Но сказать о симпатии означало прекратить любое общение с Марком. Никто не смог бы дружить с этими двоими людьми одновременно. Она почти слышала голос Корби: «Выбирайте, дорогая Эмма».
У нее не было выбора. Она любила Марка слишком долго. Никто не шел в сравнение с ним. Несмотря на гнев тонкогубой Сары, с неодобрением смотревшей на все происходящее, Эмма все-таки была здесь. И все из-за Марка, который велел сестре пригласить ее. Марк Хардич – сильный и гордый, полный достоинства. И Корби – беспокойный и безжалостный. Марк Хардич, как и его дом, противостоял шторму. Корби был частью шторма.
Она услышала свой собственный голос, холодно произносящий:
– Я едва знаю этого человека. Этого недостаточно, чтобы составить свое мнение о нем.
Тактика была правильной. Она показала свое безразличие, а Марк закивал с таким выражением лица, как если бы это был тот ответ, который он хотел услышать.
Она же мысленно спрашивала себя, будет ли Корби смеяться, узнав все это. Вероятно, он скажет: «Вы правы. Вы не знаете меня достаточно».
Сара не успокоилась. Она опять принялась за свое:
– Но конечно, такой постоянный посетитель…
Марк бросил:
– Сара, моя дорогая, я думаю, что мы исчерпали этот предмет.
Выражение лица Сары красноречиво говорило, что они даже не приблизились к нему. «И не подумайте заканчивать эту тему», – казалось, кричали глаза Сары, смотрящие на Эмму.
Марк поставил на стол пустую чайную чашку.
– Не хочешь ли взглянуть на конюшни? – спросил он Эмму.
Эмма ухватилась бы за любое предложение, которое позволило бы оставить Сару и уйти. Она пошла бы знакомиться даже со слесарным делом, предложи он это.
Когда ей было девятнадцать, она притворно интересовалась скаковыми лошадьми, все из-за конного завода, которым владел Марк. Но она не была на скачках с той поры, как уехала из дома в Лондон. Она не могла помнить клички лошадей, завоевавших Главный национальный приз или выигравших Дерби. Но совершенно точно, они не принадлежали Хардичу.
Они вышли из дома во внутренний двор, где стояли конюшни. Марк сказал:
– У сестры добрые намерения, но наш разговор зашел куда-то не туда.
– Нет, – тихо сказала Эмма. Он мог принять это за вежливое опровержение. Однако Эмма просто хотела сказать: «Добрые намерения – неужели?!»
В ярком дневном свете все, казалось, сверкало: от булыжников под ногами и без того блестящих крупов лошадей. Все улыбалось. Марк Хардич не был в дружеских отношениях со своими работниками, они слегка побаивались его, но все, казалось, были рады видеть его с Эммой. Это не было связано лично с ней. Просто все были рады, что он занят с кем-то, а не контролирует их работу. Она стала первым посетителем конного завода в этот день.
Крисси, в бриджах, резиновых сапогах, с расстегнутым воротом рубашки, мыла шваброй пустое стойло. Она бодро сказала:
– Привет, пришли, чтобы посмотреть, как я зарабатываю на хлеб? – А за спиной Марка изобразила Эмме, что умирает от любопытства. Как только работа закончится, Крисси с нетерпением будет ждать в «Милл-Хаус» Эмму с рассказом.
Три лошади вереницей влетели во внутренний двор после прогулки. Они все были роскошные животные, но один, темно-каштановый, атласно-блестящий, был особенно хорош.
– Ну что за красавец! – воскликнула Эмма. Она протянула руку, чтобы погладить его сверкающий бок, но Марк резко сказал:
– Не касайся его!
Повернувшись к нему, Эмма увидела, что на его щеке дергалась нервная жилка. Вокруг поднялась суматоха, лошадей поспешно увели. Марк спокойно сказал:
– Возвратимся назад?
Двигаясь по проходу, который вел мимо кухонь в зал, снова в гостиную, Эмма спросила:
– Ты ведешь меня назад, к Саре?
– Да.
– Думаю, что мне пора домой. Извини за лошадь.
Марк остановился:
– Ты поняла…
Она поняла, что это, должно быть, была лошадь, которая убила Гиллиан.
– Извини, – сказал он. – Конечно, ты не могла знать. – Он говорил с усилием. – Я не могу заставить себя избавиться от животного. Она очень любила его.
Если это был любимец Гиллиан, конечно, она обращалась с ним нежно, гладила его, как и Эмма собиралась сделать. Видимо вид девушки, стоящей рядом с этой лошадью, ласкающей именно это животное, возбудил в Марке болезненные воспоминания, тщательно запрятанные в глубины его сознания.
Довольно узкий проход был темен, и лицо Эммы оказалось затенено. Марк встал напротив Эммы, смотря на нее сверху вниз, и она осторожно спросила:
– Что ты собираешься делать теперь?
– У меня есть работа.
– Конечно есть. – Она столько раз мечтала быть рядом с Марком, иметь возможность успокаивать, помогать ему. – Но ты не должен замыкаться в себе. Не должен отгораживаться от людей.
Он поднял голову, она ждала его возражений, но Марк почувствовал, что тревога Эммы искренна, а мало кто из мужчин мог остаться равнодушным к ее трепетному вниманию.
– Пообедаешь со мной сегодня вечером? – Марк сказал это довольно резко.
– Если пригласишь.
– Я приглашаю.
Она почувствовала, что всю жизнь ждала этого момента – момента, когда она станет нужна Марку Хардичу. Если бы она могла помочь ему в его одиночестве! Для нее больше ничего и не надо. Она была бы так нежна, так осторожна, чтобы не причинять ему боли. Должно быть, судьба привела ее сюда в нужный момент. Она чуть не заплакала от счастья.
– В восемь, хорошо? – сказал Марк.
Она кивнула и улыбнулась, и они двигались по коридору дальше.
– Я только попрощаюсь с Сарой, – сказала Эмма.
– Я провожу.
– Не надо. У тебя много работы. Расстояние до моего дома не так уж велико. – Особенно через луг, но она лучше не пойдет через луг.
Как только они подошли к холлу, зазвонил телефон. В то время как Марк снимал трубку, чтобы ответить на звонок, Эмма вошла в гостиную. Сара все еще сидела у камина, но чашки уже были убраны, и она листала журнал. Увидев Эмму, она вытянула шею, ища Марка.
Эмма прошла через комнату.
– Спасибо за приглашение. Заходите теперь вы ко мне на чай, когда сочтете возможным.
В ответ Сара вскинула брови так, если бы ей предложили чай в доме, пользующемся дурной славой.
– Спасибо, – промолвила Сара Хардич холодно, – это восхитительно. Но у меня не будет свободной минуты в ближайшие дни…
– Понимаю, – сказала Эмма.
– Очевидно, вы опять увидитесь с Марком.
Эмма знала, что пылающие щеки выдают ее. Она ответила:
– Да.
Дверь в холл была открыта. Сара сидела, а Эмма стояла на некотором расстояний от нее. Сара говорила негромко, однако неистово.
– Вы – дура. Все будет как и в прошлый раз. – Она захлопнула журнал и уронила его на пол. – При виде вас он всегда будет думать о Гиллиан. Пока он с вами, он всегда будет думать о ней.
– Как в прошлый раз? – Голос Эммы был еще тише, чем у Сары, едва слышен. – Гиллиан мертва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
У нее не было выбора. Она любила Марка слишком долго. Никто не шел в сравнение с ним. Несмотря на гнев тонкогубой Сары, с неодобрением смотревшей на все происходящее, Эмма все-таки была здесь. И все из-за Марка, который велел сестре пригласить ее. Марк Хардич – сильный и гордый, полный достоинства. И Корби – беспокойный и безжалостный. Марк Хардич, как и его дом, противостоял шторму. Корби был частью шторма.
Она услышала свой собственный голос, холодно произносящий:
– Я едва знаю этого человека. Этого недостаточно, чтобы составить свое мнение о нем.
Тактика была правильной. Она показала свое безразличие, а Марк закивал с таким выражением лица, как если бы это был тот ответ, который он хотел услышать.
Она же мысленно спрашивала себя, будет ли Корби смеяться, узнав все это. Вероятно, он скажет: «Вы правы. Вы не знаете меня достаточно».
Сара не успокоилась. Она опять принялась за свое:
– Но конечно, такой постоянный посетитель…
Марк бросил:
– Сара, моя дорогая, я думаю, что мы исчерпали этот предмет.
Выражение лица Сары красноречиво говорило, что они даже не приблизились к нему. «И не подумайте заканчивать эту тему», – казалось, кричали глаза Сары, смотрящие на Эмму.
Марк поставил на стол пустую чайную чашку.
– Не хочешь ли взглянуть на конюшни? – спросил он Эмму.
Эмма ухватилась бы за любое предложение, которое позволило бы оставить Сару и уйти. Она пошла бы знакомиться даже со слесарным делом, предложи он это.
Когда ей было девятнадцать, она притворно интересовалась скаковыми лошадьми, все из-за конного завода, которым владел Марк. Но она не была на скачках с той поры, как уехала из дома в Лондон. Она не могла помнить клички лошадей, завоевавших Главный национальный приз или выигравших Дерби. Но совершенно точно, они не принадлежали Хардичу.
Они вышли из дома во внутренний двор, где стояли конюшни. Марк сказал:
– У сестры добрые намерения, но наш разговор зашел куда-то не туда.
– Нет, – тихо сказала Эмма. Он мог принять это за вежливое опровержение. Однако Эмма просто хотела сказать: «Добрые намерения – неужели?!»
В ярком дневном свете все, казалось, сверкало: от булыжников под ногами и без того блестящих крупов лошадей. Все улыбалось. Марк Хардич не был в дружеских отношениях со своими работниками, они слегка побаивались его, но все, казалось, были рады видеть его с Эммой. Это не было связано лично с ней. Просто все были рады, что он занят с кем-то, а не контролирует их работу. Она стала первым посетителем конного завода в этот день.
Крисси, в бриджах, резиновых сапогах, с расстегнутым воротом рубашки, мыла шваброй пустое стойло. Она бодро сказала:
– Привет, пришли, чтобы посмотреть, как я зарабатываю на хлеб? – А за спиной Марка изобразила Эмме, что умирает от любопытства. Как только работа закончится, Крисси с нетерпением будет ждать в «Милл-Хаус» Эмму с рассказом.
Три лошади вереницей влетели во внутренний двор после прогулки. Они все были роскошные животные, но один, темно-каштановый, атласно-блестящий, был особенно хорош.
– Ну что за красавец! – воскликнула Эмма. Она протянула руку, чтобы погладить его сверкающий бок, но Марк резко сказал:
– Не касайся его!
Повернувшись к нему, Эмма увидела, что на его щеке дергалась нервная жилка. Вокруг поднялась суматоха, лошадей поспешно увели. Марк спокойно сказал:
– Возвратимся назад?
Двигаясь по проходу, который вел мимо кухонь в зал, снова в гостиную, Эмма спросила:
– Ты ведешь меня назад, к Саре?
– Да.
– Думаю, что мне пора домой. Извини за лошадь.
Марк остановился:
– Ты поняла…
Она поняла, что это, должно быть, была лошадь, которая убила Гиллиан.
– Извини, – сказал он. – Конечно, ты не могла знать. – Он говорил с усилием. – Я не могу заставить себя избавиться от животного. Она очень любила его.
Если это был любимец Гиллиан, конечно, она обращалась с ним нежно, гладила его, как и Эмма собиралась сделать. Видимо вид девушки, стоящей рядом с этой лошадью, ласкающей именно это животное, возбудил в Марке болезненные воспоминания, тщательно запрятанные в глубины его сознания.
Довольно узкий проход был темен, и лицо Эммы оказалось затенено. Марк встал напротив Эммы, смотря на нее сверху вниз, и она осторожно спросила:
– Что ты собираешься делать теперь?
– У меня есть работа.
– Конечно есть. – Она столько раз мечтала быть рядом с Марком, иметь возможность успокаивать, помогать ему. – Но ты не должен замыкаться в себе. Не должен отгораживаться от людей.
Он поднял голову, она ждала его возражений, но Марк почувствовал, что тревога Эммы искренна, а мало кто из мужчин мог остаться равнодушным к ее трепетному вниманию.
– Пообедаешь со мной сегодня вечером? – Марк сказал это довольно резко.
– Если пригласишь.
– Я приглашаю.
Она почувствовала, что всю жизнь ждала этого момента – момента, когда она станет нужна Марку Хардичу. Если бы она могла помочь ему в его одиночестве! Для нее больше ничего и не надо. Она была бы так нежна, так осторожна, чтобы не причинять ему боли. Должно быть, судьба привела ее сюда в нужный момент. Она чуть не заплакала от счастья.
– В восемь, хорошо? – сказал Марк.
Она кивнула и улыбнулась, и они двигались по коридору дальше.
– Я только попрощаюсь с Сарой, – сказала Эмма.
– Я провожу.
– Не надо. У тебя много работы. Расстояние до моего дома не так уж велико. – Особенно через луг, но она лучше не пойдет через луг.
Как только они подошли к холлу, зазвонил телефон. В то время как Марк снимал трубку, чтобы ответить на звонок, Эмма вошла в гостиную. Сара все еще сидела у камина, но чашки уже были убраны, и она листала журнал. Увидев Эмму, она вытянула шею, ища Марка.
Эмма прошла через комнату.
– Спасибо за приглашение. Заходите теперь вы ко мне на чай, когда сочтете возможным.
В ответ Сара вскинула брови так, если бы ей предложили чай в доме, пользующемся дурной славой.
– Спасибо, – промолвила Сара Хардич холодно, – это восхитительно. Но у меня не будет свободной минуты в ближайшие дни…
– Понимаю, – сказала Эмма.
– Очевидно, вы опять увидитесь с Марком.
Эмма знала, что пылающие щеки выдают ее. Она ответила:
– Да.
Дверь в холл была открыта. Сара сидела, а Эмма стояла на некотором расстояний от нее. Сара говорила негромко, однако неистово.
– Вы – дура. Все будет как и в прошлый раз. – Она захлопнула журнал и уронила его на пол. – При виде вас он всегда будет думать о Гиллиан. Пока он с вами, он всегда будет думать о ней.
– Как в прошлый раз? – Голос Эммы был еще тише, чем у Сары, едва слышен. – Гиллиан мертва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46