Рабоче-крестьянский красный дружкаАристарх Бутяшкин».Народ в школу набился еще с утра. А девки, даже не выстояв обедни, побросав свои венки, с визгом пробирались в класс, туго набитый задыхающимися от спертого воздуха и жары ребятишками, бабами, мужики ми.
Вскоре из соседних хуторов и отрубов толпами повалили пешие и конные, а из аулов скакали на хутор казахи — молодые джигиты и сребробородые аксакалы.
Продавец Аристарх Бутяшкин в сиреневой сорочке при малиновом галстуке несколько раз поднимался на пожарную бочку и, придерживая ладонью пышный махровый бант на лацкане пиджака, вопил рыдающим голосом минаретного муллы, обращаясь к толпе, запрудившей школьную площадь и пытавшейся прорваться внутрь битком набитой народом школы:
— Дорогие товарищи, вас, как сознательных, просят не переть сломя башку. Там и так яблоку некуда упасть. Категорически вам повторяю, граждане, стойте смирно на месте. Это рабоче-крестьянская свадьба по новому быту, а не Куяндинская ярмарка! Наберитесь терпения. Подождем до прибытия районных представителей. А потом начнем обряд бракосочетания по новому быту!
— А угощение будет? — крикнули в один голос близнецы Куликовы.
— Угостят чем ворота запирают! — прозвучал чей-то до звона высокий, насмешливый голос.
— Должны всех угощать, если по новому быту...
— Новый там тебе быт со старыми дырами...
— Говорят, потом спектакуль показывать будут.
— Эта свадьба почище всякого спектакуля!
— Не свадьба — цирк!
Стоял знойный, пропитанный полынным запахом день. Душно было не только в школе, где народ, одурев от тесноты, выбил в рамах все стекла, нестерпимо жарко было и на улице. Народ томился в ожидании районного начальства.
Аристарх Бутяшкин, сидя верхом на пожарной бочке, не спускал зорких крысиных глаз со степной дороги, по которой должны были прибыть запоздавшие районные представители.
Подвыпившие близнецы Куликовы уже несколько раз подстрекали народ побить дружку Аристарха Бутяшкина за обман и на этом покончить дело.
Между тем районные представители прибыли только к вечеру. Лихо подлетев к школе на взмыленной паре вороных, франтоватый агитпроп райкомола Коркин и унылый, долговязый, как сухостойная жердь, агроном Нипоркин, выпрыгнув из ракитового кузовка рессорной пролетки, приветливо помахали притихшей толпе руками.
Высокие районные представители, без смущения проникнув внутрь школы через выбитое вместе с рамой окно, поднялись на сцену.
За столом президиума, покрытым махровой скатертью, неподвижно и прямо сидел рядом с Аристархом Бутяшкиным посаженый отец невесты — Силантий Никулин, а рядом с Пикулиным — скорбный и тихий Епи-фан Окатов. Несколько поодаль от них восседал явно хмельной кузнец — церковный регент Лавра Тырин. Ни жениха, ни невесты, к великому удивлению всех присутствующих, здесь пока не было.
Заняв почетное место в президиуме, агитпроп Коркин, подозрительно приглядевшись к битком набитому людьми залу, позвонил в колокольчик, видимо по привычке призывая к тишине и порядку и без того неподвижных, страдальчески безмолвствующих зрителей. Затем, метнувшись на украшенную полевыми цветами и геранью трибуну, он залпом выпил стакан воды и с ходу начал доклад на тему «О новом быте, целях и задачах красных свадеб и культурной революции». Говорил он
долго, усыпляюще, словно читал длинную резолюцию. Монотонно бубня затянувшуюся, как церковный акафист, речь, агитпроп то и дело с беспокойством озирался на два чопорных кресла, пустовавших за столом президиума. Все знали, что кресла эти были взяты напрокат у попа Аркадия и предназначались для молодых во время их торжественного бракосочетания. И всех удивляло немало, что свадьба как будто бы уже началась, а молодых до сих пор не было. По всему было видно: удивляло и треножило это обстоятельство и агитпропа Коркина.
Народ на первых порах слушал его с покорным и стойким терпением. Но вскоре люди, сидевшие в передних рядах, начали проявлять уже ярко выраженное, протестующее беспокойство по поводу непонятного отсутствия молодых. Явное недоумение и растерянность были заметны и в президиуме.
Мосле полуторачасовой речи агитпроп Коркин начал сдавать. У него заплетался язык, как у пьяного. Он то п дело повторял одни и те же лозунги. Ни к селу ни к городу ввернул под конец новое свое стихотворение о мировой революции.
Стихи никто не понял, но все повеселели и даже похлопали просиявшему агитпропу в ладоши.Вэто время из дверей смежной со зрительным залом комнаты показались молодые. В новом с иголочки шевиотовом костюме, с красной геранью в петлице лацкана выглядел Иннокентий под стать всякому знавшему себе цену жениху: хоть сейчас с него картину пиши, хоть немного попозже! Полусмежив темные глаза, медленно, почти торжественно поднялся он на сцену, не ведя, а будто волоча за собой неуверенно ступавшую за ним Линку.
Парадно-картинный вид жениха поразил всех, но еще более смутил всех будничный вид точно подневольно выведенной к венцу невесты. В сереньком ситцевом платьице, с неизменной алой косынкой, небрежно перекинутой через плечо, Линка мало походила на невесту этого рослого, красивого и надменного жениха. Спотыкаясь на ступеньках шаткой лесенки, ведущей на сцену, Линка шла за Иннокентием точно слепая — ощупью.
Поднявшись на сцену, Иннокентий подвел Линку к столу президиума, и она покорно опустилась в чопорное поповское кресло, тупо уставившись как будто незрячими глазами в притихший зрительный зал.
Иннокентий решительным шагом направился к трибуне. Бесцеремонно выдворив заболтавшегося докладчика, он поднялся на утопающую в цветах трибуну, выпрямился во весь рост как в парадном строю и, выдержав небольшую паузу, сказал, обращаясь к залу:
— Дорогие граждане хуторяне! Советская власть дала нам абсолютную свободу вероисповедания и полную свободу любви по взаимной договоренности между полами. И сегодня вы видите перед собой первую рабоче-крестьянскую красную свадьбу. Вот я перед вами стою сейчас в роли жениха, который отказался от всяких темных обрядов и заменил таковые на современные торжества. А вот и моя невеста,— сказал Иннокентий, указывая на притихшую в кресле Линку.— Перед вами невеста как совершенно новый индивидуум! Такового индивидуума вы днем с огнем не нашли бы в прежние времена. А на сегодняшний день — нате вам — она налицо, новая рабоче-крестьянская невеста!
Линка сидела в кресле, похожая на испуганную птицу. Она слышала речь Иннокентия, но не понимала, о чем он говорил,— слова его пролетали мимо ее сознания. Приглядываясь к потонувшему в сумраке, битком набитому народом залу, думая в эту минуту о чем-то глубоко своем, сокровенном, она явно искала кого-то в зале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175