.. Фабр чутко слышит то, что совсем не занимает других.
Так, темной ночью круглоглазая сова видит светящейся крадущуюся в густой траве мышь.Кроме Шарраса и громогласного Гига, который с палкой в руке без провожатых добирается один в Гармас, здесь часто бывают и другие верные друзья — пламенный фелибр Пьер Жюлиан, профессор зоологии из Марселя доктор А. Вейсьер, директор авиньонского лицея Луи Матон, выдающийся авиньонский краевед Ж. Шарль-Ру, доктор Ж. Легро.
Не перечесть рассказов о вечерах в Сериньяне, очерков с описаниями прогулок по заповеднику и окрестностям, когда уходили в степь мимо развалин замка, принадлежавшего фаворитке Генриха II —Диане Пуатье,, В XVI веке замок был разрушен гугенотами, но в подвалах, за окнами с ситцевыми занавесочками, цветочными горшками, клетками с кенарями, все еще живут... В са-
мом Гармасе часто посещали оранжерею. Это называлось «паломничеством в зеленую часовню».
Участники встреч больше всего места в воспоминаниях уделяют беседам, которые велись летом в тени платанов, зимой у очага с пылающими дровами. За стеной ревет мистраль, сгибая кипарисы, струи дождя бегут по стеклам окон, но никто не замечает непогоды: «вьюге злобной и ворчливой не войти в уютный дом. У огня кружок наш тесен...» Здесь нет места светской пустопорожней болтовне на ничего не значащие темы. Молодые друзья и ровесники слушают рассказ хозяина о подробностях очередной работы. Говоря, он жестами словно аккомпанирует себе.
О многом из того, что обсуждалось под большой лампой в столовой Гармаса, Фабр рассказал в своих «Сувенир». Конечно, в десяти томах этого сочинения немало несостоятельных, как сейчас ясно, мыслей. Здесь Фабр неверно оценивает перспективу использования какой-нибудь технической новинки, там ошибается в анализе социальных явлений. По Фабру, например, только «пахарь был опорой нации», и «зажиточность в крестьянский дом приходила вместе с ростом семьи, в которой трудились все...». Но вместе с тем он выступал против смертной казни, против применения детского труда на фабриках и заводах. Он обличал дельцов, которые способны испакостить Ванту пышным кабаком и, разглагольствуя о цивилизации, уродуют и разрушают природу. Страстное негодование вызывали в нем декадентское манерничанье, циничные теории, согласно которым «долг — это предрассудок дураков, совесть — пережиток олухов, гений — форма невроза, любовь к родине— шовинизм». Он отказывался поверить, что «мы пришли в этот мир, чтобы пожрать друг друга», что «идеал воплощен в набитом долларами сундуке торговца свининой из Чикаго». Он выступает против демагогической спекуляции лозунгом равенства, ибо он убежден, что процветать может только общество, богатое многообразием одаренностей и талантов. «Только активность может укреплять настоящее и обеспечивать будущее... Действовать-—вот что такое жить! Работать— вот в чем заключается прогресс!»
Фабр часто читает вслух особенно понравившийся ему отрывок из новой книги или декламирует стихи,
которые помнит во множестве. Любимые его авторы — поэт лангедокской деревни Биго; Эзоп, чьи басни он читает по-французски и по-гречески; Эсхил, его он находит самым искренним и правдивым поэтом древности. У Беранже особенно любит «Смерть дьявола», «Доброго бога», «Бога простых людей».
Как выразительно читал он первую строфу «Доброго бога»:
Надевши туфли и халат, Однажды утром, говорят, Господь открыл окошко: «Дай погляжу немножко, Цела ль земля? Как там дела?» И видит — кружит в небе мгла.
Читая последние строки, он преображался, и голос его гремел:
Я в тех, кто с сердцем и с умом, И я всегда был чужд злословью. Живите счастьем и любовью И, ненавидя звон цепей, Гоните в шею королей! Кто там?
Шпион?.. Когда пробраться Сумел на небо он? — Признаться, Мне надо к черту убираться.
Казалось, он сам от своего имени говорит в «Боге простых людей»: «Есть божество; довольный всем, склоняю и без молитв я голову свою... Вселенной строй спокойно созерцаю, в ней вижу зло, но лишь добро люблю. И верит ум мой будущему раю, разумных сил предвидя торжество...»
Друзья забывают, что это стихи Беранже. Разве, в самом деле, не о себе говорит этот семидесятипятилетний старец, презирающий ханжество и отвергающий человеконенавистнические сказки церковников: «Не может быть! Не верю в гнев небесный! Свой долг земной я выполнил как мог...» И кто это —Беранже или Фабр — заявляет в том же стихотворении: «Я знаю, вправе жить живое существо!..»
Вокруг Фабра — скромные труженики, но тем любовнее относится к ним старый натуралист. Он посмеи-
вается: человек, как кизиловая ягода, только тогда чего-нибудь стоит, если отлежал свое время на соломе.
Провинциальные интеллигенты, собирающиеся под большой лампой в столовой, убеждены: Гармас-такая же заслуживающая известности точка роста культуры, как Воклюз, или Ферней, или Веймар, но во Франции лишь немногие представляют себе, что сделано Фаб-ром — энтомологом, педагогом, просветителем, писателем, каким примером творческого служения долгу и призванию стала его жизнь. И они, эти люди, чувствуют себя обязанными рассказать соотечественникам, кто есть Фабр. Впоследствии каждый в меру своих сил внесет свою долю в общее дело.
Аглая будет первым собирателем экспонатов Гарма-са. После ее кончины хранителем дома-музея станет сын доктора А. Вейсьера — Поль, который с отцом нередко навещал Фабра. Ж. Шарль-Ру один из своих трудов по истории Прованса посвятит специально Фабру. Луи Матон защитит в Лионе докторскую диссертацию о Фабре-педагоге. Пьер Жюлиан соберет и издаст стихи, песни, поэмы, басни Фабра, снабдив провансальские стихи французским подстрочником. Но больше всех сделает доктор Легро.
...Фабру пошел восьмой десяток, он не самообольщался, заглядывая в будущее, но и не избегал разговоров на эту тему.
— Что вы сделаете, когда попадете в рай? — спросили его однажды.— С кем будете встречаться, если не секрет?
— Какие секреты! — прищурился Фабр, попыхивая трубкой, которая в последние годы стала чаще гаснуть.— Прежде всего поищу Горация и Вергилия, поинтересуюсь, где тут Дюфур. С Дарвином обязательно побеседую, рад буду повидать Бернардена де Сен-Пьера и Жан-Жака Руссо... Но кого буду избегать, так это Бюф-
фона и Расина.
— Позвольте, господин Фабр,— заинтересовался один из гостей.— Как же это вы язычников Горация и Вергилия встретите в раю?
Фабр посмотрел на спрашивающего и, нахмурившись, сказал:
— Подайте-ка мне, пожалуйста, огоньку, опять трубка погасла...
Полвека
Весна... Какой раз встречает ее Фабр, укрывшись за каменной стеной Гармаса? А с тех пор, как стал энтомологом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Так, темной ночью круглоглазая сова видит светящейся крадущуюся в густой траве мышь.Кроме Шарраса и громогласного Гига, который с палкой в руке без провожатых добирается один в Гармас, здесь часто бывают и другие верные друзья — пламенный фелибр Пьер Жюлиан, профессор зоологии из Марселя доктор А. Вейсьер, директор авиньонского лицея Луи Матон, выдающийся авиньонский краевед Ж. Шарль-Ру, доктор Ж. Легро.
Не перечесть рассказов о вечерах в Сериньяне, очерков с описаниями прогулок по заповеднику и окрестностям, когда уходили в степь мимо развалин замка, принадлежавшего фаворитке Генриха II —Диане Пуатье,, В XVI веке замок был разрушен гугенотами, но в подвалах, за окнами с ситцевыми занавесочками, цветочными горшками, клетками с кенарями, все еще живут... В са-
мом Гармасе часто посещали оранжерею. Это называлось «паломничеством в зеленую часовню».
Участники встреч больше всего места в воспоминаниях уделяют беседам, которые велись летом в тени платанов, зимой у очага с пылающими дровами. За стеной ревет мистраль, сгибая кипарисы, струи дождя бегут по стеклам окон, но никто не замечает непогоды: «вьюге злобной и ворчливой не войти в уютный дом. У огня кружок наш тесен...» Здесь нет места светской пустопорожней болтовне на ничего не значащие темы. Молодые друзья и ровесники слушают рассказ хозяина о подробностях очередной работы. Говоря, он жестами словно аккомпанирует себе.
О многом из того, что обсуждалось под большой лампой в столовой Гармаса, Фабр рассказал в своих «Сувенир». Конечно, в десяти томах этого сочинения немало несостоятельных, как сейчас ясно, мыслей. Здесь Фабр неверно оценивает перспективу использования какой-нибудь технической новинки, там ошибается в анализе социальных явлений. По Фабру, например, только «пахарь был опорой нации», и «зажиточность в крестьянский дом приходила вместе с ростом семьи, в которой трудились все...». Но вместе с тем он выступал против смертной казни, против применения детского труда на фабриках и заводах. Он обличал дельцов, которые способны испакостить Ванту пышным кабаком и, разглагольствуя о цивилизации, уродуют и разрушают природу. Страстное негодование вызывали в нем декадентское манерничанье, циничные теории, согласно которым «долг — это предрассудок дураков, совесть — пережиток олухов, гений — форма невроза, любовь к родине— шовинизм». Он отказывался поверить, что «мы пришли в этот мир, чтобы пожрать друг друга», что «идеал воплощен в набитом долларами сундуке торговца свининой из Чикаго». Он выступает против демагогической спекуляции лозунгом равенства, ибо он убежден, что процветать может только общество, богатое многообразием одаренностей и талантов. «Только активность может укреплять настоящее и обеспечивать будущее... Действовать-—вот что такое жить! Работать— вот в чем заключается прогресс!»
Фабр часто читает вслух особенно понравившийся ему отрывок из новой книги или декламирует стихи,
которые помнит во множестве. Любимые его авторы — поэт лангедокской деревни Биго; Эзоп, чьи басни он читает по-французски и по-гречески; Эсхил, его он находит самым искренним и правдивым поэтом древности. У Беранже особенно любит «Смерть дьявола», «Доброго бога», «Бога простых людей».
Как выразительно читал он первую строфу «Доброго бога»:
Надевши туфли и халат, Однажды утром, говорят, Господь открыл окошко: «Дай погляжу немножко, Цела ль земля? Как там дела?» И видит — кружит в небе мгла.
Читая последние строки, он преображался, и голос его гремел:
Я в тех, кто с сердцем и с умом, И я всегда был чужд злословью. Живите счастьем и любовью И, ненавидя звон цепей, Гоните в шею королей! Кто там?
Шпион?.. Когда пробраться Сумел на небо он? — Признаться, Мне надо к черту убираться.
Казалось, он сам от своего имени говорит в «Боге простых людей»: «Есть божество; довольный всем, склоняю и без молитв я голову свою... Вселенной строй спокойно созерцаю, в ней вижу зло, но лишь добро люблю. И верит ум мой будущему раю, разумных сил предвидя торжество...»
Друзья забывают, что это стихи Беранже. Разве, в самом деле, не о себе говорит этот семидесятипятилетний старец, презирающий ханжество и отвергающий человеконенавистнические сказки церковников: «Не может быть! Не верю в гнев небесный! Свой долг земной я выполнил как мог...» И кто это —Беранже или Фабр — заявляет в том же стихотворении: «Я знаю, вправе жить живое существо!..»
Вокруг Фабра — скромные труженики, но тем любовнее относится к ним старый натуралист. Он посмеи-
вается: человек, как кизиловая ягода, только тогда чего-нибудь стоит, если отлежал свое время на соломе.
Провинциальные интеллигенты, собирающиеся под большой лампой в столовой, убеждены: Гармас-такая же заслуживающая известности точка роста культуры, как Воклюз, или Ферней, или Веймар, но во Франции лишь немногие представляют себе, что сделано Фаб-ром — энтомологом, педагогом, просветителем, писателем, каким примером творческого служения долгу и призванию стала его жизнь. И они, эти люди, чувствуют себя обязанными рассказать соотечественникам, кто есть Фабр. Впоследствии каждый в меру своих сил внесет свою долю в общее дело.
Аглая будет первым собирателем экспонатов Гарма-са. После ее кончины хранителем дома-музея станет сын доктора А. Вейсьера — Поль, который с отцом нередко навещал Фабра. Ж. Шарль-Ру один из своих трудов по истории Прованса посвятит специально Фабру. Луи Матон защитит в Лионе докторскую диссертацию о Фабре-педагоге. Пьер Жюлиан соберет и издаст стихи, песни, поэмы, басни Фабра, снабдив провансальские стихи французским подстрочником. Но больше всех сделает доктор Легро.
...Фабру пошел восьмой десяток, он не самообольщался, заглядывая в будущее, но и не избегал разговоров на эту тему.
— Что вы сделаете, когда попадете в рай? — спросили его однажды.— С кем будете встречаться, если не секрет?
— Какие секреты! — прищурился Фабр, попыхивая трубкой, которая в последние годы стала чаще гаснуть.— Прежде всего поищу Горация и Вергилия, поинтересуюсь, где тут Дюфур. С Дарвином обязательно побеседую, рад буду повидать Бернардена де Сен-Пьера и Жан-Жака Руссо... Но кого буду избегать, так это Бюф-
фона и Расина.
— Позвольте, господин Фабр,— заинтересовался один из гостей.— Как же это вы язычников Горация и Вергилия встретите в раю?
Фабр посмотрел на спрашивающего и, нахмурившись, сказал:
— Подайте-ка мне, пожалуйста, огоньку, опять трубка погасла...
Полвека
Весна... Какой раз встречает ее Фабр, укрывшись за каменной стеной Гармаса? А с тех пор, как стал энтомологом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80