Но все-таки похоже на небольшую силу тяжести. Вы чувствуете себя так, будто весите примерно два килограмма.
Это означает, что время от времени вам необходимо отдохнуть, и у каждого члена экипажа есть свой гамак, в нем можно спать, а можно сидеть, как на стуле. Добавьте пространство для личных вещей каждого; шкаф для лент, дисков, одежды (ее не особенно там носят), для предметов туалета; для снимков близких и дорогих (если таковые имеются); для всего прочего, что вы решили взять с собой - в своих пределах веса и объема (75 килограммов и треть кубического метра), и вы представите себе нашу тесноту.
Добавьте к этому оборудование хичи. Три четверти его вы никогда не используете. Большую часть вы просто не знаете, как использовать, даже если бы захотели; приходится оставлять его в покое. Но его нельзя двигать. Механизмы хичи составляют неотъемлемую часть корабля. Если ампутировать часть, умирает целое.
Если бы мы знали, как залечить рану, можно было бы убрать часть этого хлама, сохранив действенность корабля. Но мы не знаем, и так все и остается; большой, в форме бриллианта, золотой ящик, который взрывается, если его пытаются открыть; хрупкая спираль из золотистой трубки, которая время от времени светится и иногда становится невыносимо горячей (никто не знает, почему) и так далее. И все это остается в корабле, и вы все время на него натыкаетесь.
Добавьте к этому человеческое оборудование. Космические костюмы, по одному на каждого, подогнанные по вашей фигуре. Фотографическое оборудование. Установка туалета и душа. Секция приготовления пищи. Утилизаторы отходов. Сумки старателей, оружие, сверла, ящики для образцов, все то, что вы берете с собой на поверхность планеты, если вам повезет и вы встретите планету, на которую можно высадиться.
Остается не очень много. Все равно что прожить несколько недель под капотом очень большого грузовика, с работающим мотором и четырьмя другими людьми, которые делят с вами помещение.
Через два дня у меня появилась безрассудная враждебность по отношению к Хэму Тайе. Он слишком велик. Занимает слишком много пространства.
По правде говоря, Хэм даже меньше меня ростом, хотя весит больше. Но то пространство, что занимаю я сам, меня не интересовало. Только то, что занимали другие. У Сэма Кахане размер получше, не больше ста шестидесяти сантиметров, у него густая черная борода и жесткие курчавые волосы по всему животу от самых половых органов, по всей груди и спине. Я не считал, что Сэм занимает мое пространство, пока не обнаружил в пище длинный черный волос из его бороды. Хэм по крайней мере почти лысый, с кожей мягкого золотистого цвета, которая делала его похожим на гаремного евнуха из Иордании. (Есть ли у иорданских королей евнухи в гаремах? Есть ли у них гаремы? Хэм как будто ничего этого не знал: его предки уже три поколения прожили в Нью-Джерси).
Я даже начал сравнивать Клару с Шери, которая по меньшей мере на два размера миниатюрней. (Не всегда. Обычно Клара нравилась мне больше). А Дред Фрауенгласс, мягкий худой молодой человек, разговаривал очень мало и, казалось, занимает меньше места, чем остальные.
Я был новичком в группе, и все по очереди показывали мне то немногое, что нам нужно было делать. Нужно постоянно фотографировать и записывать показания спектрометра. Записывать данные с контрольной панели хичи, где постоянно меняется цвет и оттенки огоньков. (Их все еще изучают, стараясь разгадать, что они означают). Анализировать спектр тау-пространства с помощью экрана. Все это вместе от силы два часа работы в день. Приготовление пищи и уборка занимают еще два часа.
Итак, четыре рабочих часа в сутки на пятерых. Остается - на пятерых - больше восьмидесяти человеко-часов. Нужно их чем-то занять.
Я лгу. Их не нужно занимать. Вы и так заняты - ждете поворотного пункта.
Три дня, четыре дня, неделя; я почувствовал, что нарастает напряжение, которого я не разделяю. Две недели, и я понял, что это, потому что и сам стал его испытывать. Мы ждали поворотного пункта. Ложась спать, мы бросали последний взгляд на золотую спираль: вдруг произошло чудо, и она засветилась. Когда мы вставали, первой нашей мыслью было, не превратился ли потолок в пол. К концу третьей недели все были крайне напряжены. Больше всего это проявлял Хэм, полный золотокожий Хэм, с лицом веселого джина.
- Давай поиграем в покер. Боб.
- Нет, спасибо.
- Давай, Боб. Нам нужен четвертый (В китайский покер играют всей колодой, по тринадцать карт у каждого игрока. Иначе играть нельзя).
- Не хочу.
И получаю неожиданно яростно: "Черт тебя побери! В экипаже ты не стоишь и змеиного пука, и даже в карты не играешь!"
Потом он полчаса мрачно разбрасывает карты, как будто ему нужно достигнуть совершенства в этом искусстве, как будто от этого зависит его жизнь. А может, так оно и есть! Представьте себе, что вы в пятиместном корабле и пролетели семьдесят пять дней без поворотного пункта. Вы знаете, что у вас неприятности: продовольствия не хватит на пятерых.
Но может хватить на четверых.
Или на троих. Или на двоих. Или на одного.
В этот момент становится ясно, что по крайней мере один человек не вернется из рейса, и тогда большинство экипажей начинают бросать карты. Проигравший вежливо перерезает себе горло. Если проигравший оказывается недостаточно вежлив, остальные четверо дают ему урок этикета.
Много пятиместных кораблей возвращались с тремя членами экипажа. Некоторые - с одним.
И вот время проходило - не легко и, несомненно, не быстро.
Вначале болеутоляющим служил секс, и мы с Кларой много часов проводили в объятиях друг друга, дремля и время от времени просыпаясь, чтобы снова заняться сексом. Я думаю, парни в основном занимались тем же; вскоре шлюпка стала пахнуть, как раздевалка в мужской школе. Потом мы начали искать уединения, все пятеро. Конечно, для пятерых на корабле уединение невозможно, но мы делали, что могли: по общему согласию каждый из нас время от времени на час-два оставался один в шлюпке. Пока я был здесь, Клару терпели в капсуле. Пока один из них был здесь, остальные двое составляли нам компанию. Понятия не имею, что делали остальные, оставаясь в одиночестве: я просто тупо смотрел в пространство. Буквально: я смотрел в иллюминатор шлюпки на абсолютную черноту. Ничего не видно, но это лучше, чем видеть то, что мне смертельно надоело в корабле.
Некоторое время спустя у нас начали вырабатываться свои привычки. Я слушал музыку, Дред смотрел порнодиски, Хэм разворачивал гибкое электрическое музыкальное устройство и играл электронную музыку в наушниках (но даже и так, если прислушаться, кое-что было слышно, и мне смертельно, смертельно надоели Бах, Палестрина и Моцарт).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Это означает, что время от времени вам необходимо отдохнуть, и у каждого члена экипажа есть свой гамак, в нем можно спать, а можно сидеть, как на стуле. Добавьте пространство для личных вещей каждого; шкаф для лент, дисков, одежды (ее не особенно там носят), для предметов туалета; для снимков близких и дорогих (если таковые имеются); для всего прочего, что вы решили взять с собой - в своих пределах веса и объема (75 килограммов и треть кубического метра), и вы представите себе нашу тесноту.
Добавьте к этому оборудование хичи. Три четверти его вы никогда не используете. Большую часть вы просто не знаете, как использовать, даже если бы захотели; приходится оставлять его в покое. Но его нельзя двигать. Механизмы хичи составляют неотъемлемую часть корабля. Если ампутировать часть, умирает целое.
Если бы мы знали, как залечить рану, можно было бы убрать часть этого хлама, сохранив действенность корабля. Но мы не знаем, и так все и остается; большой, в форме бриллианта, золотой ящик, который взрывается, если его пытаются открыть; хрупкая спираль из золотистой трубки, которая время от времени светится и иногда становится невыносимо горячей (никто не знает, почему) и так далее. И все это остается в корабле, и вы все время на него натыкаетесь.
Добавьте к этому человеческое оборудование. Космические костюмы, по одному на каждого, подогнанные по вашей фигуре. Фотографическое оборудование. Установка туалета и душа. Секция приготовления пищи. Утилизаторы отходов. Сумки старателей, оружие, сверла, ящики для образцов, все то, что вы берете с собой на поверхность планеты, если вам повезет и вы встретите планету, на которую можно высадиться.
Остается не очень много. Все равно что прожить несколько недель под капотом очень большого грузовика, с работающим мотором и четырьмя другими людьми, которые делят с вами помещение.
Через два дня у меня появилась безрассудная враждебность по отношению к Хэму Тайе. Он слишком велик. Занимает слишком много пространства.
По правде говоря, Хэм даже меньше меня ростом, хотя весит больше. Но то пространство, что занимаю я сам, меня не интересовало. Только то, что занимали другие. У Сэма Кахане размер получше, не больше ста шестидесяти сантиметров, у него густая черная борода и жесткие курчавые волосы по всему животу от самых половых органов, по всей груди и спине. Я не считал, что Сэм занимает мое пространство, пока не обнаружил в пище длинный черный волос из его бороды. Хэм по крайней мере почти лысый, с кожей мягкого золотистого цвета, которая делала его похожим на гаремного евнуха из Иордании. (Есть ли у иорданских королей евнухи в гаремах? Есть ли у них гаремы? Хэм как будто ничего этого не знал: его предки уже три поколения прожили в Нью-Джерси).
Я даже начал сравнивать Клару с Шери, которая по меньшей мере на два размера миниатюрней. (Не всегда. Обычно Клара нравилась мне больше). А Дред Фрауенгласс, мягкий худой молодой человек, разговаривал очень мало и, казалось, занимает меньше места, чем остальные.
Я был новичком в группе, и все по очереди показывали мне то немногое, что нам нужно было делать. Нужно постоянно фотографировать и записывать показания спектрометра. Записывать данные с контрольной панели хичи, где постоянно меняется цвет и оттенки огоньков. (Их все еще изучают, стараясь разгадать, что они означают). Анализировать спектр тау-пространства с помощью экрана. Все это вместе от силы два часа работы в день. Приготовление пищи и уборка занимают еще два часа.
Итак, четыре рабочих часа в сутки на пятерых. Остается - на пятерых - больше восьмидесяти человеко-часов. Нужно их чем-то занять.
Я лгу. Их не нужно занимать. Вы и так заняты - ждете поворотного пункта.
Три дня, четыре дня, неделя; я почувствовал, что нарастает напряжение, которого я не разделяю. Две недели, и я понял, что это, потому что и сам стал его испытывать. Мы ждали поворотного пункта. Ложась спать, мы бросали последний взгляд на золотую спираль: вдруг произошло чудо, и она засветилась. Когда мы вставали, первой нашей мыслью было, не превратился ли потолок в пол. К концу третьей недели все были крайне напряжены. Больше всего это проявлял Хэм, полный золотокожий Хэм, с лицом веселого джина.
- Давай поиграем в покер. Боб.
- Нет, спасибо.
- Давай, Боб. Нам нужен четвертый (В китайский покер играют всей колодой, по тринадцать карт у каждого игрока. Иначе играть нельзя).
- Не хочу.
И получаю неожиданно яростно: "Черт тебя побери! В экипаже ты не стоишь и змеиного пука, и даже в карты не играешь!"
Потом он полчаса мрачно разбрасывает карты, как будто ему нужно достигнуть совершенства в этом искусстве, как будто от этого зависит его жизнь. А может, так оно и есть! Представьте себе, что вы в пятиместном корабле и пролетели семьдесят пять дней без поворотного пункта. Вы знаете, что у вас неприятности: продовольствия не хватит на пятерых.
Но может хватить на четверых.
Или на троих. Или на двоих. Или на одного.
В этот момент становится ясно, что по крайней мере один человек не вернется из рейса, и тогда большинство экипажей начинают бросать карты. Проигравший вежливо перерезает себе горло. Если проигравший оказывается недостаточно вежлив, остальные четверо дают ему урок этикета.
Много пятиместных кораблей возвращались с тремя членами экипажа. Некоторые - с одним.
И вот время проходило - не легко и, несомненно, не быстро.
Вначале болеутоляющим служил секс, и мы с Кларой много часов проводили в объятиях друг друга, дремля и время от времени просыпаясь, чтобы снова заняться сексом. Я думаю, парни в основном занимались тем же; вскоре шлюпка стала пахнуть, как раздевалка в мужской школе. Потом мы начали искать уединения, все пятеро. Конечно, для пятерых на корабле уединение невозможно, но мы делали, что могли: по общему согласию каждый из нас время от времени на час-два оставался один в шлюпке. Пока я был здесь, Клару терпели в капсуле. Пока один из них был здесь, остальные двое составляли нам компанию. Понятия не имею, что делали остальные, оставаясь в одиночестве: я просто тупо смотрел в пространство. Буквально: я смотрел в иллюминатор шлюпки на абсолютную черноту. Ничего не видно, но это лучше, чем видеть то, что мне смертельно надоело в корабле.
Некоторое время спустя у нас начали вырабатываться свои привычки. Я слушал музыку, Дред смотрел порнодиски, Хэм разворачивал гибкое электрическое музыкальное устройство и играл электронную музыку в наушниках (но даже и так, если прислушаться, кое-что было слышно, и мне смертельно, смертельно надоели Бах, Палестрина и Моцарт).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64