— Кто хочет пойти на ликвидацию группы немецких офицеров?
Восемнадцать вооруженных до зубов фашистов вчера вечером засели в семи километрах отсюда и сейчас спят. Двое ребят сообщили об этом наступающим. Двое других отправились искать партизан. Если двинуться сейчас, то мы успеем захватить немцев, пока они спят,
— Кто пойдет?
Тело, кажется, перестает ныть, и боль в суставах исчезает.
— Я пойду.
Рассветало, когда мы, четверо разведчиков, в сопровождении двух парней, вооруженных трофейными винтовками, двинулись к хутору Маяк. Мы спешили, чтобы захватить немцев врасплох. Не обращая внимания на глубокий снег, мы шагали напрямик, одержимые одной лишь мыслью — не опоздать.
Серый холодный день без солнца только начинался,
когда мы перешли глубокий овраг и присели под холмом, за которым лежал хутор.
Мы свернули самокрутки и прислушались. Абсолютная тишина. Одного из проводников посылаем вперед — выглянуть из-за холма. Не успевает он скрыться, как на хуторе поднимается бешеная стрельба. Нас словно ветром сдувает с места, и мы мчимся на холм.
Мы видим, как по хутору, стреляя, мечутся человек двадцать партизан.
Невзначай я поворачиваю голову вправо и замечаю четыре фигуры в белых халатах, мчащиеся по нескошен- ному полю. От хутора они за километр, от нас — метров за пятьсот.
— Убежали немцы! ..— констатирует проводник.
Четыре фигуры быстро поворачиваются к хутору,
стреляют и снова бегут.
Мы открываем огонь из двух автоматов и четырех винтовок. Немцы падают. Мы кидаемся к ним, но через несколько минут они поднимаются уже подальше от нас и бегут, отстреливаясь на ходу. Снова огонь, и снова немцы падают.
— Сбегут! ..— говорит проводник.
— Я постараюсь, чтобы не сбежали!
Решать надо быстро.
— Будьте наготове, — говорю я тем, кто вооружен винтовками, — и как только немцы станут подниматься, стреляйте, не давайте им оторваться от земли.
Четверо с винтовками остаются на месте, а мы, два автоматчика, пригнувшись, мчимся к немцам.
До немцев метров двести, но нас двое, а их четверо. Надо бить наверняка.
От быстрого бега спирает дыхание. Рубашки мокры от пота. Мне кажется, что дышим мы громко, словно кузнечные мехи, и немцы вот-вот услышат.
Ложимся и ползем. Сухой бурьян царапает лицо, но я ничего не замечаю. Все внимание сосредоточенно на четырех фигурах, которые возникают перед глазами, мгновенье бегут и снова падают.
Проходит минут десять, а может быть, час — не знаю: я утрачиваю способность ощущать время. До немцев уже шагов сто. Мы приближаемся!
Пот заливает глаза, сердце от напряжения колотится так, что вот-вот выскочит из груди. Мы проползаем метров пятьдесят, может семьдесят, и вдруг слышим
немецкую речь. Немцы говорят негромко, но мы отчетливо слышим. Я подаю знак товарищу и готовлю автомат.
Неожиданно близко, в тридцати или сорока шагах от нас, вырастают четыре фигуры в белых халатах, с полевыми сумками через плечо. Лица у немцев застывшие, напряженные, они стреляют поверх наших голов и не успевают повернуться, как грохот наших автоматов наполняет всю окрестность.
Немцы падают, а мы, не переставая стрелять, поднимаемся и бежим к ним.
Видно, теперь немцы лежат всерьез.
— Фу-у! — вдруг вырывается у нас обоих, и мы, шатаясь, подходим к беглецам.
Они не шевелятся. На белых халатах, увеличиваясь, медленно расходятся алые пятна.
Я вытираю вспотевшее лицо и вижу, что рука моя в крови.
— Ранен я, что ли?
Товарищ протягивает мне зеркальце, и я вижу в нем свое исцарапанное лицо.
Мы дожидаемся остальных, потом забираем документы, оружие и медленно направляемся на хутор. Нас встречают партизаны и население.
Ни один немец не ушел.
Теперь мы можем отдохнуть. Маршрут полка известен, и можно не торопиться.
После обеда крестьяне показывают нам путь, значительно более близкий, и на следующий день к вечеру мы нагоняем наш полк. А в своей памяти я запечатлеваю еще одну, четвертую ночь, которую бессовестно проспал с вечера до утра.
Еще трое суток дивизия движется прямо на запад, и я с волнением гляжу на карту — до Харькова восемьдесят километров.
Неужто я увижу свой дом? Харьков!
8
Полковая колонна еще стояла, заняв всю длинную деревенскую улицу, когда впереди прозвучала команда:
— Противотанковая рота, вперед!
Старшина, который посматривал на длинные ряды домов, по-хозяйски прикидывал, где лучше стать на
квартиру, настороженно повернулся лицом к голове колонны.
Через минуту была передана новая команда:
— Разведка, вперед!
Мы добежали до двора, в который свернули, и пошли за ними. Сад этого дома выходил в степь. Командир полка с офицерами штаба и командирами батальонов стоял в саду и вглядывался в поле, откуда к селу медленно ползли два танка. Пэтээровны быстро устанавливали свои ружья.
Когда танки были от нас в полутора километрах, кто-то из пэтээровцев выстрелил. За ним громко заухало еще несколько противотанковых ружей. Танки разом повернули и быстро пошли назад.
— Эх вы! — разочарованно обратился командир полка к командиру роты ПТР.— Не могли подпустить поближе.
«Эх вы!» — кажется, говорил взгляд каждого из нас.
Мы постояли еще с полчаса, вглядываясь в степь, но танки не показывались. Командир полка махнул рукой, и мы нехотя ушли.
— Ну, теперь готовьтесь к завтрашнему дню! — сказал кто-то из офицеров.
Взвод занял хороший, просторный и теплый дом, но никто не ложился спать. Наконец, когда уже совсем стемнело, вернулся из штаба старший лейтенант и принес задание:
— Сегодня в разведку идут две группы. Одна — в сторону фронта, откуда появлялись танки, вторая — направо, во фланг.
Задание фланговой группы, куда попал и я, состояло в том, чтобы выяснить, не засели ли немцы на ближайшем хуторе, и, если нет, пройти дальше, до следующего села за восемь километров от места, где мы находились, и постараться взять там «языка».
Только выйдя из села, я вспомнил, что у меня не в порядке валенок: на подошве против большого пальца появилась небольшая дырочка, и туда помаленьку набивался снег. Восемь километров туда и восемь обратно — это шестнадцать. Валенок не выдержит. Не хотелось отморозить ногу и не хотелось говорить об этом старшему лейтенанту, который вел нашу группу. Сейчас дырочка маленькая, но что будет через пять — десять километров? Ругая себя за неосмотрительность, я все проверял, не увеличивается ли дырка, а ничто так не мешает идти,
как ожидание, что вот-вот порвется что-то в амуниции.
Ночь выдалась темная, хутор появился перед глазами неожиданно. Я подошел к первому дому и толкнул дверь.
— Откройте!
В доме было тепло, пахло васильками и еще чем-то неуловимо приятным, как из крынки, в которой было свежее молоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25