– Да. Она читает. «Покорежил целую кварту мужиков-шлюх, покорежил, мужиков-шлюх мужика-шлюху», снова и снова.
Мимика Эйвы и ритм изменились. Гарри сказал:
– Теперь что-то другое. Сейчас она читает…
– «Крысы. Крысы. Крысы. Крысы», – сказал я. – Или «Хо хо хо хо».
– Если не слышать голос, все это выглядит так, будто…
– Я знаю. И еще вспомни, что я стою практически рядом с ней, только в кадр не попадаю.
Гарри начал что-то шептать себе под нос, одновременно придерживая рукой подбородок.
– Он выбирал слова, которые ритмично раскачивали челюсть.
Теперь у этих надписей появлялся смысл. Линди хотел, чтобы Эйва воспроизвела движения при оральном сексе, когда низко нагнется, чтобы прочесть крошечные и бледные слова, в то время как ее голова будет закрывать то место, где должен находиться возбужденный член. С верхней камеры движения были легкими, но убедительными. Он смонтировал под разными углами записи Нельсона и Дэшампса, у которых были практически одинаковые животы, чтобы растянуть сцену, а затем повторял это снова и снова. Голова Эйвы раскачивалась, ее челюсть двигалась то быстрее, то медленнее, а комнату заполняли влажные стоны Линди. И его возбуждение выглядело неподдельным.
Фрагменты были отфильтрованы, чтобы скрыть больничную обстановку: белый цвет был очень ярким, а тени – темными и грязными. Фоном всему этому служила музыка и зловеще искаженные звуковые эффекты: какие-то пульсации и скрежет для усиления кошмаров праведников.
Эйва начала яростно раскачиваться, и стоны Линди стали более частыми и громкими. Я догадался, что она отклонилась назад после чтения текста, а он развернул это движение в обратном направлении, после чего на повышенной скорости запустил его вперед и все это многократно повторил.
Линди издал сдавленный стон оргазма, и экран погас. Из колонок раздался резкий высокий вопль, и Гарри подскочил на месте. Новый фрагмент начался с крупного плана препарирования: движения скальпеля, руки в перчатках, вынимающие внутренние органы через красный разрез.
– Ох-хо, – сказал Гарри.
Голос Эйвы произнес:
– Вилли? Уиллет Линди.
Я был прав. Линди набрал собственное имя из отдельных слов и слогов. Не были ли другие слова балластом, просто для отвлечения внимания? Я затаил дыхание и с ужасом слушал, оцепенев.
– Уилл Линди? – сказала Эйва.
Линди ответил ей детским голосом:
– Да, мама?
– Ты снова был с той девочкой, да? – Голос Эйвы был слабым и монотонным: голос с компьютерными интонациями, подборка слов со спины Барлью.
– Я не хотел, мама.
– Она делала плохие вещи внутри тебя, верно?
Бесстрастность голоса Эйвы придала этим словам нотки безысходности.
– Я ее больше никогда не увижу. Я обещаю.
– Уиллет, Уиллет, Уиллет… ты знаешь, что плохая девочка заставляет тебя лгать.
– Нет, на этот раз все честно. Я сказал, я обещаю.
– Мы должны быть в этом уверены, Уилл.
– Нет. – Голос его дрожал.
– Наступило время вынуть плохие вещи, Уилл.
Рука, скользнувшая во влажную полость. Она что-то сжимает и растирает.
– Не делай мне снова больно, мама.
Я подумал, что так оно вполне могло быть и в действительности: голос Линди – безумный и испуганный, голос мамы – унылый и механический. Запуганный ребенок против сумасшедшего робота. В какой-то момент она – плохая девочка, в другой – его мама.
– Она находится глубоко в тебе, Уилл. Мама должна вынуть ее.
– Нет, пожалуйста. Не надо, мама, прошу тебя.
Руки в перчатках резали и вытаскивали что-то. Одна сцена сменялась другой. Печень. Почки. Мочевой пузырь. Они блестели под ярким светом ламп, как фантастические фрукты-мутанты. Большинство кадров было снято так близко, что в них не попадал обрубок шеи. Когда же это все-таки случалось, лишенные опознавательных особенностей обезглавленные тела, насколько я понял, должны были позволять лихорадочному сознанию Линди просто подставлять на это место свою собственную голову.
Гарри заговорил тихо, словно в церкви:
– Думаешь, она и вправду могла резать его?
– Возможно, он это так себе представлял, – сказал я, – когда она накачивала чем-то его внутренности.
– Может быть, эта женщина действительно – исчадие ада? – сказал Гарри, когда на свет извлекались легкие.
– Это ужас, просочившийся сквозь поколения.
Голос Линди взлетел в следующий регистр:
– Мне так больно, мама.
– Боль очищает нас, Уилл.
Экран погас, звук пропал, тишина казалась абсолютной. Затем голос Линди вернулся: он стал старше и более циничным.
– Я кое-что знаю, мама.
– Что ты знаешь?
– Я знаю один секрет. – Голоса на записи были стереофонически разделены: голос Эйвы шел справа, а голос Линди – слева.
– Что же ты знаешь, Уилл?
– Секреты, секреты… – Он дразнит ее.
– Что же ты знаешь, Уилл?
Шепот:
– Что ты и есть плохая девочка.
– Что ты сказал, Вилли?
– Я знаю, что ты и есть плохая девочка, мама. – Он засмеялся, а голос его стал наливаться похотью. – Секреты, секреты. Много секретов.
– Что бы там ни было дальше, – сказал Гарри, – добром это кончиться не может.
– Ты… просто… заткнись… немедленно… Уилл Линди.
– Ты плохая девочка, мама, ты плохая девочка, мама, я знаю твой секрет…
Однозвучные приговаривания Линди переросли в безудержный высокий вопль, прорезавший воздух, словно косой, и оборвавшийся в темноту. Было слышно только жужжание магнитофона. Через минуту на экране появилось тело на поверхности черной, как уголь, морской воды. Тело Нельсона. Цвета были полностью стерты, остался только белый, черный и скрывавший контуры серый. Камера перешла на бицепс и приблизила его вплотную.
– Смотри, что я могу, мама, смотри, как я сделаю это. – Голос Линди превратился в язвительный шепот.
Бицепс Нельсона заменила рука Дэшампса – в том же положении, но больше и массивнее.
– Я росту, мама. Смотри.
Плоский живот Нельсона превратился в более мускулистый брюшной пресс Дэшампса. Бедро Нельсона стало более толстым бедром Дэшампса.
– У-у-х-х, мама, – в голосе Линди звучал вызов, – а теперь посмотри-ка сюда.
Плечи Нельсона раздулись, как по волшебству, увеличив объем и очертания.
– Господи! – сказал Гарри. – Какие мстительные фантазии!
Эйва-мама с трудом складывала вместе слова:
– Не надо, Уилл. Ты пугаешь меня. Не пугай меня.
– Думаю, сейчас ты испугаешься по-настоящему, мама. Смотри сюда. – В голосе Линди звучал триумф.
Экран снова стал черным, а зловещие звуки зазвучали глубже и ритмичнее. Затем показалась картинка тела тяжелоатлета, принадлежавшего Барлью. Оно было огромным и рельефным: массивная грудь, окорока бицепсов… Последовал монтаж видов тела под несколькими углами. За несколько секунд сжались десятки кадров, камера увеличивала изображение, словно тело втягивало ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87