Чего это
он, недоумевала она. Не будет приставать?
- А деньги? - спросила она басом.
Дима улыбнулся.
- Деньги у хапуг, - ответил он и вдруг дернулся за карандашом. - У
вас очень симпатичные веснушки, - сообщил он.
Это была правда. Кроме Бальмонта, у нее имелись еще веснушки.
Он в десяток широких, веских взмахов слепил ее лицо, добавляя и
убавляя по чуть-чуть. На бумаге, несомненно, рождалась она - но красивая.
Оказалось, ей совсем недалеко до красивой! Девушка ошеломленно стояла и не
знала, уходить или нет. Все происходило так быстро. Он все-таки начнет
издеваться или не начнет? Ей опять обжигающе вспомнилось, как смотрела
фильм с каким-то западным красавцем в главной роли, имен она никогда не
помнила; сидевший рядом совершенно незнакомый парень, когда она в
негодовании отвела глаза от очередной любовной сцены, вдруг толкнул ее
сильным локтем в мягкий бок и спросил громко: "Что квашня, тебе бы такого,
а? А вот хрен тебе!" Да ведь он уже начал - про веснушки! Она потянулась
вышвырнуть окаянный букет, но гад протянул ей листок бумаги.
- Вот в нагрузку, - и вновь улыбнулся. Как приятно улыбается,
сволочь, против воли подумала она и нехотя взглянула.
Она была похожей и непохожей. Она смотрела, оторопев, пытаясь понять
наконец, издевательство это или все-таки нет; а когда подняла
заслезившиеся глаза, странного человека уже и след простыл.
Есть же специальная гимнастика, решительно думала она по дороге в
общежитие. В институт питания схожу, там какие-то гормоны. Даже операции
делают! Вот ведь совсем же немного подправить... и все посматривала на
рисунок или начинала озираться - вдруг он еще где-то здесь? Просто так
ведь ничего не делают - выкинул пятерку и ушел. Этого не бывает.
Подружки не поверили, когда она заявила, что цветы подарил ей
знакомый художник. Но набросок вызвал шок. И не похоже вовсе, заявили они
хором и обиженно отстали.
Она действительно пособиралась к врачам, прокорчилась три утра в
изнурительных, болезненных движениях. Но никто не поддержал вспышки
странного в ней, вокруг, как кандалы, звенел смех - все пришло в норму уже
на четвертый день.
Возле Каменноостровского моста Дима наткнулся на цыганок, и подивился
их проницательности - сколько раз встречал таких спеша, и они не
приставали, видели: ничего им не иметь с деловитого, озабоченного юнца. А
теперь сразу раскусили, что он на все готов, лишь бы отвлечься. Одна,
обычно-смуглая, обычно-красивая, с бархатными чувственными глазами,
затараторила. Дима попросил говорить медленнее, было интересно, но он
ничего не понимал. Она внятно заверила, что чужих денег ей не надо,
попросила гривенник - Дима дал - и опять стала лепить невнятицу про
монетку, как монетка, если Дима ее заберет назад, испарится у него в
кармане ядовитым паром, и потому она сейчас как-то во что-то монетку
обратит. Она сжала гривенник в кулаке, поднесла ко рту, дунула, раскрыла
кулак - там было пусто. Когда и куда обратились десять копеек, Дима не
заметил и только восхищенно покачал головой. Все ли монетки отдал,
настойчиво добивалась цыганка. Мне чужого не надо, я для тебя же стараюсь,
ты мне симпатичный, но навели на тебя порчу не на год, не на два, а на
девять лет... Все, все монетки, успокаивал ее Дима, но она не унималась,
требовала: правду говоришь? Дима, улыбаясь, вывернул карманы - у него
действительно не было мелочи. Тогда она потребовала такую денежку, чтобы с
Лениным - очень, дескать, хорошее средство против порчи, наведенной на
девять лет. Запахло жареным - этнография этнографией, а десятку жалко.
Дима решительно откланялся и ушел под презрительные крики, сулившие
черт-те какие беды. Дима не боялся. Хуже было некуда.
Стало как-то залихватски весело. Дима шагал по мосту, глядя на серую
воду внизу. Нева плыла в океан. Для воды мир был громадным, распахнутым во
все стороны, но воде это ничего не давало. А он - он никуда не мог
поплыть. Поэтому просто шел. Он был словно немножко пьяный.
Опять заискрился дождик, в воздухе повисла туманная паутина. Дима
постоял, пытаясь поймать ртом каплю, но не поймал, зато в левый глаз
попало дважды. Оперся на парапет пустынного моста, уставился на воду,
затянутую дождливой дымкой серую гладь реки. И так стоял.
Вдруг понял. Нестерпимо, до головокружения хотелось снова ощутить
теплое и чуть влажное. Нежное. Но чтобы вместе. Совсем-совсем воедино.
Господи, какая тоска.
Сзади раздались шаги, Дима резко обернулся. Шли парень с девушкой,
молча, зато в обнимку. С плеча парня, заглушая шуршащую дождем тишину,
псевдонародным голосом улюлюкал транзистор; "Ой, люли, ой, люли, у меня
ль, Марины, губы красны от любви, словно от малины..." Шли под зонтом и
как будто дремали. Можно было дремать. Можно было молчать, можно было быть
врозь - радио общалось с обоими за обоих. Дима квохчуще засмеялся,
повернулся к реке и лихо сплюнул. Ушли. Стихло. Едва слышно, стеклянно
шелестела под дождем вода внизу. И плыла в океан. Берега дрожали в
искристой сетке. Призрак телебашни купался в облаках. Заслышав лязг
наползающего трамвая, Дима пошел дальше, с упоением чувствуя, как стекает
за шиворот вода, как капает с носа, с волос. И никуда не спешил. Ему было
весело, он бы свободен. Шокотерапия, думал он. Все будет в порядке. Да,
вспомнил он. Шут! Он ускорил шаги, и вскоре набрел на какую-то почту.
Примостился в уголке, написал: "Шут, дурья башка! Не смей грубить Лидке!
Тебе до беса повезло, тебя любят!" Больше как-то не приходило на ум
аргументов. Нельзя не отвечать на любовь - вот и весь аргумент. Дима
глядел в блокнот, вертел карандаш и пытался измыслить что-нибудь логически
убедительное, но не измыслил, и тогда, полетав карандашом, нарисовал Лидку
в морской пене и стоящего на коленях Шута. Шут обнимал ее ноги, пеной был
заляпан его модный костюм. Как лихо сегодня, подумал Дима. Просто
гениально. Что хочу, то и рисуется. В цвете бы попробовать. Рвануть сейчас
домой и... Сразу стало тоскливо. Надвинулся страх - не получится. С одной
стороны, должно получиться, потому что если даже то, что он любит делать,
у него не получается, то жить незачем и просто нет права жить. С другой
стороны, наверняка ведь не получится, так уж лучше не убеждаться в этом
лишний раз, лучше уж не мучиться. Помучиться - это я всегда успею, подумал
он. Он подписал под рисунком: "Понял? Я еще приеду на днях, шмон тебе
наведу. А то взяли моду - не любить!" Купил конверт и тут же отправил.
Когда он ушел с почты, дождь кончился, и Дима пожалел, что мало под
ним погулял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53