Ничего странного в этом нет – монах носит при себе все свое земное имущество.
Покупки моей мечты Тзу контролировал беспощадно. Он не позволил мне купить ничего сверх крайне необходимого, к тому же выбиралось все самого посредственного качества, словно для бедного послушника. Сандалии из грубой кожи яка, небольшой кожаный мешочек для жареного ячменя, деревянная миска, чашка (отнюдь не серебряный кубок, о котором я так размечтался), нож и обычные деревянные четки, полировать которые придется самому, – вот и весь список купленных для меня необходимых вещей. При отце-мультимиллионере, владеющем огромными поместьями, драгоценностями, золотом, я на протяжении всей учебы, и вообще пока отец жив, должен влачить жизнь бедного монаха.
В последний раз любовался я улицей, двухэтажными домами с далеко выступающими навесами, лавочками, где продавалось все – от плавников акулы до конских попон и седел. В последний раз слушал я веселую болтовню продавцов и покупателей. Никогда в жизни не казалась мне эта улица такой красивой, как в тот день. Я завидовал торговцам, которые видят ее ежедневно и будут видеть всегда.
Бродили бездомные собаки, что-то вынюхивая, скаля зубы и рыча друг на друга. Тихо ржали лошади, терпеливо ожидая хозяев. Ревели яки, прокладывая дорогу сквозь людскую толчею. Сколько тайн скрыто за окнами этих лавочек! Какие товары там собраны со всех концов земли! Какие захватывающие дух истории приключались, наверное, с людьми, которые везли сюда эти товары!
Я смотрел на все вокруг с каким-то дружеским расположением. Мне так хотелось еще хоть раз приехать сюда, я размечтался о том, что я здесь куплю… Мои мечты грубо прервал Тзу. Он схватил меня за ухо и заорал на всю улицу:
– Эй, Тьюзди Лобсанг! Ты что, в статую превратился? И чем только заняты головы нынешних мальчишек? В наше время такого не было.
Ему не было дела до того, останусь ли я без уха или же сумею сохранить его, следуя за безжалостной рукой.
Всю дорогу домой Тзу ехал впереди, костя на чем свет стоит «современное поколение, эту орду никчемных балбесов, лентяев и бездельников, вечно витающих в облаках». Передышка наступила лишь после поворота на дорогу Лингхор, где нас встретили резкие порывы ветра: тут я вдруг почувствовал себя уютно за широкими плечами Тзу.
Дома мать внимательно рассмотрела покупки и похвалила их. К моему величайшему огорчению, она еще добавила, что они для меня уж слишком хороши. А я-то надеялся, что мать будет недовольна Тзу и заставит его купить более дорогие вещи. Мои надежды на серебряный кубок снова рухнули. Придется довольствоваться деревянной чашкой, изготовленной на ручном станке в Лхасе.
Не было покоя и в последнюю неделю дома. Мать потащила меня по всем домам Лхасы – я должен был засвидетельствовать хозяевам свое уважение, которого, увы, ни разу не почувствовал. Мать обожала эти выезды. Обменяться светскими любезностями и вежливо перемыть косточки всем в округе – такой была наша ежедневная программа. Я подыхал от скуки. Для меня выезды превращались в пытку: я явно не обладал теми качествами, которые позволяют получать удовольствие, выслушивая дураков. Мне бы в эти последние дни побегать на открытом воздухе, позапускать змеев, попрыгать с шестом или поупражняться в стрельбе из лука. Но вместо этого меня, как запряженного яка, гнали на забаву каким-то неряшливо одетым старушкам, которые только и делали, что с утра до вечера сидели на шелковых подушках да отдавали капризные распоряжения слугам.
Но страдал я не только от матери. Как-то мне пришлось сопровождать отца в монастырь Дрэпунг. В этом огромном монастыре жило не менее десяти тысяч монахов. Высокие храмы, маленькие каменные домишки, постройки в виде террас. Монастырь представлял собой целый город, обнесенный стенами, и, как настоящий город, обеспечивал себя всем необходимым. Дрэпунг в переводе означает «Рисовая гора». Монастырь издалека действительно похож на рисовую гору с башенками и куполами, сверкающими на солнце. Но меня не радовали красоты архитектурных сооружений. Сердце давила тоска, жаль было драгоценного времени.
Отец обсуждал какие-то дела с главным настоятелем монастыря и его помощниками, а я бесцельно слонялся по двору, не находя себе места. Я увидел, как здесь обходятся с некоторыми новичками, и меня охватил настоящий ужас.
Рисовая Гора фактически представляла собой объединение из семи монастырей, каждый со своим уставом и со своей учебной программой. Одному человеку было не под силу управлять таким хозяйством, поэтому у главного настоятеля было четырнадцать помощников – блюстителей железной дисциплины, без которой они не мыслили нормального управления.
Когда эта, по выражению отца, «приятная поездка по солнечным долинам» закончилась, я вздохнул с облегчением: больше всего меня обрадовало то, что я не попаду ни в Дрэпунг, ни в Сера – монастырь, расположенный в пяти километрах к северу от Лхасы.
Неделя заканчивалась. У меня отобрали и раздали мальчишкам всех змеев, поломали арбалеты и стрелы с красивым оперением – все это означало, что я уже не ребенок и в игрушках не нуждаюсь. У меня было ощущение, что разбито и мое сердце, но никто не обращал внимания на такую мелочь.
Вечером меня позвали в кабинет отца – красиво обставленную комнату с дорогими старыми книгами вдоль стен. Отец сидел у большого алтаря, который тоже размещался в его кабинете; он приказал мне опуститься на колени рядом с собой. Начиналась церемония «открытия Книги». В огромном фолианте высотой 30 сантиметров и шириной почти метр записывалась история нашей семьи на протяжении нескольких столетий. Здесь были имена всех основателей нашего рода, говорилось об их делах и подвигах, об их деятельности на благо страны и ее Правителя. Я читал историю на старых желтых страницах книги; второй раз ее открыли для меня – а первый раз это было сделано для того, чтобы отметить даты моего зачатия и рождения. Я видел данные, по которым астрологи предсказали мою судьбу. Теперь я лично расписался в книге, так как с поступлением в монастырь у меня начнется новая жизнь. И начнется она завтра.
Тяжелый деревянный инкрустированный переплет плотно прижал страницы, изготовленные вручную из можжевельниковой бумаги. Щелкнули золотые застежки, книга закрылась. Она была очень тяжелой – отец даже пошатнулся, когда поднимал ее, чтобы положить обратно в золотой ящик, который хранился в каменной нише внизу под алтарем. Затем он растопил немного воска на серебряном светильнике и опечатал нишу, чтобы никто не мог коснуться драгоценного фолианта.
Закончив эту часть церемонии, отец повернулся лицом ко мне и поудобнее расположился на подушках. На легкий удар гонга, висевшего рядом, появился слуга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Покупки моей мечты Тзу контролировал беспощадно. Он не позволил мне купить ничего сверх крайне необходимого, к тому же выбиралось все самого посредственного качества, словно для бедного послушника. Сандалии из грубой кожи яка, небольшой кожаный мешочек для жареного ячменя, деревянная миска, чашка (отнюдь не серебряный кубок, о котором я так размечтался), нож и обычные деревянные четки, полировать которые придется самому, – вот и весь список купленных для меня необходимых вещей. При отце-мультимиллионере, владеющем огромными поместьями, драгоценностями, золотом, я на протяжении всей учебы, и вообще пока отец жив, должен влачить жизнь бедного монаха.
В последний раз любовался я улицей, двухэтажными домами с далеко выступающими навесами, лавочками, где продавалось все – от плавников акулы до конских попон и седел. В последний раз слушал я веселую болтовню продавцов и покупателей. Никогда в жизни не казалась мне эта улица такой красивой, как в тот день. Я завидовал торговцам, которые видят ее ежедневно и будут видеть всегда.
Бродили бездомные собаки, что-то вынюхивая, скаля зубы и рыча друг на друга. Тихо ржали лошади, терпеливо ожидая хозяев. Ревели яки, прокладывая дорогу сквозь людскую толчею. Сколько тайн скрыто за окнами этих лавочек! Какие товары там собраны со всех концов земли! Какие захватывающие дух истории приключались, наверное, с людьми, которые везли сюда эти товары!
Я смотрел на все вокруг с каким-то дружеским расположением. Мне так хотелось еще хоть раз приехать сюда, я размечтался о том, что я здесь куплю… Мои мечты грубо прервал Тзу. Он схватил меня за ухо и заорал на всю улицу:
– Эй, Тьюзди Лобсанг! Ты что, в статую превратился? И чем только заняты головы нынешних мальчишек? В наше время такого не было.
Ему не было дела до того, останусь ли я без уха или же сумею сохранить его, следуя за безжалостной рукой.
Всю дорогу домой Тзу ехал впереди, костя на чем свет стоит «современное поколение, эту орду никчемных балбесов, лентяев и бездельников, вечно витающих в облаках». Передышка наступила лишь после поворота на дорогу Лингхор, где нас встретили резкие порывы ветра: тут я вдруг почувствовал себя уютно за широкими плечами Тзу.
Дома мать внимательно рассмотрела покупки и похвалила их. К моему величайшему огорчению, она еще добавила, что они для меня уж слишком хороши. А я-то надеялся, что мать будет недовольна Тзу и заставит его купить более дорогие вещи. Мои надежды на серебряный кубок снова рухнули. Придется довольствоваться деревянной чашкой, изготовленной на ручном станке в Лхасе.
Не было покоя и в последнюю неделю дома. Мать потащила меня по всем домам Лхасы – я должен был засвидетельствовать хозяевам свое уважение, которого, увы, ни разу не почувствовал. Мать обожала эти выезды. Обменяться светскими любезностями и вежливо перемыть косточки всем в округе – такой была наша ежедневная программа. Я подыхал от скуки. Для меня выезды превращались в пытку: я явно не обладал теми качествами, которые позволяют получать удовольствие, выслушивая дураков. Мне бы в эти последние дни побегать на открытом воздухе, позапускать змеев, попрыгать с шестом или поупражняться в стрельбе из лука. Но вместо этого меня, как запряженного яка, гнали на забаву каким-то неряшливо одетым старушкам, которые только и делали, что с утра до вечера сидели на шелковых подушках да отдавали капризные распоряжения слугам.
Но страдал я не только от матери. Как-то мне пришлось сопровождать отца в монастырь Дрэпунг. В этом огромном монастыре жило не менее десяти тысяч монахов. Высокие храмы, маленькие каменные домишки, постройки в виде террас. Монастырь представлял собой целый город, обнесенный стенами, и, как настоящий город, обеспечивал себя всем необходимым. Дрэпунг в переводе означает «Рисовая гора». Монастырь издалека действительно похож на рисовую гору с башенками и куполами, сверкающими на солнце. Но меня не радовали красоты архитектурных сооружений. Сердце давила тоска, жаль было драгоценного времени.
Отец обсуждал какие-то дела с главным настоятелем монастыря и его помощниками, а я бесцельно слонялся по двору, не находя себе места. Я увидел, как здесь обходятся с некоторыми новичками, и меня охватил настоящий ужас.
Рисовая Гора фактически представляла собой объединение из семи монастырей, каждый со своим уставом и со своей учебной программой. Одному человеку было не под силу управлять таким хозяйством, поэтому у главного настоятеля было четырнадцать помощников – блюстителей железной дисциплины, без которой они не мыслили нормального управления.
Когда эта, по выражению отца, «приятная поездка по солнечным долинам» закончилась, я вздохнул с облегчением: больше всего меня обрадовало то, что я не попаду ни в Дрэпунг, ни в Сера – монастырь, расположенный в пяти километрах к северу от Лхасы.
Неделя заканчивалась. У меня отобрали и раздали мальчишкам всех змеев, поломали арбалеты и стрелы с красивым оперением – все это означало, что я уже не ребенок и в игрушках не нуждаюсь. У меня было ощущение, что разбито и мое сердце, но никто не обращал внимания на такую мелочь.
Вечером меня позвали в кабинет отца – красиво обставленную комнату с дорогими старыми книгами вдоль стен. Отец сидел у большого алтаря, который тоже размещался в его кабинете; он приказал мне опуститься на колени рядом с собой. Начиналась церемония «открытия Книги». В огромном фолианте высотой 30 сантиметров и шириной почти метр записывалась история нашей семьи на протяжении нескольких столетий. Здесь были имена всех основателей нашего рода, говорилось об их делах и подвигах, об их деятельности на благо страны и ее Правителя. Я читал историю на старых желтых страницах книги; второй раз ее открыли для меня – а первый раз это было сделано для того, чтобы отметить даты моего зачатия и рождения. Я видел данные, по которым астрологи предсказали мою судьбу. Теперь я лично расписался в книге, так как с поступлением в монастырь у меня начнется новая жизнь. И начнется она завтра.
Тяжелый деревянный инкрустированный переплет плотно прижал страницы, изготовленные вручную из можжевельниковой бумаги. Щелкнули золотые застежки, книга закрылась. Она была очень тяжелой – отец даже пошатнулся, когда поднимал ее, чтобы положить обратно в золотой ящик, который хранился в каменной нише внизу под алтарем. Затем он растопил немного воска на серебряном светильнике и опечатал нишу, чтобы никто не мог коснуться драгоценного фолианта.
Закончив эту часть церемонии, отец повернулся лицом ко мне и поудобнее расположился на подушках. На легкий удар гонга, висевшего рядом, появился слуга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64