И как же?
– Ну, вообще, знаешь ли. Она встревожена.
Я цапнул из бараньего черепа ломоть хлеба с толстой коркой.
– Не волнуйся.
– Я-то не волнуюсь. Я всегда считал, что ты никчемный, антисоциальный мерзавец. Но Линн, сам понимаешь…
– Что она сказала?
Люк пожал плечами.
– Что у тебя крутой припадок извинений. Просишь прошения у всех напропалую. У шеф-поваров, у учителей, у мусорщиков. Она сказала, ты выкопал даже Венди Коулмен. Это правда?
Жуя хлеб, я кивнул.
– Приятно было ее повидать.
– Она запустила руку тебе в…
– Перестань, Люк. Пора наконец повзрослеть.
Он закатил глаза, и я тут же пожалел, что так выразился. Но Люк только деланно понурился и саркастически сказал:
– О, извини, мой старший брат.
Мы немного помолчали, придавленные чрезмерным багажом братских отношений.
А потом:
– Она все еще, ну, сам знаешь, крупная деваха?
– Не обратил внимания, – солгал я. – Это не имеет значения. Я не за тем к ней ходил.
Он раздраженно вздохнул.
– Тогда зачем же?
– Чтобы привести в порядок стопы.
– Э?…
– Она ортопед.
– Толстая Венди – ортопед?
– У каждого свое призвание.
– Тут она, пожалуй, переплюнула Стефана, а ведь он в солдаты подался.
– Давай не будем об этом.
Он тоже потянулся за хлебом.
– Нет, серьезно, что ты затеял? Может, нам с мамой взять тебя под опеку?
Я пожал плечами.
– Мне кажется, я поступаю правильно, вот и все. На самом деле я затем тебя сюда пригласил.
Он откинулся на спинку стула. Он явно заинтересовался:
– Валяй.
Подали мясо, и мы приступили к еде.
– Я вспоминал наше детство, и, знаешь, мне просто хочется попросить прощения. Я плохо с тобой обращался.
Теперь уже Люку стало не по себе. Он сделал вид, что увлеченно соскабливает куски мяса с бычьего хвоста на своей тарелке.
– Но ведь старшим братьям так и положено, разве нет?
– Почему мы должны, не рассуждая, поступать как положено? Например, в тот день, когда я так тебя довел, что ты едва не перепрыгнул обеденный стол. Это было…
Люк рассмеялся.
– Ловко было придумано.
– Ужасно было придумано.
– Это важно?
– Думаю, да. Мне чертовски стыдно. Мне очень жаль, вот и все.
Он прикусил губу, вид у него стал смущенный.
– Как тебе? – Он указал на мой жареный свиной желудок с маринованными сливами.
Положив вилку и нож, я отодвинул тарелку.
– Прискорбно. Верхняя корочка дряблая, сало не вытоплено. Недожаренная растрата хорошего мяса.
Люк прищурился.
– Не слышу ли я фирменный выпад Марка Бассета? Как насчет «Единственное мясо, которому место в «Камере высоко подвешенных туш», с туши самого повара»? Что-то в таком духе. Дарю фразу.
Я слабо улыбнулся.
– Пожалуй, откажусь. – Я покачал головой и, попросив меню, заказал снова, на сей раз стейк и пирог с почками.
– Господи помилуй, зачем?
– Не хочу делать поспешных выводов. Возможно, нечестно оценивать ресторан по одному блюду.
– Марк?…
– Я серьезно. У них целое меню, а мы выбрали из него только свиной желудок и твой бычий хвост. Кстати, как он тебе?
Люк перевел взгляд на тарелку.
– Нормально. Тушеный бычий хвост.
– Хорошо. Вот видишь? Если бы я судил о здешней кухне только по моему блюду, вышло бы несправедливо.
– Линн права. Ты заболел.
– Чушь. Я просто отказываюсь принимать, что поступать следует только так, как мы всегда поступали. – Я помешкал. – Кстати, на чем я остановился?
– Э… на извинениях за ту пытку визгом, которую я считал истерикой.
– Нет, не считал. Ты пытался меня убить.
– Ладно. Тогда я, может, тебя ненавидел, но теперь мне все равно. Это зовется личной историей. Ее не перепишешь.
– Согласен, не перепишешь. Но ее можно пересмотреть. С историческими событиями сплошь и рядом такое проделывают. Справедливые войны становятся несправедливыми. То, что казалось разумной политикой, полвека спустя превращается в возмутительную. Почему нельзя переоценить историю отдельных людей?
Свиной желудок унесли и заменили его стейком и пирогом с почками, обещавшим темную поджарку под золотистым куполом слоеного теста. Я надрезал верхнюю корочку, и к потолку поднялся столб пара. Я попробовал несколько кусочков стейка.
– Вот дрянь!
– В чем дело?
– Подливка пресная. – Я прожевал еще кусок говядины. – И мясо недодержали.
Люк поднял руки.
– Видишь? Ресторан просто хлам. Давай признавай поражение.
– Обслуживание хорошее. Хлеб неплох. И в тесте на салфетку он получил четыре балла. А это ведь что-нибудь да значит. Передай меню.
У Люка вырвался слабый стон, эхо того воскресного много лет назад. Я выбрал филейный стейк с кровью под беарнским соусом и картофель во фритюре. К тому времени, когда заказ принесли, тарелка Люка опустела. Он хищно смотрел, как я разрезаю карамельно-коричневое мясо. Оно мягко поддалось под ножом, завернулось, открывая блестящую пурпурную внутренность. Это был фантастический стейк. Наконец-то для смерти коровы нашлась веская причина.
– Ну, видишь? – сказал я, счастливо нарезая мясо. – Я знал, что это место хотя бы на что-то годится.
– Это стейк. Тебе пожарили на гриле стейк, а ты хочешь выдать им медаль?
– Простые вещи труднее всего сделать как надо.
– Нет, не труднее. Их проще всего сделать как надо.
– Это всего лишь цинизм, Люк.
– С меня хватит. Я попрошу счет и смирительную рубашку.
Глава девятая
Позже, вернувшись к себе, я прикончил хрупкий запас «Манжари» из Ящика Порока и налил себе солидную порцию водки. Линн не было дома: она устраивала чтения для банды мрачных чешских писателей и раньше полуночи домой не вернется. Квартира была в моем распоряжении. Включив компьютер и расправившись с шоколадом, я подержал водку во рту, чтобы избавиться от последнего послевкусия на языке. Пришло время писать.
Марк Бассет представляет
Как-то я заявил в этой колонке, что поданное мне блюдо похоже на собачьи консервы, только без вкусовых добавок. Про другое я сказал, что оно, возможно, будет вкуснее на выходе из тела, чем при входе в него. Я употреблял такие выражения, как «сточные воды», «жидкий цемент» и «токсичные отбросы». Однажды я призвал привязать шеф-повара к столбу посреди рыночной площади (к любому столбу на любой рыночной площади) и закидать его порциями липкого картофельного пюре его приготовления. Другому я предложил попробовать зажарить на гриле собственные почки, чтобы посмотреть, не станет ли он относиться к злополучному органу с большим уважением. Совсем недавно я выступал за то, чтобы шеф-повара приговорили к смертной казни за преступления против пиши, в которых он повинен.
Все это я писал отчасти потому, что мне действительно были противны блюда, которые мне подавали, но в основном потому, что верил: моя работа ресторанного критика заключается в том, чтобы служить вам, читатели, – не обязательно предоставляя информацию, но неизменно развлекая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Ну, вообще, знаешь ли. Она встревожена.
Я цапнул из бараньего черепа ломоть хлеба с толстой коркой.
– Не волнуйся.
– Я-то не волнуюсь. Я всегда считал, что ты никчемный, антисоциальный мерзавец. Но Линн, сам понимаешь…
– Что она сказала?
Люк пожал плечами.
– Что у тебя крутой припадок извинений. Просишь прошения у всех напропалую. У шеф-поваров, у учителей, у мусорщиков. Она сказала, ты выкопал даже Венди Коулмен. Это правда?
Жуя хлеб, я кивнул.
– Приятно было ее повидать.
– Она запустила руку тебе в…
– Перестань, Люк. Пора наконец повзрослеть.
Он закатил глаза, и я тут же пожалел, что так выразился. Но Люк только деланно понурился и саркастически сказал:
– О, извини, мой старший брат.
Мы немного помолчали, придавленные чрезмерным багажом братских отношений.
А потом:
– Она все еще, ну, сам знаешь, крупная деваха?
– Не обратил внимания, – солгал я. – Это не имеет значения. Я не за тем к ней ходил.
Он раздраженно вздохнул.
– Тогда зачем же?
– Чтобы привести в порядок стопы.
– Э?…
– Она ортопед.
– Толстая Венди – ортопед?
– У каждого свое призвание.
– Тут она, пожалуй, переплюнула Стефана, а ведь он в солдаты подался.
– Давай не будем об этом.
Он тоже потянулся за хлебом.
– Нет, серьезно, что ты затеял? Может, нам с мамой взять тебя под опеку?
Я пожал плечами.
– Мне кажется, я поступаю правильно, вот и все. На самом деле я затем тебя сюда пригласил.
Он откинулся на спинку стула. Он явно заинтересовался:
– Валяй.
Подали мясо, и мы приступили к еде.
– Я вспоминал наше детство, и, знаешь, мне просто хочется попросить прощения. Я плохо с тобой обращался.
Теперь уже Люку стало не по себе. Он сделал вид, что увлеченно соскабливает куски мяса с бычьего хвоста на своей тарелке.
– Но ведь старшим братьям так и положено, разве нет?
– Почему мы должны, не рассуждая, поступать как положено? Например, в тот день, когда я так тебя довел, что ты едва не перепрыгнул обеденный стол. Это было…
Люк рассмеялся.
– Ловко было придумано.
– Ужасно было придумано.
– Это важно?
– Думаю, да. Мне чертовски стыдно. Мне очень жаль, вот и все.
Он прикусил губу, вид у него стал смущенный.
– Как тебе? – Он указал на мой жареный свиной желудок с маринованными сливами.
Положив вилку и нож, я отодвинул тарелку.
– Прискорбно. Верхняя корочка дряблая, сало не вытоплено. Недожаренная растрата хорошего мяса.
Люк прищурился.
– Не слышу ли я фирменный выпад Марка Бассета? Как насчет «Единственное мясо, которому место в «Камере высоко подвешенных туш», с туши самого повара»? Что-то в таком духе. Дарю фразу.
Я слабо улыбнулся.
– Пожалуй, откажусь. – Я покачал головой и, попросив меню, заказал снова, на сей раз стейк и пирог с почками.
– Господи помилуй, зачем?
– Не хочу делать поспешных выводов. Возможно, нечестно оценивать ресторан по одному блюду.
– Марк?…
– Я серьезно. У них целое меню, а мы выбрали из него только свиной желудок и твой бычий хвост. Кстати, как он тебе?
Люк перевел взгляд на тарелку.
– Нормально. Тушеный бычий хвост.
– Хорошо. Вот видишь? Если бы я судил о здешней кухне только по моему блюду, вышло бы несправедливо.
– Линн права. Ты заболел.
– Чушь. Я просто отказываюсь принимать, что поступать следует только так, как мы всегда поступали. – Я помешкал. – Кстати, на чем я остановился?
– Э… на извинениях за ту пытку визгом, которую я считал истерикой.
– Нет, не считал. Ты пытался меня убить.
– Ладно. Тогда я, может, тебя ненавидел, но теперь мне все равно. Это зовется личной историей. Ее не перепишешь.
– Согласен, не перепишешь. Но ее можно пересмотреть. С историческими событиями сплошь и рядом такое проделывают. Справедливые войны становятся несправедливыми. То, что казалось разумной политикой, полвека спустя превращается в возмутительную. Почему нельзя переоценить историю отдельных людей?
Свиной желудок унесли и заменили его стейком и пирогом с почками, обещавшим темную поджарку под золотистым куполом слоеного теста. Я надрезал верхнюю корочку, и к потолку поднялся столб пара. Я попробовал несколько кусочков стейка.
– Вот дрянь!
– В чем дело?
– Подливка пресная. – Я прожевал еще кусок говядины. – И мясо недодержали.
Люк поднял руки.
– Видишь? Ресторан просто хлам. Давай признавай поражение.
– Обслуживание хорошее. Хлеб неплох. И в тесте на салфетку он получил четыре балла. А это ведь что-нибудь да значит. Передай меню.
У Люка вырвался слабый стон, эхо того воскресного много лет назад. Я выбрал филейный стейк с кровью под беарнским соусом и картофель во фритюре. К тому времени, когда заказ принесли, тарелка Люка опустела. Он хищно смотрел, как я разрезаю карамельно-коричневое мясо. Оно мягко поддалось под ножом, завернулось, открывая блестящую пурпурную внутренность. Это был фантастический стейк. Наконец-то для смерти коровы нашлась веская причина.
– Ну, видишь? – сказал я, счастливо нарезая мясо. – Я знал, что это место хотя бы на что-то годится.
– Это стейк. Тебе пожарили на гриле стейк, а ты хочешь выдать им медаль?
– Простые вещи труднее всего сделать как надо.
– Нет, не труднее. Их проще всего сделать как надо.
– Это всего лишь цинизм, Люк.
– С меня хватит. Я попрошу счет и смирительную рубашку.
Глава девятая
Позже, вернувшись к себе, я прикончил хрупкий запас «Манжари» из Ящика Порока и налил себе солидную порцию водки. Линн не было дома: она устраивала чтения для банды мрачных чешских писателей и раньше полуночи домой не вернется. Квартира была в моем распоряжении. Включив компьютер и расправившись с шоколадом, я подержал водку во рту, чтобы избавиться от последнего послевкусия на языке. Пришло время писать.
Марк Бассет представляет
Как-то я заявил в этой колонке, что поданное мне блюдо похоже на собачьи консервы, только без вкусовых добавок. Про другое я сказал, что оно, возможно, будет вкуснее на выходе из тела, чем при входе в него. Я употреблял такие выражения, как «сточные воды», «жидкий цемент» и «токсичные отбросы». Однажды я призвал привязать шеф-повара к столбу посреди рыночной площади (к любому столбу на любой рыночной площади) и закидать его порциями липкого картофельного пюре его приготовления. Другому я предложил попробовать зажарить на гриле собственные почки, чтобы посмотреть, не станет ли он относиться к злополучному органу с большим уважением. Совсем недавно я выступал за то, чтобы шеф-повара приговорили к смертной казни за преступления против пиши, в которых он повинен.
Все это я писал отчасти потому, что мне действительно были противны блюда, которые мне подавали, но в основном потому, что верил: моя работа ресторанного критика заключается в том, чтобы служить вам, читатели, – не обязательно предоставляя информацию, но неизменно развлекая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77