Отыскав среди выданных принтером бумаг номер офиса Робельядес, я позвонил. К телефону подошла уже какая-то другая женщина, лет двадцати.
– Доброе утро. Можно попросить господина Робельядеса-старшего?
– Кто говорит?
– Пабло Молукас, клиент.
– Ах да, господин Робельядес вчера вечером оставил для вас сообщение. Несколько дней его не будет, у них в семье горе. В офисе больше никого нет, но если вы не можете заехать, то я могу отправить его с нарочным, либо вам придется немного подождать, чтобы обсудить его с самим господином Робельядесом.
Я сказал барышне, что узнал о гибели младшего Робельядеса из газеты, и, отвечая на мой вопрос, она объяснила, что похороны завтра. Тело перенесут в часовню Санчо де Авила сегодня утром. Потом я попросил напомнить мне адрес их конторы, и мы договорились, что я обязательно заеду сегодня утром, чтобы забрать сообщение.
По всей видимости, патологоанатомы уже обследовали труп. И что из этого следует? А черт его знает. Пользуясь своей минутной нерешительностью, я сварил кофе, выкурил косячок за тысячу монет, принял душ и оделся. Деятельность, по моему замыслу, должна была помочь мне очухаться.
На улице было солнечно, весна завершала свой последний выход: тротуары сияли, словно готовясь к торжественному шествию, домохозяйки оживленно сновали по рынкам, офисные барышни возвращались с обеденного перерыва, старики с жадностью поглощали инфракрасные лучи, и увечные голуби клевали какие-то ошметки. К счастью, поколение «Плейстейшн» уже разошлось по школам, и можно было не бояться, что тебе заедут по заду футбольным мячом или велосипедом. Следуя по прихотливому маршруту тенистых тротуаров, я сам не заметил, как оказался на перекрестке Травесеры и Жауме Гильямет.
Я стоял на углу, где произошел несчастный случай, и ничто не указывало на произошедшее сегодня рано утром. Желтые ограждения, оставлявшие узкий проход для пешеходов, стояли на своих местах, а ограду из металлических листов, окружавшую котлован, уже починили. Мне пришлось вглядеться пристальнее, чтобы определить место столкновения, но как только мне это удалось, сами собой стали объявляться и прочие признаки: блестящая стеклянная крошка на асфальте, погнутая металлическая балка, но явственнее других выглядел длинный темный след, оставленный покрышками после резкого торможения. Мысленно продолжив его, я обратил внимание, что машина ехала по Гильямет и ее слишком занесло, чтобы она смогла свернуть на Травесеру. Был заметен еще один тормозной след, более короткий и оставленный более узкими покрышками, который прерывался недалеко от пересечения с первым. Это наводило на мысль о двух машинах, которые изо всех сил пытались затормозить на крутом повороте: одна сбила передние ограждения и металлическую стенку, другая тормознула чуть раньше и, возможно, задела первую – судя по желтым блестящим кристалликам автомобильного стекла.
Чтобы покончить с сомнениями, я решил посмотреть, нет ли какой боковой вмятины на кузове упавшего автомобиля, и поверх стальной стенки заглянул в котлован. Глубина была страшная – все равно что смотреть с высоты четырех– или пятиэтажного дома, – и поднять машину со дна, наверное, было нелегко, но машины там уже не было. Единственная линия расследования, возможная при данных обстоятельствах, заключалась в том, чтобы проверить тормозной след и попытаться установить, где началась погоня, если таковая была. Редкое движение на этом отрезке позволило мне углубиться на Жауме Гильямет. Я шел по проезжей части и внимательно смотрел на асфальт. Метрах в пятидесяти от дома номер пятнадцать (прямехонько рядом с ремонтной мастерской) я наткнулся еще на один след покрышек, несомненно свидетельствовавший о том, что стоявшая здесь машина сорвалась с места на полной скорости. Именно это я и искал, но мне не хотелось надолго задерживаться, и я прошел дальше. Тогда-то мне и пришла в голову мысль выдать себя за журналиста и попробовать вытянуть какую-нибудь информацию у одного из тех соседей, про которых упоминалось в «Эль Периодико». Однако при виде многочисленных зданий, откуда можно было что-то разглядеть, я понял, насколько трудно будет установить личность этих свидетелей. Одновременно я понял, насколько нелепо приниматься за расследование гибели детектива, которого я нанял как раз для того, чтобы он вел расследование для меня. Нелепо и едва ли не опасно.
За то время, которое прошло, пока мимо проехало первое свободное такси, я успел выкурить целую сигарету. Я остановил его и попросил шофера отвезти меня к главному входу в больницу. Прежде чем забрать Багиру, я вполне мог разнюхать что-нибудь там, это было всего лишь в паре кварталов от гаража на Вильяроэль, где я ее припарковал.
– Скажите, пожалуйста, тело Франсеска Робельядеса все еще у вас или его отправили в другой морг? Он погиб сегодня ночью в результате несчастного случая, – сказал я в больнице сидевшей в справочном бюро очень предупредительной девице. Она сверилась с загадочным экраном компьютера, повернутого ко мне задом.
– Труп вывезли из Института судебной медицины. Должно быть, его вот-вот отправят в Санчо де Авила.
– Могу ли я поговорить с врачом, который знаком с этим случаем?
Девица сказала что-то о приемных часах врачей, но обескуражила меня, предупредив, что обычно они разговаривают только с ближайшими родственниками. Я знаю, что Сэм Спейд прямо направился бы к главному входу нужного отделения, обошел бы все коридоры, выдавая себя за нейрохирурга, и даже добился бы того, чтобы увидеть труп собственными глазами. Я уж не говорю, чего добилась бы госпожа Флетчер. Но мне становилось дурно при одной мысли о том, чтобы отправиться разглядывать трупы погибших в несчастных случаях с целью найти тот, который меня интересует. Оставалось только ретироваться.
Я уже поблагодарил девушку из справочного, когда у меня мелькнула мысль.
– Вы не знаете, сюда поступал некто Херардо Беррокаль?
Одиннадцатая лестница, второй этаж, травматология, палата тринадцать – Берри был там.
– Вы не могли бы узнать, в каком он состоянии?
Девушка сверилась с компьютером: сотрясение мозга, открытый перелом большой берцовой кости и травма запястья. Приятного мало, но на мотоцикле он еще покатается.
Я дошел пешком до стоянки на Вильяроэль, взял Багиру и потихоньку поехал к дому. По дороге я вскочил о своих ангелах-хранителях и поискал в зеркале заднего обзора белый «опель-кадет». Ангелы были на месте, но не одни: я понял, что им помогает огромная «хонда», которая так и сновала то впереди, то позади меня. Не менее семисот пятидесяти кубических сантиметров находились в подчинении типчика, затянутого в кожу, с гоночным шлемом на голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Доброе утро. Можно попросить господина Робельядеса-старшего?
– Кто говорит?
– Пабло Молукас, клиент.
– Ах да, господин Робельядес вчера вечером оставил для вас сообщение. Несколько дней его не будет, у них в семье горе. В офисе больше никого нет, но если вы не можете заехать, то я могу отправить его с нарочным, либо вам придется немного подождать, чтобы обсудить его с самим господином Робельядесом.
Я сказал барышне, что узнал о гибели младшего Робельядеса из газеты, и, отвечая на мой вопрос, она объяснила, что похороны завтра. Тело перенесут в часовню Санчо де Авила сегодня утром. Потом я попросил напомнить мне адрес их конторы, и мы договорились, что я обязательно заеду сегодня утром, чтобы забрать сообщение.
По всей видимости, патологоанатомы уже обследовали труп. И что из этого следует? А черт его знает. Пользуясь своей минутной нерешительностью, я сварил кофе, выкурил косячок за тысячу монет, принял душ и оделся. Деятельность, по моему замыслу, должна была помочь мне очухаться.
На улице было солнечно, весна завершала свой последний выход: тротуары сияли, словно готовясь к торжественному шествию, домохозяйки оживленно сновали по рынкам, офисные барышни возвращались с обеденного перерыва, старики с жадностью поглощали инфракрасные лучи, и увечные голуби клевали какие-то ошметки. К счастью, поколение «Плейстейшн» уже разошлось по школам, и можно было не бояться, что тебе заедут по заду футбольным мячом или велосипедом. Следуя по прихотливому маршруту тенистых тротуаров, я сам не заметил, как оказался на перекрестке Травесеры и Жауме Гильямет.
Я стоял на углу, где произошел несчастный случай, и ничто не указывало на произошедшее сегодня рано утром. Желтые ограждения, оставлявшие узкий проход для пешеходов, стояли на своих местах, а ограду из металлических листов, окружавшую котлован, уже починили. Мне пришлось вглядеться пристальнее, чтобы определить место столкновения, но как только мне это удалось, сами собой стали объявляться и прочие признаки: блестящая стеклянная крошка на асфальте, погнутая металлическая балка, но явственнее других выглядел длинный темный след, оставленный покрышками после резкого торможения. Мысленно продолжив его, я обратил внимание, что машина ехала по Гильямет и ее слишком занесло, чтобы она смогла свернуть на Травесеру. Был заметен еще один тормозной след, более короткий и оставленный более узкими покрышками, который прерывался недалеко от пересечения с первым. Это наводило на мысль о двух машинах, которые изо всех сил пытались затормозить на крутом повороте: одна сбила передние ограждения и металлическую стенку, другая тормознула чуть раньше и, возможно, задела первую – судя по желтым блестящим кристалликам автомобильного стекла.
Чтобы покончить с сомнениями, я решил посмотреть, нет ли какой боковой вмятины на кузове упавшего автомобиля, и поверх стальной стенки заглянул в котлован. Глубина была страшная – все равно что смотреть с высоты четырех– или пятиэтажного дома, – и поднять машину со дна, наверное, было нелегко, но машины там уже не было. Единственная линия расследования, возможная при данных обстоятельствах, заключалась в том, чтобы проверить тормозной след и попытаться установить, где началась погоня, если таковая была. Редкое движение на этом отрезке позволило мне углубиться на Жауме Гильямет. Я шел по проезжей части и внимательно смотрел на асфальт. Метрах в пятидесяти от дома номер пятнадцать (прямехонько рядом с ремонтной мастерской) я наткнулся еще на один след покрышек, несомненно свидетельствовавший о том, что стоявшая здесь машина сорвалась с места на полной скорости. Именно это я и искал, но мне не хотелось надолго задерживаться, и я прошел дальше. Тогда-то мне и пришла в голову мысль выдать себя за журналиста и попробовать вытянуть какую-нибудь информацию у одного из тех соседей, про которых упоминалось в «Эль Периодико». Однако при виде многочисленных зданий, откуда можно было что-то разглядеть, я понял, насколько трудно будет установить личность этих свидетелей. Одновременно я понял, насколько нелепо приниматься за расследование гибели детектива, которого я нанял как раз для того, чтобы он вел расследование для меня. Нелепо и едва ли не опасно.
За то время, которое прошло, пока мимо проехало первое свободное такси, я успел выкурить целую сигарету. Я остановил его и попросил шофера отвезти меня к главному входу в больницу. Прежде чем забрать Багиру, я вполне мог разнюхать что-нибудь там, это было всего лишь в паре кварталов от гаража на Вильяроэль, где я ее припарковал.
– Скажите, пожалуйста, тело Франсеска Робельядеса все еще у вас или его отправили в другой морг? Он погиб сегодня ночью в результате несчастного случая, – сказал я в больнице сидевшей в справочном бюро очень предупредительной девице. Она сверилась с загадочным экраном компьютера, повернутого ко мне задом.
– Труп вывезли из Института судебной медицины. Должно быть, его вот-вот отправят в Санчо де Авила.
– Могу ли я поговорить с врачом, который знаком с этим случаем?
Девица сказала что-то о приемных часах врачей, но обескуражила меня, предупредив, что обычно они разговаривают только с ближайшими родственниками. Я знаю, что Сэм Спейд прямо направился бы к главному входу нужного отделения, обошел бы все коридоры, выдавая себя за нейрохирурга, и даже добился бы того, чтобы увидеть труп собственными глазами. Я уж не говорю, чего добилась бы госпожа Флетчер. Но мне становилось дурно при одной мысли о том, чтобы отправиться разглядывать трупы погибших в несчастных случаях с целью найти тот, который меня интересует. Оставалось только ретироваться.
Я уже поблагодарил девушку из справочного, когда у меня мелькнула мысль.
– Вы не знаете, сюда поступал некто Херардо Беррокаль?
Одиннадцатая лестница, второй этаж, травматология, палата тринадцать – Берри был там.
– Вы не могли бы узнать, в каком он состоянии?
Девушка сверилась с компьютером: сотрясение мозга, открытый перелом большой берцовой кости и травма запястья. Приятного мало, но на мотоцикле он еще покатается.
Я дошел пешком до стоянки на Вильяроэль, взял Багиру и потихоньку поехал к дому. По дороге я вскочил о своих ангелах-хранителях и поискал в зеркале заднего обзора белый «опель-кадет». Ангелы были на месте, но не одни: я понял, что им помогает огромная «хонда», которая так и сновала то впереди, то позади меня. Не менее семисот пятидесяти кубических сантиметров находились в подчинении типчика, затянутого в кожу, с гоночным шлемом на голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96