Всех, кто работал до него, Фабр ценит, уважает, но чем дальше, тем меньше склонен принимать на веру чужие выводы.
Во французском издании книги Эразма Дарвина Фабр читает, к примеру, что сфекс напал на муху, почти такую же крупную, как сам. Разрезав ее тело на части, он попытался улететь, унося грудь с крыльями. Однако ветер помешал ему, тогда хищник опустился на землю, отрезал крылья и улетел, унося грудь. Эразм Дарвин увидел здесь доказательство разумности. Но эти насекомые на мух не охотятся, их постоянная дичь — мы только что об этом говорили — прямокрылые. К тому же сфексы уносят свою добычу целиком, а не по кускам, как другие осы. Видимо, то был все-таки не сфекс, а, значит, нет оснований делать из наблюдения вывод о сообразительности этого насекомого.
А любимый Бланшар? Он пишет, что навозник, по неосторожности закатив свой груз в ямку и не в силах достать его оттуда, улетает. Вскоре к ямке прибывают уже несколько жуков, и они, действуя сообща, быстро управляются с делом. Но Фабр провел достаточно наблюдений и знает: шар может переходить из ножек одного жука во владение другого — похитителя, однако
никогда жуки не выручают и не поддерживают скопом ни обиженного, ни обидчика.Признанный знаток жуков, Клервиль приписал такие же таланты жукам-могильщикам, и тоже ошибочно. Фабр исправляет неточности и в трудах дё Геера, известного в истории энтомологии как «Реомюра шведов».
Фабр находит, не у кого-нибудь — у Дюфура! — указание, что скорпион лангедокский обзаводится семьей в сентябре. Утверждение верно для Сен-Севера, где живет Дюфур, в Провансе же скорпионы не ждут сентября. Доверься Фабр авторитету, он упустил бы год, если не больше!
Что касается Эразма Дарвина, тот, как выяснилось позднее, неповинен в нелепице. Чарлз, вступившись за честь деда, написал Фабру.
«Уверен,— говорится в письме,— что вы не допустите несправедливости даже по отношению к насекомому, не говоря уж о человеке... Какой-то переводчик ввел вас в заблуждение, ибо мой дед — Эразм Дарвин— утверждает («2оопогша», т. I, стр. 183, 1794), что крылья крупной мухи отрывала именно оса. Нисколько не сомневаюсь, что, как вы правильно утверждаете, крылья отрывают большей частью инстинктивно; но в случае, описанном моим дедом, оса, оторвав конечности тела, поднялась в воздух и была опрокинута ветром; затем она опустилась на землю и оторвала крылья. Должен согласиться с Пьером Губером, что, насекомые наделены в какой-то мере рассудком. Надеюсь, что в следующем издании своей книги вы частично измените место о моем деде».
Фабр, конечно, сделал такое исправление. Но все же сколько ему приходилось сталкиваться с неправомерно обобщенными случайностями, промахами наблюдения, неточностями перевода, односторонними заключениями! Ошибки эти не удивительны. Наука о поведении животных совсем молода, объект труден и скрытен, требует долгих наблюдений и тщательных опытов. Как же может Жан-Анри, который до всего в познании доходил собственным поиском, доверять тут кому бы то ни было больше, чем самому себе?
Встреча с Пастером, направленным в Прованс министрои сельского хозяйства, неожиданно укрепила Фабра в его позиции.
— Я ничего в этом не смыслю,— взмолился Пастер, узнав, что ему поручено изыскать меры борьбы с болезнями шелкопряда.
— Тем лучше, у вас не будет иных мыслей, кроме тех, какие подскажет собственная голова,— успокаивал своего ученика академик Жан-Батист Дюма,— а это часто бывает на пользу делу!
Все же Пастер успел до выезда проштудировать томик Катрфажа — наиболее полное сочинение о шелководстве. Однако в книге больше истории, чем биологии. Предание о том, как в древнем Китае открыли искусство использования шелковой нити. Романтическое предание о китайской принцессе, которая из любви к своему жениху вывезла культуру шелкопряда,— собственно, какую культуру? — вывезла отложенные бабочками яички, грену... И уже не легенды, а экономические данные: в начале XVIII века Франция ежегодно производила 6 миллионов килограммов коконов, а в 1800 году уже 20 миллионов стоимостью 100 миллионов франков. Тутовое дерево, которое так хорошо здесь произрастает, стало золотым!
И вдруг болезнь. Загадочная, неумолимая. На червях появляются коричневые и черноватые пятна, предвещающие гибель. Откуда, как подкрадывается беда? Катрфаж только приводит ее распространенное название «пебрина». «Пебр» по-лангедокски— груша. Пятна на больных гусеницах похожи на семечки груши.
Все это интересно, однако мало помогает понять, почему эта беда в короткий срок извела один из самых богатых промыслов Южной Франции.
Приехав в Авиньон, Пастер обратился к Фабру. Химик пришел к преподавателю химии, уже известному энтомологу.
— Не могли бы вы раздобыть для, меня коконы шелкопряда? — попросил Пастер.
— С удовольствием. В двух шагах отсюда живет человек, который выкармливает гусениц. Подождите, сейчас принесу.
Фабр возвращается с пригоршней коконов. Пастер берет один, рассматривает, потом трясет возле уха.
— Э, да там что-то стучит...
— Конечно,— конфузится Фабр,— там куколка.
— Да, да!—задумчиво повторяет Пастер, вертя кокон в руках.
Фабру не верится, что столь простые вещи могут быть в новинку для кого бы то ни было. Любой парнищ-Малавале и Сен-Леоне это знает. Как же возможно, чтоб такой великий ученый удивлялся общеизвестным фактам.
Но Пастер и сам не скрывал, что отправился гасить огонь, не только не имея в запасе пожарных насосов, но и не представляя себе толком, что именно горит.
В первых же строках предисловия к отчету об изучении болезней шелкопряда он говорит: «Мне следовало бы начать эту работу с извинения, что я ее предпринял. Я' был столь мало подготовлен к исследованию этого предмета, что, когда в 1865 году министр сельского хозяйства поручил мне заняться болезнями, истребляющими шелковичных червей, мне еще никогда не представлялся случай увидеть это ценное насекомое»,
...Ничего не знать о насекомом, которое призван спасти, и все-таки спасти его,— раздумывал Фабр над отчетом Пастера. Подобно античному атлету, выйти на арену голым... Значит, и так можно сражаться, и так можно восходить на большие высоты? Есть от чего прийти в изумление. Есть от чего прийти в восторг!
Пастер занимался тогда также и вином. Сейчас пастеризация применяется очень широко. В те годы ученый еще только искал этот способ. Закончив разговор о шелкопряде, он попросил Фабра показать его винный погреб.
Какой француз на юге садится за стол без кружки вина? Им запивают соленый сыр, жаркое, фрукты. Когда этого не хватает, в вино макают черствый хлеб. Однако Фабр готовил вино сам, заставляя бродить выжимки с кислыми яблоками и горстью сахара.
«Мой погреб!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Во французском издании книги Эразма Дарвина Фабр читает, к примеру, что сфекс напал на муху, почти такую же крупную, как сам. Разрезав ее тело на части, он попытался улететь, унося грудь с крыльями. Однако ветер помешал ему, тогда хищник опустился на землю, отрезал крылья и улетел, унося грудь. Эразм Дарвин увидел здесь доказательство разумности. Но эти насекомые на мух не охотятся, их постоянная дичь — мы только что об этом говорили — прямокрылые. К тому же сфексы уносят свою добычу целиком, а не по кускам, как другие осы. Видимо, то был все-таки не сфекс, а, значит, нет оснований делать из наблюдения вывод о сообразительности этого насекомого.
А любимый Бланшар? Он пишет, что навозник, по неосторожности закатив свой груз в ямку и не в силах достать его оттуда, улетает. Вскоре к ямке прибывают уже несколько жуков, и они, действуя сообща, быстро управляются с делом. Но Фабр провел достаточно наблюдений и знает: шар может переходить из ножек одного жука во владение другого — похитителя, однако
никогда жуки не выручают и не поддерживают скопом ни обиженного, ни обидчика.Признанный знаток жуков, Клервиль приписал такие же таланты жукам-могильщикам, и тоже ошибочно. Фабр исправляет неточности и в трудах дё Геера, известного в истории энтомологии как «Реомюра шведов».
Фабр находит, не у кого-нибудь — у Дюфура! — указание, что скорпион лангедокский обзаводится семьей в сентябре. Утверждение верно для Сен-Севера, где живет Дюфур, в Провансе же скорпионы не ждут сентября. Доверься Фабр авторитету, он упустил бы год, если не больше!
Что касается Эразма Дарвина, тот, как выяснилось позднее, неповинен в нелепице. Чарлз, вступившись за честь деда, написал Фабру.
«Уверен,— говорится в письме,— что вы не допустите несправедливости даже по отношению к насекомому, не говоря уж о человеке... Какой-то переводчик ввел вас в заблуждение, ибо мой дед — Эразм Дарвин— утверждает («2оопогша», т. I, стр. 183, 1794), что крылья крупной мухи отрывала именно оса. Нисколько не сомневаюсь, что, как вы правильно утверждаете, крылья отрывают большей частью инстинктивно; но в случае, описанном моим дедом, оса, оторвав конечности тела, поднялась в воздух и была опрокинута ветром; затем она опустилась на землю и оторвала крылья. Должен согласиться с Пьером Губером, что, насекомые наделены в какой-то мере рассудком. Надеюсь, что в следующем издании своей книги вы частично измените место о моем деде».
Фабр, конечно, сделал такое исправление. Но все же сколько ему приходилось сталкиваться с неправомерно обобщенными случайностями, промахами наблюдения, неточностями перевода, односторонними заключениями! Ошибки эти не удивительны. Наука о поведении животных совсем молода, объект труден и скрытен, требует долгих наблюдений и тщательных опытов. Как же может Жан-Анри, который до всего в познании доходил собственным поиском, доверять тут кому бы то ни было больше, чем самому себе?
Встреча с Пастером, направленным в Прованс министрои сельского хозяйства, неожиданно укрепила Фабра в его позиции.
— Я ничего в этом не смыслю,— взмолился Пастер, узнав, что ему поручено изыскать меры борьбы с болезнями шелкопряда.
— Тем лучше, у вас не будет иных мыслей, кроме тех, какие подскажет собственная голова,— успокаивал своего ученика академик Жан-Батист Дюма,— а это часто бывает на пользу делу!
Все же Пастер успел до выезда проштудировать томик Катрфажа — наиболее полное сочинение о шелководстве. Однако в книге больше истории, чем биологии. Предание о том, как в древнем Китае открыли искусство использования шелковой нити. Романтическое предание о китайской принцессе, которая из любви к своему жениху вывезла культуру шелкопряда,— собственно, какую культуру? — вывезла отложенные бабочками яички, грену... И уже не легенды, а экономические данные: в начале XVIII века Франция ежегодно производила 6 миллионов килограммов коконов, а в 1800 году уже 20 миллионов стоимостью 100 миллионов франков. Тутовое дерево, которое так хорошо здесь произрастает, стало золотым!
И вдруг болезнь. Загадочная, неумолимая. На червях появляются коричневые и черноватые пятна, предвещающие гибель. Откуда, как подкрадывается беда? Катрфаж только приводит ее распространенное название «пебрина». «Пебр» по-лангедокски— груша. Пятна на больных гусеницах похожи на семечки груши.
Все это интересно, однако мало помогает понять, почему эта беда в короткий срок извела один из самых богатых промыслов Южной Франции.
Приехав в Авиньон, Пастер обратился к Фабру. Химик пришел к преподавателю химии, уже известному энтомологу.
— Не могли бы вы раздобыть для, меня коконы шелкопряда? — попросил Пастер.
— С удовольствием. В двух шагах отсюда живет человек, который выкармливает гусениц. Подождите, сейчас принесу.
Фабр возвращается с пригоршней коконов. Пастер берет один, рассматривает, потом трясет возле уха.
— Э, да там что-то стучит...
— Конечно,— конфузится Фабр,— там куколка.
— Да, да!—задумчиво повторяет Пастер, вертя кокон в руках.
Фабру не верится, что столь простые вещи могут быть в новинку для кого бы то ни было. Любой парнищ-Малавале и Сен-Леоне это знает. Как же возможно, чтоб такой великий ученый удивлялся общеизвестным фактам.
Но Пастер и сам не скрывал, что отправился гасить огонь, не только не имея в запасе пожарных насосов, но и не представляя себе толком, что именно горит.
В первых же строках предисловия к отчету об изучении болезней шелкопряда он говорит: «Мне следовало бы начать эту работу с извинения, что я ее предпринял. Я' был столь мало подготовлен к исследованию этого предмета, что, когда в 1865 году министр сельского хозяйства поручил мне заняться болезнями, истребляющими шелковичных червей, мне еще никогда не представлялся случай увидеть это ценное насекомое»,
...Ничего не знать о насекомом, которое призван спасти, и все-таки спасти его,— раздумывал Фабр над отчетом Пастера. Подобно античному атлету, выйти на арену голым... Значит, и так можно сражаться, и так можно восходить на большие высоты? Есть от чего прийти в изумление. Есть от чего прийти в восторг!
Пастер занимался тогда также и вином. Сейчас пастеризация применяется очень широко. В те годы ученый еще только искал этот способ. Закончив разговор о шелкопряде, он попросил Фабра показать его винный погреб.
Какой француз на юге садится за стол без кружки вина? Им запивают соленый сыр, жаркое, фрукты. Когда этого не хватает, в вино макают черствый хлеб. Однако Фабр готовил вино сам, заставляя бродить выжимки с кислыми яблоками и горстью сахара.
«Мой погреб!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80