Так она и продолжала жить, стараясь ничем не выдать свою любовь, зная, что случись такое, и она в тот же миг навсегда потеряет его.
Так она и продолжала жить, вынужденная постоянно читать о его любви, более того – поддерживать его, когда эта любовь начинала становиться для него утомительной.
– А не слишком ли все это нереально, я бы сказал, преувеличенно? Ведь все-таки мы с ней никогда не виделись по-настоящему, лицом к лицу. Вы думаете, она действительно понимает мои побуждения? Может быть, мне следует быть более открытым, более конкретным? По-сербски она, конечно, говорит хорошо, но все-таки по рождению она француженка, вот я и думаю, вдруг она все-таки не вполне понимает тонкости нашего с вами родного языка… – забеспокоился Анастас после того, как Натали Увиль однажды не заметила какую-то деталь, которую он ради нее доводил до совершенства несколько бессонных ночей.
– Не надо мучиться, чувства, о которых вы пишете, все и всегда понимают одинаково, независимо от разницы в языках… – успокаивала его Наталия Димитриевич, страдавшая от собственного волнения.
– Весь день мы провели в музыкальном салоне, и, хотя окна оставались закрытыми, арфа сама играла одну мелодию, которую раньше я никогда не слышал, и она была такой страстной, что, казалось, повыскакивают колки и полопаются струны… – прибежал он в другой раз, запыхавшись и с трудом переводя дыхание, чтобы сообщить ей, как проходило последнее совместное чтение.
– Это из-за вашей внутренней дрожи. Мелодии именно так и возникают, из совпадающего трепетания чувств… – она вслух радовалась его гармонии, пытаясь задушить в себе собственную, раздирающую ее какофонию.
43
О следах пастельных карандашей, которые она все чаще замечала на его рубашке, он мог и не рассказывать. По тому, насколько они приумножались, можно было догадаться обо всем. Подтверждение она нашла весной 1932 года, когда, не выдержав, решила посмотреть на свою соперницу вблизи. (Возможно, она тайно надеялась, что не встретит ее, что та, другая, девушка просто не существует, что она выдумана, что на самом деле он просто постоянно себе ее воображает.) Зная день и час, назначенный для передачи нового письма, дочь книготорговца Гаврилы Димитриевича чуть не столкнулась с Натали Увиль на улице Князя Михаила у входа в Французско-сербскую библиотеку. Мадемуазель в сопровождении полной дамы как раз выходила оттуда в прекрасном настроении, крепко сжимая в руках какой-то роман, в котором, конечно же, было спрятано обращение к ней таинственного любовника. Наталии Димитриевич хватило одного мгновения, чтобы заметить на верхней пуговице ее платья крошечную точку фиолетовых чернил, тех самых чернил, которыми он всегда выводил буквы, тех самых чернил, которыми всегда были испачканы подушечки большого и указательного пальцев его правой руки.
– Мадемуазель, s'il vous plait, не желаете ли войти? – обратился к ней смотритель библиотеки, симпатичный человечек в пенсне на кончике носа, который только что проводил двух француженок и теперь придерживал открытую дверь для Наталии, любезно приглашая ее внутрь.
– Нет-нет, благодарю, как-нибудь в другой раз… – обернулась к нему девушка и устремилась по улице Князя Михаила вслед за иностранками.
Она стыдилась своего поступка, но тем не менее продолжала идти за ними на расстоянии всего нескольких шагов. Та из них, что была старше и гораздо крупнее, постоянно о чем-то болтала, уродуя свой звучный язык надменными гримасами, поминутно останавливаясь перед витринами модных магазинов главной столичной улицы только для того, чтобы вынести короткий и недвусмысленный приговор:
– Посмотрите только на эти так называемые отрезы!
– А эти модели?!
– Это настолько… это passe!
Подопечная ее не слушала, и хотя она шла рядом с мадам Дидье, но на самом деле спешила вслед за своими мыслями, с нетерпением ожидая того момента, когда сможет остаться одна в доме, который они снимали на Сеняке, и развернуть письмо, где уже ждет ее Анастас Браница. Да, дело обстоит именно так, с болью заключила Наталия Димитриевич, пока они неторопливо двигались в сторону улицы Теразие…
Центральное белградское плато, которое представляла собой эта улица, было заполнено праздными гуляющими, пронзительными гудками автомобилей, треньканьем трамваев, гамом детей вокруг падающей воды фонтана Князя Милоша, выкриками продавцов свежих бубликов, сладких пирожков и лотерейных билетов «Государственного общества по проведению лотерей»…
– Покупайте лотерейные билеты! Каждый билет – это надежда на успех до дня розыгрыша!
Мы с ней примерно одного возраста. У нас одно имя. Совершенно по-женски она сравнивала ее и свою красоту. Однако красота сама по себе не существует, она зависит от того, кто и как ее воспринимает…
На улице было тесно от перешептываний и шушуканья по поводу шляпы с гигантскими страусовыми перьями, принадлежащей любовнице пожилого председателя Кассационного суда, которая только что с шиком прокатила в коляске, от звяканья мелочи, подаваемой нищим, от несмолкавшего гомона торгующих и торгующихся оптовиков и торговцев из провинции…
– Значит, договорились, по четыре дуката за тюк хлопка, включая доставку. Такое дело следует отметить. Может, пропустим по рюмочке возле «Москвы»?
Даже будь они близнецами, это не помогло бы. Анастас Браница смотрел только на Натали Увиль, хотя на самом деле никогда не видел ее. Наталию Димитриевич же он просто не замечал, хотя ежедневно мог отражаться в ее глазах…
Улица была заполнена нетерпеливыми пощелкиваниями пальцами, доносившимися с террасы гостиницы «Москва», которыми подзывали прилизанных официантов в черных жилетках и длинных белых фартуках, тостами за только что заключенные сделки, произносившимися с поднятыми бокалами, в которых кипела смесь свежей содовой и холодной малиновой настойки из стоявших на подносе бутылок, постукиванием домино о мраморные столики…
– Вы видели сейчас эту бесстыжую в страусовых перьях? Какая наглость! Потаскуха! И не стесняется показываться перед порядочными людьми!
Они удалялись в сторону Старого дворца. Тут ничего не поделаешь, подумала она и скользнула вниз от Теразие к недостроенному зданию Скупщины…
Да и что можно было поделать! Только оставить все так, как есть, помогать ему с источниками и литературой, поддерживать его намерения, читать первые варианты писем и стараться справиться со своей неразделенной любовью. Или же от всего отказаться, укрыться в своей девичьей комнате в большой родительской квартире на улице Пальмотича, продолжать брать уроки оперного пения и не появляться в «Пеликане», или попросить его ходить за книгами к Геце Кону или к Цвияновичу, безразлично куда, только бы с ним больше не встречаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77