свое собственное отражение в старом треснутом зеркале.
Теперь, ощущая себя не личностью, а бесплотным духом, он вперился в собственное псевдоотражение и ощутил внезапное и глубокое отвращение. Вся эта избыточная плоть, эта вечно потная, омерзительная жирная плоть! Он отшатнулся от нее, с облегчением наблюдая, как она становится все тоньше и тает вдали.
Его охватило чувство необычайной свободы, как будто теперь он, освободившись от своего физического тела, мог беспрепятственно отправиться куда угодно сквозь пространство и даже время.
«Так вот, значит, каково это, — сказал он себе, — быть ангелом».
«Произошла какая-то ужасная ошибка», — подумал во тьме Меккис.
Это никоим образом не походило на то, чего он ожидал на основании «Терапии небытия» доктора Балкани. Он ожидал каких-то ужасов, галлюцинаций, разнообразных гротескных и фантастических образов, или, возможно, световых эффектов, каких-нибудь вращающихся разноцветных дисков. Все, что он читал в работах, книгах и монографиях Балкани, плюс то, что он слышал о проекторах иллюзий, используемых ниг-партами…
«А вот ничто, — подумал Меккис. — Ничто — это неправильно».
Еще болезненнее, чем сами ощущения, была мысль о том, что Балкани оказался неправ, коренным образом неправ.
«И зачем я только так обманывал сам себя? — недоуменно спрашивал он сам себя. — Ведь я не Балкани. Я даже не червь по имени Меккис. Я всего лишь часть, а не целое: я — один из органов необъятного существа, называемого Великая Общность, только я орган, больной раком, и теперь я, наконец, убил то целое, частью которого являлся».
Без помощи сущиков ни один ганимедянин из правящего класса не сможет продержаться и нескольких дней. А в этой темноте ни он, ни кто-либо другой не сможет позвать ни единого сущика.
«Это смерть, — подумал Меккис, смерть для всех нас. — Но я представлял ее совсем не такой. Я думал, что смогу насладиться муками своих недругов из Общности, верил, что это будет величественный и зрелищный конец, вроде заключительных аккордов торжественной симфонии. Но все оказалось не так.
Это просто ничто, абсолютное ничто. И я в нем совершенно одинок».
Где-то в пустыне сознания ганимедского администратора вдруг послышался едва различимый шепот: «Твоя смерть… будет гораздо хуже». Оракул. И он говорил правду.
«Я не справился, — подумал Пол Риверз, лежа во тьме. — Я уже схватил его за глотку, но он оказался слишком силен, и мы схватились слишком близко от машины. Он каким-то образом ухитрился дотянуться и включить ее. И теперь наконец часы остановлены».
Однако Пол не стал впадать в панику. Еще не время сдаваться. Он постарался расслабиться и вернуть себе ясность мысли. Поскольку сейчас его ничто не отвлекало, это оказалось довольно просто.
«Такое впечатление, — наконец решил он, — что моя автономная нервная система справляется с телом вполне удовлетворительно. Сознание все еще функционирует, находится под влиянием каких-то внешних факторов, берущих начало в физическом теле. Мое тело, как и сознание, также вполне дееспособно, хотя с уверенностью такого утверждать нельзя, поскольку, возможно, это лишь приказы моего мозга».
Для пробы он велел своей руке двинуться в направлении машины, но тут же столкнулся с новой проблемой: теперь он не знал, где верх, а где низ, не говоря уже о том, где находится машина. Лишенный осязания, он не мог действовать.
«И все же, — подумал он, — если я буду ощупывать пространство, то у меня хорошие шансы, что в конце концов я нащупаю машину, смогу стукнуть по ней, и, возможно, повредить. Это, насколько мне помнится, довольно хрупкое устройство».
Довольно долго Пол Риверз был занят тем, что посылал сигналы своему телу, приказывая ему повернуться, шевельнуть ногой, взмахнуть руками. Насколько он мог судить, ничего не происходило — он даже не чувствовал опоры под ногами. Похоже, что даже сила притяжения — явление исключительно повсеместное — больше не действовала.
И тут он ощутил нечто вроде легкого головокружения.
«Должно быть, это свидетельство усталости», — мелькнула надежда, и он с новой силой возобновил свои попытки. Но ничего по-прежнему не происходило.
«Чем дольше машина будет включена, — сообразил он, — тем больше вреда она принесет. Ее воздействие имеет концентрический характер, и Бог знает, где оно ослабевает и исчезает. Нужно что-то придумать».
Тут ему в голову пришла одна мысль. Согласно теориям Балкани, Джоан Хайаси, поскольку она не принадлежала к коллективной реальности благодаря «Терапии Небытия», должна быть невосприимчивой к воздействию машины. «Это означает, — сообразил он, — что Джоан может отключить ее».
Он приказал своему голосу крикнуть, а губам — сложить слова:
— Джоан! Выключи машину! — Он снова и снова посылал приказы своему телу, совершенно не представляя, издает он при этом какие-нибудь членораздельные звуки или нет. Он не прекращал своих усилий на протяжении, как ему показалось, целого часа… Но тьма не отступала.
И снова пауза… Ключ, если таковой вообще существовал, был сокрыт где-то в теориях Балкани. Но где именно? «Жаль, — сказал он себе, — что я не изучал „Терапию небытия“ и „Теорию центра“ более внимательно, лишь пробежал их глазами.
«Теория центра».
Возможно, в ней-то все и дело».
Согласно «центральной» гипотезе Балкани, существовала некая «центральная точка», через которую осуществлялся контакт любой частицы материи с любой другой частицей, независимо от разделяющего их расстояния. Именно через эту центральную точку осуществлялись телепатические контакты на больших расстояниях. На основании своей теории Балкани смог обучить довольно значительное число людей — вроде Перси Х — проникать в сознание других на значительном расстоянии. Но, в действительности, теория предполагала, что при соответствующих условиях любой человек способен установить телепатический контакт. Ведь все мы так или иначе связаны с «центральной точкой».
«Это означает, — сообразил Пол, — что и я могу выступать в качестве телепата, по крайней мере, теоретически. При условии, что Балкани был прав».
Его мысли снова вернулись к Джоан Хайаси. Разумеется, он не мог быть уверен, что машина не воздействовала на нее. Но если нет, то в настоящий момент она, возможно, являлась единственным существом в системе, с которым имело смысл вступать в контакт. Пытаться же вступать в контакт с кем-либо еще означало разделить его слепоту, слить свою слепоту со слепотой других.
Как там Балкани писал насчет формирования личности? Она, мол, образуется благодаря избирательной осведомленности. «Я — Пол Риверз, — наконец осознал он, — поскольку ничего не знаю об ощущениях кого-либо другого, например Джоан Хайаси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48