Поначалу это озадачило Беллариона, недоумевавшего, почему военачальники, желавшие поскорее разгромить один другого, с такой настойчивостью избегают сражения. Но вскоре он понял причину, принуждающую их к этому: обе армии состояли в основном из наемников, которые сражались ради денег и меньше всего хотели убивать или быть убитыми. За пленника всегда можно было получить выкуп, забрать его лошадь и оружие, а с убитого не всегда даже имело смысл снимать изрубленные доспехи. Поэтому наемники требовали от своих командиров достигать такого стратегического преимущества над противником, которое делало бы всякое сопротивление бессмысленным и вынуждало его сдаться в плен. Единственное исключение из этого повсеместно используемого правила составляли равнодушные к кровопролитию швейцарцы, но их было мало в войсках Фачино и совсем не было у Буонтерцо.
После недели бесконечных маневров обе армии занимали почти что исходные позиции: Буонтерцо вернулся в Фьоренцуолу, надеясь выманить Фачино на открытую равнину, а последний терпеливо ждал в Сан-Николо.
Такое положение сохранялось три дня, когда пришли известия, что Буонтерцо переместился на восемь миль, в Аггацано. Подозревая, что он хочет форсировать реку Треббию у местечка Страделла и вторгнуться на территорию Миланского герцогства, Фачино решился на немедленные действия, рассчитывая при этом оказаться в стратегически выигрышной позиции.
Утром десятого мая в доме, служившем штаб-квартирой Фачино, собрались офицеры: Франческо Бузоне Карманьола, Кенигсхофен, командир немецких пехотинцев, швейцарец Вернер фон Штоффель и месье де Кадиллак. На поверхности стола Фачино углем набросал карту, грубую, но достаточно точную; присутствовавший на совете Белларион уже несколько раз за последнюю неделю видел подобные карты и успел научиться легко читать их.
Держа уголек в руках, Фачино изложил диспозицию:
— Буонтерцо находится вот здесь, и скорость, с которой он движется из Фьоренцуолы, заставит его остановиться на отдых вот тут, какую бы цель он ни ставил перед собой.
— И он хорошо защищен от атаки с равнины, — вмешался Карманьола, цветущий, уверенный в себе молодой человек. — Он может покатиться из Аггацано вниз по склонам холмов словно лавина.
— Не надо перебивать меня, Франческо, — сухо сказал Фачино. — Тем более что вы говорите очевидные вещи. И потом, я отнюдь не собираюсь атаковать его по фронту, а хочу лишь создать видимость атаки. Вот мой план: мы разделим армию на две части; одну из них, состоящую из французской кавалерии, городского ополчения и немецких пехотинцев, возглавите вы, Франческо, и двинетесь с ней прямо на Аггацано. Своими действиями вы отвлечете внимание Буонтерцо, и он застрянет вот в этом месте, — он ткнул углем в стол. — Я же вместе с другой частью армии марширую вверх вдоль Треббии до Траво и, совершив оттуда бросок через гряду холмов, атакую лагерь Буонтерцо сверху. В этот момент ваш отвлекающий маневр превращается в настоящую атаку, и Буонтерцо оказывается зажатым с двух сторон.
Собравшиеся капитаны одобрительно закивали головами. С легкой улыбкой на устах Фачино посмотрел на них.
— Наша позиция как нельзя лучше подходит такому маневру, — торжествующим тоном произнес он.
И тут, неожиданно для всех, Белларион, новичок в военном искусстве, осмелился высказать критическое замечание:
— Однако его слабость заключается в предположении, что позиция Буонтерцо останется неизменной до тех пор, пока обе части армии не вступят в сражение.
У Карманьолы от изумления отвисла челюсть, Кенигсхофен и де Кадиллак высокомерно посмотрели на Беллариона, осуждая его неслыханную дерзость, и даже Фачино пренебрежительно рассмеялся. Один Вернер фон Штоффель, с которым у Беллариона за месяцы пребывания в Аббиатеграссо установились дружеские отношения, ничем не выразил свои чувства.
Однако Фачино все же снизошел до объяснения:
— Мы должны двигаться с такой скоростью, чтобы у него не осталось времени для маневра. Только необходимость дать отдых своей армии заставила его занять столь сильную позицию. Но эта сила обернется его слабостью, когда мы захлопнем ловушку.
Он поднялся, давая понять, что обсуждение закончено.
— Идемте. Детали каждый из вас сам уяснит на месте. Мы оставим здесь осадные орудия и всю поклажу, чтобы ничто не стесняло нас. Скорость — это сейчас главное.
Однако их очевидное презрение ничуть не смутило Беллариона.
— На месте Буонтерцо я разослал бы разведчиков вдоль всей гряды холмов от Ривергаро до Траво. Догадавшись о ваших намерениях по вашим действиям, я первым делом напал бы на войска Карманьолы и, опрокинув их, вернулся бы обратно, чтобы успеть встретить вашу атаку. Так что разделение наших сил может вместо предполагаемого успеха закончиться катастрофой.
И вновь в комнате воцарилось изумленное молчание, когда этот не нюхавший пороху мальчишка представил свое мнение на суд бывалых солдат.
— Слава Богу, что не вы командуете войсками Буонтерцо, иначе мы были бы обречены на поражение, — едко заметил Карманьола, и грубый смех, которым были встречены его слова, заставил наконец Беллариона замолчать.
В тот же вечер обе части армии двинулись в путь, оставив в Сан-Николо даже пушки, которые, по мнению Фачино, вряд ли потребуются во время задуманной ими операции. Незадолго до полуночи Карманьола занял позиции примерно в миле от Аггацано, а Фачино остановился у Траво, намереваясь с первыми лучами солнца подняться по склонам холмов наверх и оттуда атаковать Буонтерцо.
Было велено устроить привал, и сам Фачино обрадовался возможности перехватить несколько часов сна перед боем в наспех поставленной для него палатке.
Однако Белларион, возбужденный перспективой завтрашнего сражения и терзаемый дурными предчувствиями, не мог даже сомкнуть глаз. Он беспокойно расхаживал взад и вперед по берегу реки, сильно обмелевшей после недавней засухи, но вскоре его одиночество было нарушено появлением Вернера фон Штоффеля.
— Я один сегодня не смеялся над вами, — напомнил ему швейцарец.
— Мне следовало поблагодарить вас за эту любезность, — мрачно ответил Белларион.
— Дело отнюдь не в любезности.
Горячий патриот и способный солдат, Штоффель своим элегантным видом и худощавой фигурой производил скорее впечатление придворного, несколько жеманного и щепетильного, чем мужественного и неустрашимого вояки. Он был среднего роста, его оливкового цвета лицо всегда было тщательно выбрито, у него был красивый прямой нос и темные задумчивые глаза под черными прямыми бровями, и во всем его внешнем облике было что-то располагающее к нему с первого взгляда.
— Вы высказали предположение, которое нельзя было сбрасывать со счетов, — после короткой паузы закончил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101