— Мы сами дураки, Журавлю поверили. Разве нефть так выходит? — сплюнул другой и добавил слово, которое в книгах не пишется.
— Нет, мы не согласны! Коли приехал, пусть проверит! Пусть ищет!
— А если не нефть, что за масло? Не видите, без остановки идет!
— Верно! Раскопать надо!—сказал Зариф Проворный.— На пороге великой славы стоим — и вдруг такая лень. Поразительно!
Парень-нефтяник, не зная, смеяться или сердиться, развел руками и сказал:
— Будь по-вашему...
Да и что скажет, когда народ охватил его плотным кольцом и начал подталкивать к воде? Карам оживился.
— Эй, ребята, сбегайте-ка, лопату, багор принесите!— закричал он, размахивая руками. Стянул рубашку и прямо в сапогах и брюках нырнул в воду. Но раннее это купание ничего не дало. Найти под водой предполагаемый нефтяной источник у Карама не хватило дыхания.
Желающих искупаться больше не нашлось. Тем временем прибыл и багор. Один из давешних собутыльников Карама принялся ковырять дно.
— Вот увидите, расчистим родник, нефть так и хлынет,— сказал он, подмигивая трясущемуся от озноба Караму.
Народ, затаив дыхание, следил за багром. Вода все мутнела, водоворот переливался радужными пятнами, масло то прибывало, то убывало, но ударить долгожданным фонтаном не спешило. Багор переходил из рук в руки, сторонники Карама несколько притомились.
— Разве так нефть ищут?—хлопая себя по бедрам, смеялся молоденький техник, но на него не обращали внимания.
Люди, потеряв всякую надежду, начали уже расходиться, когда парень, ворошивший багром, вдруг закричал:
— Ур-ра! Сома поймал! — и, подцепив, выбросил на берег что-то черное.
Тут же все обступили «сома».
— Что это?!
Действительно, что? Кто-то поддел его на палку и поднял. Из «сома» со звоном посыпались какие-то железки. Один из трактористов по имени Юламан Нашадавит поднял одну и изумился:
— Гляди-ка, мой плужный ключ! Карам, смотри, тот самый, двенадцатый, который ты у меня позавчера брал!
Кто-то пронзительно свистнул, кто-то сплюнул:
— Вот Журавль!
Карам, который прыгал, пытаясь вытряхнуть попавшую в ухо воду, так и застыл на одной ноге. Сейчас он и впрямь был похож на журавля. Так, на одной ноге, подскакал к находке и, вглядевшись, сказал:
— Эх, зятек, да ведь это собственная моя куфайка... Магипарваз уже полтора дня пилит, что потерял ее. Чудеса!— Он поднял телогрейку, покрутил, оглядел со всех сторон.— Как она в реку попала?
— Вот, агай, это и есть открытое тобою месторождение,— сказал паренек из Казая.— Хорошенько выжать, бочка масла набежит.
— Эх, зарезал! — сказал Зариф Проворный и ринулся прочь. Видно, вспомнил, что руководящему лицу от таких глупых недоразумений положено держаться подальше.
Паренек раздвинул толпу и зашагал к аулу. Умоляющего взгляда Карама, устремленного в спину ему, он уже не видел. Карам с несчастным видом развел руками и оглядел односельчан. Потом посмотрел на телогрейку, она лежала беспомощная, жалкая, и он носком сапога осторожно перевернул ее подкладкой вниз.
— Ну и ну! — сказала, фыркнув от смеха, какая-то женщина.
Еще одна рассмеялась, и еще. И скоро, сотрясая берег Казаяка, хохотала вся толпа. У Карама, еле сдерживавшего слезы, заходил кадык... раз сглотнул, другой сглотнул, махнул руками и тоже захохотал — хохот из горла, слезы из глаз.
Наконец берег опустел, вся суматоха перешла в аул. Только Карам остался сидеть возле своей куфайки, как милиционер возле утопленника. Это и был утопленник— утопшие его надежды. Долго он ломал голову, как телогрейка могла очутиться в Казаяке, но так и не понял. Загадка загадкой и осталась.
До вечера сидел Карам, слушая шум воды. «Удивительно,— думал он,— нет у реки ни лошади в упряжке, ни мощного мотора, а она вся в движении, ни на минуту не остановится. Еще одно чудо природы... И мир на поток похож. И люди от того вон мусора, что плывет, крутясь в водоворотах, ничем не отличаются. Только родился от матери, подцепила тебя быстрина и понесла, и понесла. Здесь течение несет, а там судьба...»
Когда Карам устало поднялся на ноги, он уже был готов отдаться течению жизни. Вытащил ключи, рассовал их по карманам, постоял с минуту возле телогрейки, потом кивнул ей на прощанье и зашагал к дому.
Этим кивком он простился с опостылевшей аульской жизнью. За полмесяца он распродал все что мог, покончил со всеми связанными с отъездом хлопотами, расплатился с продавщицей за две бутылки водки и, наотрез отказавшись от почетного прозвища Нефтяник, отправился в дальние края, к своему другу Мирхайдару. На этом первый период беспокойной жизни Карама Журавля завершился.
Мы уже говорили выше, что события, связанные с «куфаечным месторождением», как их назвали в Куштиряке, отшумели пятнадцать лет назад. Хороша была жизнь в городе Беговат, но старел понемногу Карам и все сильней становилась тоска по Куштиряку. А когда супруга его Магипарваз оставила этот мир, чувство потери стало совсем невыносимым. И Карам еще раз отдался стремнине жизни. Разметал гнездо, которое свил там, и вернулся в родной аул. На сегодняшний день уже три года как на должности начальника гаража. И ремонтная мастерская под его началом.
Но прежде чем от истории перейти к современности и рассказать еще об одном событии, связанном с Карамом, автор считает необходимым описать свою недавнюю
встречу с ним. Вот и мой друг-критик говорит: «Чем десять раз услышать, лучше один раз увидеть».
Размышляя о будущей судьбе тополя, о запутанных отношениях Танхылыу и Гаты, автор не спеша шел по улице, как чей-то оклик: «Как дела, кустым?» — остановил его. Оказывается, Карам.
— Здравствуй, здравствуй, друг Карам! Только какой я тебе кустым? Ты же года на четыре младше меня,— удивился автор.
— Разве дело в годах, зятек! — махнул на это рукой Карам и повернул разговор на другое: — Уже месяц, как ты вернулся, и хотя бы разок заглянул. Как-никак земляки.
— Времени все как-то... дела всякие..,
— Это верно,— сказал Карам, открывая калитку,— только ведь и с народом общаться — твой святой долг. Скажем, начальник гаража Урманбаев Карам, как он живет, о чем мечтает? Как жизнь понимает? Ты не думай, может, и у нас умное слово вылетит.
Пока мать готовила чай, Карам продолжал свою речь:
— Ты людей не слушай, кустым. Вот, дескать, Карам — выпивоха, дом свой разорил, на чужбину подался и там не ужился. Ерунда! Твой дядя Карам и работу ломил, и гулять любил. Мы людей не хуже.— И он, словно предлагая осмотреть дом, раскинул руки.— А насчет выпивки, так уже пятнадцать дней не до нее. Выгорит дело, которое затеял, и в рот больше не возьму.
— Зарекался дятел клюв свой пожалеть... — донесся из-за перегородки слабый голосок.
— Слышишь! Мать-старушка и та не верит. Ничего, еще увидит Куштиряк!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59