И Караколильо, стараясь язвительным тоном и гримасой выразить все свое к нему недоброе отношение, отозвался хрипло и недовольно:
– Сукин сын, толстяк проклятый.
Все трое взяли такси до гостиницы «Центральная» на улице Алькала, 4. Старые томельосцы всегда останавливались там. Знакомый вход, те же фотографии в вестибюле, улыбающийся портье. Неторопливый лифт. И всегда в ресторане или в вестибюле оказывался какой-нибудь томельосец, а то и целое семейство – они словно сменяли тут друг друга, чтобы гостиница не испытывала недостатка в завсегдатаях. В «Центральную» приезжали по случаю свадеб, похорон или чьей-нибудь болезни, приезжали по делам, в пору экзаменов и на праздник, приобрести одежду на зиму или на лето, а то – потратить выручку за первую партию вина. Приезжали, чтобы навестить знакомых, приезжали, чтобы просить руки девушки, в которую влюбился сын-студент, приезжали искать протекции.
Друзья распрощались с Фараоном, и каждый пошел в отведенную ему доном Эустасио комнату.
Полчаса спустя Плинио и дон Лотарио стояли в дверях, не очень ясно представляя себе, что делать дальше. Было около восьми вечера. В конце концов они решили, не теряя времени, идти в Управление безопасности на случай, если их друг комиссар дон Ансельмо Пералес еще там, чтобы сразу же приступить к делу.
Попасть в кабинет к Пералесу оказалось делом нелегким. Пришлось выписывать пропуск, показав приглашение, и пройти несколько раз через контроль полицейских и дежурных; только после этого они оказались в маленькой приемной.
Не успели доложить об их приходе, как вышел дон Ансельмо, улыбаясь и протягивая им руки.
Все трое уселись на маленький, выцветший, видавший виды диванчик. Дон Ансельмо, довольно приземистый человек с простоватым, вечно улыбающимся лицом, изложил суть дела. Люстра с двумя утонувшими под стеклянным колпаком электрическими лампочками заливала кабинет желтым, как вино, светом. Дон Ансельмо рассказывал, зажав в уголке рта сигарету, однако сигарета не падала. Иногда он облизывал губы кончиком языка или поводил носом, и сигарета двигалась, словно приклеенная к губе. Он рассказывал очень хорошо, ни на чем не делая особого упора. Иногда только вдруг замолкал ненадолго, словно припоминая другой, сходный с этим случай. Но тут же снова подхватывал нить повествования и, глядя прямо в глаза слушателям, излагал дальше.
– Вы помните дона Норберто Пелаеса Корреа, который был в Томельосо нотариусом в двадцатые годы?
– Конечно, – отвечал Плинио.
– Дорогой друг, – добавил ветеринар, – он был замечательный человек. Немножко старомодный, но замечательный.
– И помните, наверное, двух его дочек-близнецов?
– Конечно, – снова согласился дон Лотарио, – цветные сестрички.
– Почему цветные?
– Они были рыжие, красно-рыжие, и люди их называли цветными сестрами.
– По-моему, дон Лотарио, их называли цветными близнецами, – задумчиво добавил Плинио.
– Может быть… Точно не помню… Они всегда ходили вместе, одинаково одетые, под руку. Тогда им было уже по двадцать лет.
– Очень симпатичные были и воспитанные, – заметил начальник с некоторой тоской в голосе.
– Но у нас в городке им не везло, – сказал дон Лотарио, – женихов у них не было… Может, молодых людей отпугивала мысль, что жениться вроде бы надо сразу на обеих.
– Они никогда не выходили из дому одни. Всегда с родителями. Ни на танцы не ходили, ни на вечеринки, где собиралась молодежь. В общем, довольно жалкую жизнь вели.
Дон Ансельмо рассмеялся и сказал:
– Так вот, эти рыжие сестрицы, цветные близнецы, исчезли.
– Сразу обе? – с удивлением спросил ветеринар.
– Только так и могло быть, – пояснил Плинио. – Как же это случилось?
– Три дня назад, около половины четвертого, они вышли из дому и до сих пор не вернулись.
– Они так и не были замужем? – продолжал расспрашивать Плинио.
– Не были… Вели спокойную, уединенную жизнь. Как вы выразились, довольно жалкую. Друзей немного, но все люди приличные… Дальше своей улицы почти никуда не ходили… А живут они на улице Аугусто Фигероа в старинном доме, почти на углу улицы Баркильо. И вдруг исчезли бесследно, словом, неизвестно, что и думать. Мы тут провели некоторые расследования, но света они не пролили… А поскольку все их знакомые родом из Томельосо – похоже, они на всю жизнь сохранили теплое отношение к родному городку, – я и вспомнил о великом Мануэле Гонсалесе и доне Лотарио и сказал себе: это дело как раз для них. Вот и все.
Плинио с задумчивым видом провел рукою по щеке и затем сказал:
– Вы одного не учли, дон Ансельмо: я или, вернее, мы не знаем здешней жизни. Мы всего лишь скромные сыщики из скромного винодельческого городка, и Мадрид нам не по зубам. Вы знакомы с техникой и методами работы, которые нам неизвестны. Я, дон Ансельмо, детектив-кустарь, а вы меня вытаскиваете из деревни прямо на Пуэрта-дель-Соль и хотите, чтоб я вам что-то объяснил.
– Ладно-ладно, не скромничайте. В этом мы поможем. Если что – звоните мне, и я пришлю вам все, что нужно. Главное в этом деле – голова и свободное время, а у вас и того и другого предостаточно.
– Конечно, попытка – не пытка, что мы теряем?… – сказал дон Лотарио.
– Что значит не пытка, дорогой друг? Да раз нам дали возможность сделать такую попытку в столице, мы просто обязаны совершить нечто удивительное.
– И вы совершите, Мануэль, совершите. Не скромничайте… Вот вам ключ от квартиры. Как только я узнал, что вы согласны, туда больше никто не входил. Полицейский Хименес – я вас сейчас с ним познакомлю – проводит вас и даст вам все разъяснения, какие понадобятся. Я уверен, что не пройдет и недели, как вы мне это дело распутаете.
– Да услышит вас бог, дон Ансельмо… и пусть не обойдет он нас своим вниманием.
Дом рыжих сестер
Пока полицейский Хименес Пандорадо ходил за машиной, Плинио с доном Лотарио стояли у дверей Управления на улице Корреос. Они стояли, засунув руки в карманы брюк, и словно инстинктивно пытались отгородиться от водоворота автомобилей, огней и людей. Выбитые путешествием из привычной колеи, они стояли, почти физически ощущая на своих лицах отблески огней, тени проходящих мимо людей, обрывки разговоров; все вокруг казалось им чужим – полюбить такое было трудно. Шумный мир столицы давил на них.
– Должно быть, Мануэль, я старею, – сказал вдруг ветеринар.
– Почему вы так решили?
– Видишь ли, с некоторых пор я не перестаю спрашивать себя, в чем смысл жизни, – ответил тот с грустью в голосе. – Видно, смерть кружит рядом… Или, может, философия Браулио подействовала?
Плинио провел рукой по бровям и, чуть помолчав, сказал наставительно:
– Это признак не старости, а зрелости. Меня уже не первый год мучает этот вопрос. Далеко не первый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Сукин сын, толстяк проклятый.
Все трое взяли такси до гостиницы «Центральная» на улице Алькала, 4. Старые томельосцы всегда останавливались там. Знакомый вход, те же фотографии в вестибюле, улыбающийся портье. Неторопливый лифт. И всегда в ресторане или в вестибюле оказывался какой-нибудь томельосец, а то и целое семейство – они словно сменяли тут друг друга, чтобы гостиница не испытывала недостатка в завсегдатаях. В «Центральную» приезжали по случаю свадеб, похорон или чьей-нибудь болезни, приезжали по делам, в пору экзаменов и на праздник, приобрести одежду на зиму или на лето, а то – потратить выручку за первую партию вина. Приезжали, чтобы навестить знакомых, приезжали, чтобы просить руки девушки, в которую влюбился сын-студент, приезжали искать протекции.
Друзья распрощались с Фараоном, и каждый пошел в отведенную ему доном Эустасио комнату.
Полчаса спустя Плинио и дон Лотарио стояли в дверях, не очень ясно представляя себе, что делать дальше. Было около восьми вечера. В конце концов они решили, не теряя времени, идти в Управление безопасности на случай, если их друг комиссар дон Ансельмо Пералес еще там, чтобы сразу же приступить к делу.
Попасть в кабинет к Пералесу оказалось делом нелегким. Пришлось выписывать пропуск, показав приглашение, и пройти несколько раз через контроль полицейских и дежурных; только после этого они оказались в маленькой приемной.
Не успели доложить об их приходе, как вышел дон Ансельмо, улыбаясь и протягивая им руки.
Все трое уселись на маленький, выцветший, видавший виды диванчик. Дон Ансельмо, довольно приземистый человек с простоватым, вечно улыбающимся лицом, изложил суть дела. Люстра с двумя утонувшими под стеклянным колпаком электрическими лампочками заливала кабинет желтым, как вино, светом. Дон Ансельмо рассказывал, зажав в уголке рта сигарету, однако сигарета не падала. Иногда он облизывал губы кончиком языка или поводил носом, и сигарета двигалась, словно приклеенная к губе. Он рассказывал очень хорошо, ни на чем не делая особого упора. Иногда только вдруг замолкал ненадолго, словно припоминая другой, сходный с этим случай. Но тут же снова подхватывал нить повествования и, глядя прямо в глаза слушателям, излагал дальше.
– Вы помните дона Норберто Пелаеса Корреа, который был в Томельосо нотариусом в двадцатые годы?
– Конечно, – отвечал Плинио.
– Дорогой друг, – добавил ветеринар, – он был замечательный человек. Немножко старомодный, но замечательный.
– И помните, наверное, двух его дочек-близнецов?
– Конечно, – снова согласился дон Лотарио, – цветные сестрички.
– Почему цветные?
– Они были рыжие, красно-рыжие, и люди их называли цветными сестрами.
– По-моему, дон Лотарио, их называли цветными близнецами, – задумчиво добавил Плинио.
– Может быть… Точно не помню… Они всегда ходили вместе, одинаково одетые, под руку. Тогда им было уже по двадцать лет.
– Очень симпатичные были и воспитанные, – заметил начальник с некоторой тоской в голосе.
– Но у нас в городке им не везло, – сказал дон Лотарио, – женихов у них не было… Может, молодых людей отпугивала мысль, что жениться вроде бы надо сразу на обеих.
– Они никогда не выходили из дому одни. Всегда с родителями. Ни на танцы не ходили, ни на вечеринки, где собиралась молодежь. В общем, довольно жалкую жизнь вели.
Дон Ансельмо рассмеялся и сказал:
– Так вот, эти рыжие сестрицы, цветные близнецы, исчезли.
– Сразу обе? – с удивлением спросил ветеринар.
– Только так и могло быть, – пояснил Плинио. – Как же это случилось?
– Три дня назад, около половины четвертого, они вышли из дому и до сих пор не вернулись.
– Они так и не были замужем? – продолжал расспрашивать Плинио.
– Не были… Вели спокойную, уединенную жизнь. Как вы выразились, довольно жалкую. Друзей немного, но все люди приличные… Дальше своей улицы почти никуда не ходили… А живут они на улице Аугусто Фигероа в старинном доме, почти на углу улицы Баркильо. И вдруг исчезли бесследно, словом, неизвестно, что и думать. Мы тут провели некоторые расследования, но света они не пролили… А поскольку все их знакомые родом из Томельосо – похоже, они на всю жизнь сохранили теплое отношение к родному городку, – я и вспомнил о великом Мануэле Гонсалесе и доне Лотарио и сказал себе: это дело как раз для них. Вот и все.
Плинио с задумчивым видом провел рукою по щеке и затем сказал:
– Вы одного не учли, дон Ансельмо: я или, вернее, мы не знаем здешней жизни. Мы всего лишь скромные сыщики из скромного винодельческого городка, и Мадрид нам не по зубам. Вы знакомы с техникой и методами работы, которые нам неизвестны. Я, дон Ансельмо, детектив-кустарь, а вы меня вытаскиваете из деревни прямо на Пуэрта-дель-Соль и хотите, чтоб я вам что-то объяснил.
– Ладно-ладно, не скромничайте. В этом мы поможем. Если что – звоните мне, и я пришлю вам все, что нужно. Главное в этом деле – голова и свободное время, а у вас и того и другого предостаточно.
– Конечно, попытка – не пытка, что мы теряем?… – сказал дон Лотарио.
– Что значит не пытка, дорогой друг? Да раз нам дали возможность сделать такую попытку в столице, мы просто обязаны совершить нечто удивительное.
– И вы совершите, Мануэль, совершите. Не скромничайте… Вот вам ключ от квартиры. Как только я узнал, что вы согласны, туда больше никто не входил. Полицейский Хименес – я вас сейчас с ним познакомлю – проводит вас и даст вам все разъяснения, какие понадобятся. Я уверен, что не пройдет и недели, как вы мне это дело распутаете.
– Да услышит вас бог, дон Ансельмо… и пусть не обойдет он нас своим вниманием.
Дом рыжих сестер
Пока полицейский Хименес Пандорадо ходил за машиной, Плинио с доном Лотарио стояли у дверей Управления на улице Корреос. Они стояли, засунув руки в карманы брюк, и словно инстинктивно пытались отгородиться от водоворота автомобилей, огней и людей. Выбитые путешествием из привычной колеи, они стояли, почти физически ощущая на своих лицах отблески огней, тени проходящих мимо людей, обрывки разговоров; все вокруг казалось им чужим – полюбить такое было трудно. Шумный мир столицы давил на них.
– Должно быть, Мануэль, я старею, – сказал вдруг ветеринар.
– Почему вы так решили?
– Видишь ли, с некоторых пор я не перестаю спрашивать себя, в чем смысл жизни, – ответил тот с грустью в голосе. – Видно, смерть кружит рядом… Или, может, философия Браулио подействовала?
Плинио провел рукой по бровям и, чуть помолчав, сказал наставительно:
– Это признак не старости, а зрелости. Меня уже не первый год мучает этот вопрос. Далеко не первый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55