Тогда Критону будет легче, и, видя, как мое тело сжига-
ют или зарывают в землю, он уже не станет негодовать
и убиваться, воображая, будто я терплю что-то ужасное,
и не будет говорить на похоронах, что кладет Сократа
на погребальное ложе, или выносит, или зарывает. За-
помни хорошенько, мой дорогой Критон: когда ты гово-
ришь неправильно, это не только само по себе скверно,
но и душе причиняет зло. Так не теряй мужества и
говори, что хоронишь мое тело, а хорони как тебе забла-
горассудится и как, по твоему мнению, требует обычай.
С этими словами он поднялся и ушел в другую ком-
нату мыться. Критон пошел следом за ним, а нам велел
ждать. И мы ждали, переговариваясь и раздумывая о
том, что услышали, но все снова и снова возвращались
к мысли, какая постигла нас беда: мы словно лишались
отца и на всю жизнь оставались сиротами. Когда Сократ
помылся, к нему привели сыновей - у него было двое
маленьких и один побольше; пришли и родственницы,
и Сократ сказал женщинам несколько слов в присутст-
вии Критона и о чем-то распорядился, а потом велел
женщинам с детьми возвращаться домой, а сам снова
вышел к нам.
Было уже близко к закату: Сократ провел во внут-
ренней комнате много времени. Вернувшись после
мытья, он сел и уже больше почти не разговаривал с
нами. Появился прислужник Одиннадцати и, ставши
против Сократа, сказал:
- Сократ, мне, видно, не придется жаловаться на
тебя, как обычно на других, которые бушуют и про-
клинают меня, когда я по приказу властей объявляю
им, что пора пить яд. Я уж и раньше за это время убе-
дился, что ты самый благородный, самый смирный и
самый лучший из людей, какие когда-нибудь сюда по-
падали. И теперь я уверен, что ты не гневаешься на
меня. Ведь ты знаешь виновников и на них, конечно,
и гневаешься. Ясное дело, тебе уже понятно, с какой
вестью я пришел. Итак, прощай и постарайся как мо-
жно легче перенести неизбежное.
Тут он заплакал и повернулся к выходу. Сократ
взглянул на него и промолвил:
- Прощай и ты. А мы все исполним как надо. -
Потом, обратившись к нам, продолжал: - Какой обхо-
дительный человек! Он все это время навещал меня, а
иногда и беседовал со мною, просто замечательный чело-
век! Вот и теперь, как искренне он меня оплакивает.
Однако ж, Критон, послушаемся его - пусть принесут
яд, если уже стерли. А если нет, пусть сотрут.
А Критон в ответ:
- Но ведь солнце, по-моему, еще над горами, Со-
крат, еще не закатилось. А я знаю, что другие прини-
мали отраву много спустя после того, как им прика-
жут, ужинали, пили вволю, а иные даже наслаждались
любовью, с кем кто хотел. Так что не торопись, время
еще терпит.
А Сократ ему:
- Вполне понятно, Критон, что они так поступа-
ют, - те, о ком ты говоришь. Ведь они думают, будто
этим что-то выгадывают. И не менее понятно, что я так
не поступаю. Я ведь не надеюсь выгадать ничего, если
выпью яд чуть попозже, и только сделаюсь смешон
самому себе, цепляясь за жизнь и дрожа над последними
ее остатками. Нет, нет, не спорь со мною и делай, как
я говорю.
Тогда Критон кивнул рабу, стоявшему неподалеку.
Раб удалился, и его не было довольно долго; потом он
вернулся, а вместе с ним вошел человек, который держал
в руке чашу со стертым ядом, чтобы поднести Сократу.
Увидев этого человека, Сократ сказал:
- Вот и прекрасно, любезный. Ты со всем этим зна-
ком - что же мне надо делать?
- Да ничего, - отвечал тот, - просто выпей и ходи
тех пор, пока не появится тяжесть в ногах, а тогда
Оно подействует само.
С этими словами он протянул Сократу чашу. И Со-
взял ее с полным спокойствием, Эхекрат, - не
дрожал, не побледнел, не изменился в лице; но, по
всегдашней своей привычке, взглянул на того чуть ис-
подлобья и спросил:
- Как, по-твоему, этим напитком можно сделать
возлияние кому-нибудь из богов или нет?
- Мы стираем ровно столько, Сократ, сколько надо
выпить.
- Понимаю, - сказал Сократ. - Но молиться богам
и можно и нужно - о том, чтобы переселение из этого
мира в иной было удачным. Об этом я и молю, и да
будет так.
- Договорив эти слова, он поднес чашу к губам и вы-
пил до дна - спокойно и легко.
- До сих пор большинство из нас еще как-то удержи-
валось от слез, но, увидев, как он пьет и как он вы-
пил яд, мы уже не могли сдержать себя. У меня са-
мого, как я ни крепился, слезы лились ручьем. Я за-
крылся плащом и оплакивал самого себя - да! не его
я оплакивал, но собственное горе - потерю такого дру-
га! Критон еще раньше моего разразился слезами и
поднялся с места. А Аполлодор, который и до того
плакал не переставая, тут зарыдал и заголосил с таким
отчаянием, что всем надорвал душу, всем, кроме Сокра-
та. А Сократ промолвил:
- Ну что вы, что вы, чудаки! Я для того главным
образом и отослал отсюда женщин, чтобы они не устро-
или подобного бесчинства, - ведь меня учили, что уми-
рать должно в благоговейном молчании. Тише, сдержите
себя! - И мы застыдились и перестали плакать.
Сократ сперва ходил, потом сказал, что ноги тяже-
леют, и лег на спину: так велел тот человек. Когда Со-
крат лег, он ощупал ему ступни и голени и немного
погодя - еще раз. Потом сильно стиснул ему ступню
спросил, чувствует ли он. Сократ отвечал, что нет.
после этого он снова ощупал ему голени и, понемногу
ведя руку вверх, показывал нам, как тело стынет и коче-
неет. Наконец прикоснулся в последний раз и сказал,
что когда холод подступит к сердцу, он отойдет.
Холод добрался уже до живота, и тут Сократ рас-
крылся - он лежал, закутавшись, - и сказал (это были
его последние слова):
- Критон, мы должны Асклепию петуха. Так от-
дайте же, не забудьте.
- Непременно, - отозвался Критон. - Не хочешь
ли ещё что-нибудь сказать?
Но на этот вопрос ответа уже не было. Немного
спустя он вздрогнул, и служитель открыл ему лицо:
взгляд Сократа остановился. Увидев это, Критон закрыл
ему рот и глаза.
Таков, Эхекрат, был конец нашего друга, человека -
мы вправе это сказать - самого лучшего из всех, кого
нам довелось узнать на нашем веку, да и вообще самого
разумного и самого справедливого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23