Командир не разрешил солдатам разместиться в доме, и они расположились на ночлег в надворных строениях, о чем свидетельствовали соломенные постели, разбросанные на полу амбара и других служб, где они провели ночь. Такая учтивая покладистость солдат капитана Скэрти по отношению к хозяину усадьбы отнюдь не вязалась с характером их командира, и, чтобы рассеять недоумение читателя, мы приведем здесь разговор Скэрти с корнетом Стаббсом.
Оба офицера находились в большой гостиной, отведенной для них в восточном флигеле дома. Стоит ли говорить, что это была великолепно обставленная комната! Усадьба сэра Мармадьюка Уэда была не только одной из самых старинных, но и одной из самых богатых того времени. Стены гостиной были обиты испанской кожей, тисненной геральдическими эмблемами; зеленые бархатные гардины на громадном окне-фонаре спускались тяжелыми складками до самого пола, великолепная мебель с чудесной резьбой представляла редчайшее собрание прекрасных произведений средневекового искусства.
Массивный круглый стол посреди комнаты был покрыт тяжелой скатертью из яркой узорчатой дамасской ткани, а на полу, вместо брюссельских или турецких ковров, лежали гладкие циновки из блестящего тростника, сплетенного красивым узором.
Скэрти сидел, развалившись, в кресле, обитом алым бархатом, а корнет, который только что вошел в комнату, стоял перед ним как на аудиенции, точно собираясь о чем-то рапортовать.
Оба офицера были без доспехов и, против обыкновения, даже без стальных кирас.
Скэрти был одет по последней моде и обращал на себя внимание обилием всевозможных украшений. На нем были камзол из желтого атласа, короткие атласные штаны, отделанные внизу шелковой лентой с золотыми застежками. Широкий вандейковский кружевной воротник, такие же манжеты и алый пояс, также расшитый золотом; ноги его были обуты в ботфорты из желтой кожи, а их широкие отвороты были пышно отделаны тонким белоснежным батистом.
Несмотря на мертвенную бледность и мрачное, почти зловещее выражение, нередко мелькавшее на его лице, капитана Скэрти можно было назвать красивым человеком. В глазах многих придворных дам он считался необыкновенно интересным; и сейчас, когда он сидел, непринужденно откинувшись в кресле, и перекинутый через его правое плечо алый шарф перекрещивался с другим, более темного оттенка, завязанным петлей, в которой покоилась его правая рука, он бесспорно производил впечатление.
Раненый мужчина, в особенности если он был ранен в поединке, опасен для взоров чувствительных молодых леди. Возможно, что капитан Скэрти проникся этой не слишком глубокой истиной. Возможно, что такая мысль пришла ему в голову в это самое утро, когда он завершал перед зеркалом свой туалет.
Корнет Стаббс не отличался ни красотой, ни изяществом, однако всякий, кто был знаком с обычным неряшливым видом Стаббса, не мог не заметить, что в это утро он оделся особенно тщательно.
На нем была его обычная кожаная куртка, но с чистым воротником и чистыми манжетами, и его пухлое румяное лицо также было чисто вымыто, что бывало далеко не всегда.
Даже его соломенные волосы чуть-чуть блестели, точно их недавно старательно приглаживали щеткой.
Щеки Стаббса пылали, а в глазах появился мягкий блеск, свидетельствовавший о каком-то душевном волнении, о каких-то более тонких мыслях, чем те, которые владели им обычно. Словом, у Стаббса был вид человека, который имел несчастие влюбиться.
Корнет стоял молча, как будто, доложив, он теперь ожидал ответа.
— Я рад, что они приняли это так спокойно, — сказал капитан в ответ на сообщение, которое ему сделал корнет. — Наши молодцы не привыкли спать в конюшнях, когда под боком у них прекрасный дом. Но мы теперь в Англии, Стаббс, и здесь не годится вести себя так, как во Фландрии. Мы можем восстановить этим здешний народ против нашего доброго короля.
— Да, верно, — тупо подтвердил Стаббс.
— А кроме того, — продолжал капитан, обращаясь скорее к самому себе, чем к своему подчиненному, — у меня есть и другая причина не позволять им грабить и вольничать до поры до времени. Может наступить такой момент, когда окажется выгодно «нажать». Кошка играет с мышью, прежде чем съест ее. А что, эти бездельники ворчали на мои приказания?
— Нисколько! Ей-Богу, нет! Они слишком привязаны к вам.
— Так вот что, корнет: когда вы пойдете к ним, можете обещать им вдоволь мяса и пива. И того и другого они получат полный рацион, а может быть, и двойной. Но чтобы не смели самовольничать и таскать! Скажите им, чтобы соблюдали восьмую заповедь, и, если кто-нибудь посмеет ее нарушить, пусть знает: тут же вздерну на сук! Им надо внушить, что мы сейчас не на войне, хотя Бог знает, не придется ли нам скоро опять воевать. Судя по тому, что я слышал и видел вчера среди этого сброда, я не удивился бы, если бы король еще до весны приказал нам расправиться с ними.
— Очень на то похоже, — согласился Стаббс.
— Мне-то все равно, когда бы это ни случилось, — задумчиво продолжал капитан кирасиров. — Чем скорее, тем лучше! Но только если дело дойдет до драки, нас отсюда отзовут, а после этих чертовых маршей и контрмаршей я не прочь отдохнуть немного. Мне кажется, я мог бы чудесно насладиться здесь полным бездельем — так, месяц-другой. Ведь недурна квартирка?
— Ну, еще бы!
— И девушки тоже недурны… Вы их видели?
— Да, мельком в окно, в то время как я одевался. Я видел — их было две на террасе.
— Их только две и есть — дочь и племянница. Ну, корнет, признавайтесь: которая из них?
— Пожалуй, маленькая мне больше по вкусу. Красотка, черт побери!
— Ха-ха-ха! Как же я не догадался! — воскликнул капитан. — Да, — продолжал он, понизив голос, словно рассуждая сам с собою, — я думаю, да и всегда так думал, что мать-природа создала некоторые души, совершенно не способные оценить ее лучшие произведения! Вот передо мной человек, который искренне считает, что эта маленькая егоза и жеманница красивее царственной сестры. А эта женщина, на взгляд человека со вкусом и опытом, обладает такими достоинствами! Редкими достоинствами. Ха-ха-ха! Стаббс — что он видит? Юбку да корсаж! Я вижу много больше — нужно ли говорить! — душу. Он видит хорошенькие губки, блестящие глазки, красивый носик, пышные косы и влюбляется без памяти в то или другое. А для меня это не только губы, взгляд или волосы, а все вместе — и губы, и глаза, и нос, и щеки, и кудри — неотделимо от души!
— Ну это уж чересчур высоко — мечтать о таком совершенстве! — воскликнул Стаббс, который стоял и слушал этот восторженный монолог.
— Да-да, совершенство, так оно и есть, корнет!
— Но где же вы его отыщете? Думаю, что нигде.
— Вы слепы, корнет! Слепы, слепы, как крот, иначе вы еще нынче утром увидели бы его!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106