Она уже прошла несколько шагов, как ее вдруг охватило почти непреодолимое желание оглянуться и еще раз посмотреть на немца — запомнить его лицо, лицо человека, посмевшего нарушить присягу фюреру, но пронесшего через ад фашизма, через черные годы поражений, террора и националистического дурмана верность другой присяге — священной присяге своему классу, своей партии — партии расстрелянных, замученных в застенках, заживо сожженных, но не покорившихся Гитлеру людей, — партии Тельмана.
И все же Галка не оглянулась, она только крепче сжала в руке свою сумочку, в которой лежал с виду ничем не примечательный коробок спичек…
За ее спиной, хрипло ворча, разворачивался грузовик.
Ему с противоположного конца улицы откликнулся другой такой же ворчливый, но более мягкий и приглушенный звук: от Приморского бульвара навстречу Галке медленно катил камуфлированный лимузин.
Девушка уже поравнялась с оградой своего дома, когда лимузин, тормозя, неприятно — так, что мурашки забегали по спине, — скрипнул шинами, и Галка узнала этот заляпанный большими желтыми кляксами маскировки «хорьх». Несколько минут назад, когда она стояла с немцем-шофером, этот самый «хорьх» проехал мимо них к Приморскому бульвару. Теперь он возвращался назад.
Еще не делая выводов, только мельком заметив, что в машине сидят гестаповцы, Галка метнулась к калитке и толкнула ее. Калитка не поддалась. «Бабушка ушла. Она в это время за хлебом ходит», — подумала девушка и прислушалась к удалявшемуся ворчанию грузовика. «Скорее. Скорее. Ну, газани же и сразу — за поворот», — мысленно просила она, слыша, как, скрипнув шинами, тронулся с места и, набирая скорость, рванулся вслед за грузовиком пятнистый «хорьх». И почти тотчас же позади нее раздались шаги — неторопливые, уверенные. Галка просунула руку между железными прутьями калитки, нащупывая щеколду, хотя понимала, что это теперь не имеет смысла. Звук шагов приближался. Ближе, ближе, ближе! Вот уже совсем рядом. Человек остановился за ее спиной, а щеколда все не поддавалась.
— Вам помочь? — насмешливо спросил знакомый голос.
Галка не ответила — ей наконец удалось отодвинуть щеколду. Она толкнула калитку и, не оглядываясь, шагнула в палисадник.
— А вы не очень любезная хозяйка, — входя следом за нею, сказал Хюбе.
Галка поняла, что это конец. Но все же она решила сделать последнюю попытку.
— Ах, это вы, господин штурмбаннфюрер! — поворачиваясь к гестаповцу, сказала она. — А я приняла вас за уличного донжуана.
— Не надо, — поморщился Хюбе. — У вас сейчас плохо получается. Как говорят режиссеры, вы вышли из образа. Это не упрек. Я понимаю, любому самообладанию есть предел. Но как бы то ни было, пора опускать занавес, Галина Алексеевна.
— Я вас не понимаю…
Галка еще крепче сжала сумочку и сделала шаг назад, мысленно прикидывая расстояние до забора в глубине сада. «Метров, сто, если не больше. Далеко. Половину этого расстояния придется бежать по открытому месту. Но за домом в саду будет уже легче. А там забор — можно перемахнуть».
Но Хюбе опередил ее. Он зашел сбоку, отрезая Галке дорогу в сад и тесня ее к калитке.
— Галина Алексеевна, — он говорил не повышая голоса, — не делайте глупостей. Я считаю вас умной женщиной и верю, что мы найдем общий язык. Мне не хотелось бы применять к вам физическое воздействие. Ни сейчас, ни в дальнейшем. Не упрямьтесь.
Неожиданным рывком он выхватил у нее сумочку и негромко рассмеялся.
— Ну, вот и все. Будем считать, что сумку и ее содержимое вы передали мне добровольно.
Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Галка бросилась на Хюбе. Гестаповец, продолжая смеяться, спрятал сумку за спину, словно хотел подразнить девушку, но одновременно перехватил ее правую руку. Галка вскрикнула от боли.
— Я же просил вас, Галина Алексеевна, не делать этой глупости, — уже серьезно сказал Хюбе. — Успокойтесь и станьте, пожалуйста, здесь, у калитки, лицом ко мне. Вот так…
Следя за каждым Галкиным движением, он открыл сумку, не ища, извлек из нее спичечный коробок.
— Это была одна из ваших ошибок, — сказал он, подбрасывая коробок на ладони. — Вы же не курите, Галина Алексеевна, и спички в вашей сумочке сразу бросаются в глаза.
Он, не открывая, положил коробок в карман и самодовольно улыбнулся.
— Надеюсь, вам будет интересно узнать и о другой своей ошибке. — Хюбе выжидающе посмотрел на Галку, но так как девушка молчала, продолжал: — Записки, подобные той, что вы получили сегодня, следует сжигать, а не рвать на мелкие клочки. Ведь клочки можно собрать, если даже они разбросаны по всему коридору. Как видите, Галина Алексеевна, я не собираюсь хитрить. Лично я против вас ничего не имею. Я готов даже пойти на то, чтобы не арестовывать вас. Я понимаю, что связная знает немного. Но много я и не требую. Наша беседа происходит без свидетелей и может окончиться здесь, у этой калитки. Все останется между нами. Ваши друзья узнают — и я позабочусь о том, — что полиция безопасности перехватила эстафету у шофера. Да, да. Вы будете ни при чем. Подумайте об этом.
Но Галка думала только о том, что в этом страшном провале виновата она одна, что она не оправдала доверия Гордеева, что из-за ее небрежности до командования Красной Армии не дойдут важные сведения, что гестаповцы, перехватив эти сведения, легко установят круг людей, добывших их, что из-за нее будет схвачен, и, верно, уже схвачен немецкий коммунист — немолодой ефрейтор с нашивкой за ранение и большими огрубевшими руками рабочего-металлиста. И еще она подумала, что лучше сейчас умереть — сделать так, чтобы гестаповец выстрелил в нее. Но гут же, вытесняя эту мысль, в висках забилась другая: «Надо любой ценой отобрать у Хюбе эстафету и уничтожить ее. Это спасет товарищей из порта — тех, кто занимался сбором сведений. Хотя бы их».
Захваченная этой мыслью, Галка уже ни о чем другом не думала. Она понимала, что у нее почти нет шансов на успех, но это не остановило ее.
Слегка наклонившись, она с неожиданной силой оттолкнулась от калитки и рванулась вперед, норовя ударить Хюбе головой в лицо. Рывок был так силен и стремителен, что, если бы удар достиг цели, гестаповцу пришлось бы плохо. Но Хюбе ловко отпрянул в сторону, успев подставить девушке ногу. С размаху Галка грохнулась на посыпанную крупным гравием дорожку и растянулась во весь рост. Оглушенная падением, она только потом почувствовала тупую, ноющую боль в коленке, а первые несколько секунд неподвижно лежала, уткнувшись в нагретый солнцем гравий. Но и потом, уже придя в себя, Галка не подняла головы. Она не хотела, чтобы Хюбе видел, как она плачет. Галка не всхлипывала, не вздрагивала телом, как это делают иные женщины, она плакала беззвучно, сжав зубы и закрыв глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68