретарем. Именно этого и следовало ожидать
от Уайта.
Он не смог себе представить, как это было сделано, но если
существовала хоть какая-нибудь возможность, то Уайт непременно разнюхал бы
ее. Именно он организовал так, чтобы Эпрайт, прочитав соответствующую
строку в книге, не отказался от общественной деятельности и в
соответствующее время возглавил Госдепартамент. А сколько еще людей,
сколько ситуаций было запланировано и создано Престоном Уайтом?
Он поднял газету с пола, взглянул на заголовок и снова отбросил ее.
Они попытались избавиться от него, и все было бы в порядке, если бы
он ушел, как старая лошадь, изгнанная с пастбища, забытая и покинутая.
Возможно, остальные так и поступали. Но, пытаясь избавиться от него,
избавляясь от других, они должны осознать, что существует определенная
опасность. Единственный безопасный способ - заставить его продолжать
прежнюю жизнь. Жизнь последнего джентльмена. До самой смерти.
Почему они не сделали этого? Возможно ли, чтобы их операция имела
определенные возможности и ограничения? Может, для того, чтобы вовлечь
кого-то другого, они должны избавиться от него? Если это правда - значит,
у них есть уязвимое место.
И еще одно. Смутное воспоминание о Сенатском расследовании несколько
лет назад. Статья и фото в газетах того времени. Фото очень удивленного
человека, одного из лучших специалистов, обследовавшего Харви, сидящего на
свидетельской скамье и говорящего: "Но, сенатор, аналитический компьютер
не может быть так совершенен, как Харви..."
Это что-нибудь может значить, а может и не значить, но в этом
воспоминании заключалась какая-то надежда.
Он рассуждал удивительно спокойно. Как машина может занять место
мыслящего человека? Он уже писал в одной из своих книг - но сейчас не мог
припомнить, в какой именно. Как сказал сегодня вечером Седрик Мэдисон...
Он спохватился вовремя.
Где-то в уголке его сознания прозвенел тревожный звонок, и он
судорожно схватил лежащую на полу газету.
Увидел заголовок, и тут же книги утратили свою кожаную элегантность,
ковер снова приобрел дешевую новизну, он снова был самим собой.
Со сдавленными рыданиями стоял он на коленях, сжимая в руке газету.
"Никакого предупреждения!" - подумал он.
И его единственная надежда - скомканная газета.
Но это мощная защита.
- Попробуй снова! - крикнул он, мысленно обращаясь к Харви. - Давай
попытайся!
Харви не пытался.
Если только дело было в Харви. Но ведь он ничего не знает в точности.
"Беззащитный, - подумал он, - если не считать газеты с крупным
заголовком..."
Беззащитный, с рассказом, которому никто не поверит, даже если он
попытается рассказать. Беззащитный, с тридцатью годами эксцентричного
поведения, которое делает подозрительным каждое его действие.
Он мысленно поискал помощи и не нашел.
Полиция ему не поверит, а друзей у него мало: за тридцать лет он
обзавелся слишком немногими друзьями.
- Сенатор? - но у сенатора свои затруднения.
И еще кое-что - одно оружие, которое может быть использовано против
него. Харви нужно только подождать, пока он уснет, ибо, если он уснет, то
несомненно, что проснется он последним джентльменом, и таковым останется.
Если они поймают его, то уже больше не выпустят.
Он смутно удивился: зачем он вообще противится? Последние тридцать
лет были совсем неплохими: будучи честным с собой, он должен был признать,
что прожил эти годы хорошо.
Но подобная мысль рождала в нем сопротивление, как вызов его
человеческой сущности. Он имеет право быть самим собой. Возможно, он даже
обязан быть самим собой! Он почувствовал глухой гнев против тех, кто
высокомерно пожелал сделать его другим.
Два обстоятельства были для него абсолютно ясны. Что бы он не
предпринимал, он должен действовать сам: ни на чью помощь он не может
рассчитывать. И он должен действовать до того, как вынужден будет
уснуть...
Он встал, сжимая газету, расправил плечи и повернулся к двери. Но у
выхода он остановился: в голову ему пришла неожиданная и ужасная мысль.
Как только он выйдет из дома и окажется в темноте - он лишится своей
защиты. В темноте газета будет для него бесполезна: он не сможет прочесть
заголовок.
Он взглянул на часы: начало четвертого. До рассвета еще три часа. Он
не может больше ждать. Ему нужно время. Он должен каким-то образом
выиграть время. В течение ближайших часов он должен вывести из строя
Харви. И хотя это не даст ему окончательного ответа (он признавал это) -
по крайней мере, он получит еще время.
Он стоял у двери. И тут ему показалось, что он ошибается. Что Харви,
Уайт, Мэдисон - все они здесь ни при чем. Он связал это в своих
рассуждениях и теперь пытается убедить себя, что Харви или кто-то другой
загипнотизировал его тридцать лет назад... Хотя, вероятно, это совсем не
гипноз. Впрочем, сейчас бесполезно выяснять, что это. Есть более
неотложные проблемы. Прежде всего нужно найти защиту. Беззащитный, он
никогда не доберется до входа "Ситуэйшн".
"Ассоциация, - подумал он, - какая-нибудь ассоциация. Какой-нибудь
способ напомнить себе, кто я такой, как заноза в пальце..."
Дверь кабинета открылась, появился старый Адамс.
- Я слышал чей-то разговор, сэр.
- Я разговаривал по телефону.
- Я подумал, что кто-то ворвался сюда. Ведь для звонка сейчас
неудобное время.
Харингтон молча смотрел на Адамса и чувствовал, как его угнетенность
частично рассеивается: Адамс был тем же самым. Адамс не изменился. Он
оказался единственным подлинным во всем окружении.
- Простите, сэр, - сказал Адамс, - но полы вашего пиджака загнуты.
- Спасибо, я и не заметил. Спасибо за то, что подсказали.
- Вам лучше лечь, сэр. Уже поздно.
- Через несколько минут лягу...
Он слушал, как Адамс с шарканьем шел к себе, потом начал распрямлять
полы. И неожиданно ему пришло в голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
была связана именно с Харви.
- Холлис, не знаю, зачем я побеспокоил вас. Не знаю, зачем позвонил.
Думаю, просто, чтобы выпустить пар...
- Я рад, что вы позвонили. Что вы собираетесь делать?
- Не знаю. Я, конечно, выгнал Уайта, так что теоретически мои руки
чисты, но все это мне не нравится. У меня отвратительный вкус во рту...
- Ложитесь спать. Утро вечера мудренее.
- Спасибо, Холлис, я так и сделаю. Спокойной ночи!
Харингтон положил трубку и постоял у стола.
Теперь ему было все ясно. Теперь-то он точно знал, кто хотел, чтобы
Эпрайт стал Государственным секретарем. Именно этого и следовало ожидать
от Уайта.
Он не смог себе представить, как это было сделано, но если
существовала хоть какая-нибудь возможность, то Уайт непременно разнюхал бы
ее. Именно он организовал так, чтобы Эпрайт, прочитав соответствующую
строку в книге, не отказался от общественной деятельности и в
соответствующее время возглавил Госдепартамент. А сколько еще людей,
сколько ситуаций было запланировано и создано Престоном Уайтом?
Он поднял газету с пола, взглянул на заголовок и снова отбросил ее.
Они попытались избавиться от него, и все было бы в порядке, если бы
он ушел, как старая лошадь, изгнанная с пастбища, забытая и покинутая.
Возможно, остальные так и поступали. Но, пытаясь избавиться от него,
избавляясь от других, они должны осознать, что существует определенная
опасность. Единственный безопасный способ - заставить его продолжать
прежнюю жизнь. Жизнь последнего джентльмена. До самой смерти.
Почему они не сделали этого? Возможно ли, чтобы их операция имела
определенные возможности и ограничения? Может, для того, чтобы вовлечь
кого-то другого, они должны избавиться от него? Если это правда - значит,
у них есть уязвимое место.
И еще одно. Смутное воспоминание о Сенатском расследовании несколько
лет назад. Статья и фото в газетах того времени. Фото очень удивленного
человека, одного из лучших специалистов, обследовавшего Харви, сидящего на
свидетельской скамье и говорящего: "Но, сенатор, аналитический компьютер
не может быть так совершенен, как Харви..."
Это что-нибудь может значить, а может и не значить, но в этом
воспоминании заключалась какая-то надежда.
Он рассуждал удивительно спокойно. Как машина может занять место
мыслящего человека? Он уже писал в одной из своих книг - но сейчас не мог
припомнить, в какой именно. Как сказал сегодня вечером Седрик Мэдисон...
Он спохватился вовремя.
Где-то в уголке его сознания прозвенел тревожный звонок, и он
судорожно схватил лежащую на полу газету.
Увидел заголовок, и тут же книги утратили свою кожаную элегантность,
ковер снова приобрел дешевую новизну, он снова был самим собой.
Со сдавленными рыданиями стоял он на коленях, сжимая в руке газету.
"Никакого предупреждения!" - подумал он.
И его единственная надежда - скомканная газета.
Но это мощная защита.
- Попробуй снова! - крикнул он, мысленно обращаясь к Харви. - Давай
попытайся!
Харви не пытался.
Если только дело было в Харви. Но ведь он ничего не знает в точности.
"Беззащитный, - подумал он, - если не считать газеты с крупным
заголовком..."
Беззащитный, с рассказом, которому никто не поверит, даже если он
попытается рассказать. Беззащитный, с тридцатью годами эксцентричного
поведения, которое делает подозрительным каждое его действие.
Он мысленно поискал помощи и не нашел.
Полиция ему не поверит, а друзей у него мало: за тридцать лет он
обзавелся слишком немногими друзьями.
- Сенатор? - но у сенатора свои затруднения.
И еще кое-что - одно оружие, которое может быть использовано против
него. Харви нужно только подождать, пока он уснет, ибо, если он уснет, то
несомненно, что проснется он последним джентльменом, и таковым останется.
Если они поймают его, то уже больше не выпустят.
Он смутно удивился: зачем он вообще противится? Последние тридцать
лет были совсем неплохими: будучи честным с собой, он должен был признать,
что прожил эти годы хорошо.
Но подобная мысль рождала в нем сопротивление, как вызов его
человеческой сущности. Он имеет право быть самим собой. Возможно, он даже
обязан быть самим собой! Он почувствовал глухой гнев против тех, кто
высокомерно пожелал сделать его другим.
Два обстоятельства были для него абсолютно ясны. Что бы он не
предпринимал, он должен действовать сам: ни на чью помощь он не может
рассчитывать. И он должен действовать до того, как вынужден будет
уснуть...
Он встал, сжимая газету, расправил плечи и повернулся к двери. Но у
выхода он остановился: в голову ему пришла неожиданная и ужасная мысль.
Как только он выйдет из дома и окажется в темноте - он лишится своей
защиты. В темноте газета будет для него бесполезна: он не сможет прочесть
заголовок.
Он взглянул на часы: начало четвертого. До рассвета еще три часа. Он
не может больше ждать. Ему нужно время. Он должен каким-то образом
выиграть время. В течение ближайших часов он должен вывести из строя
Харви. И хотя это не даст ему окончательного ответа (он признавал это) -
по крайней мере, он получит еще время.
Он стоял у двери. И тут ему показалось, что он ошибается. Что Харви,
Уайт, Мэдисон - все они здесь ни при чем. Он связал это в своих
рассуждениях и теперь пытается убедить себя, что Харви или кто-то другой
загипнотизировал его тридцать лет назад... Хотя, вероятно, это совсем не
гипноз. Впрочем, сейчас бесполезно выяснять, что это. Есть более
неотложные проблемы. Прежде всего нужно найти защиту. Беззащитный, он
никогда не доберется до входа "Ситуэйшн".
"Ассоциация, - подумал он, - какая-нибудь ассоциация. Какой-нибудь
способ напомнить себе, кто я такой, как заноза в пальце..."
Дверь кабинета открылась, появился старый Адамс.
- Я слышал чей-то разговор, сэр.
- Я разговаривал по телефону.
- Я подумал, что кто-то ворвался сюда. Ведь для звонка сейчас
неудобное время.
Харингтон молча смотрел на Адамса и чувствовал, как его угнетенность
частично рассеивается: Адамс был тем же самым. Адамс не изменился. Он
оказался единственным подлинным во всем окружении.
- Простите, сэр, - сказал Адамс, - но полы вашего пиджака загнуты.
- Спасибо, я и не заметил. Спасибо за то, что подсказали.
- Вам лучше лечь, сэр. Уже поздно.
- Через несколько минут лягу...
Он слушал, как Адамс с шарканьем шел к себе, потом начал распрямлять
полы. И неожиданно ему пришло в голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11