Но, глядя в зеркало, где при свече брилось мое отражение, я уже не мог узнать в нем того красавца драматурга, что еще так недавно коротал ночи с Уолсингемом. На лице оказались морщины, которых я не замечал прежде. Внезапно я понял, что, чем бы ни закончилась эта история, молодым мне уже не умереть.
* * *
Мортлейк, Мертвое озеро. Жутковатое название. В деревне нет никакого водоема, но думаю, когда-то был. Какое-нибудь застойное каровое озерцо, окутанное туманом и полное раздувшихся трупов, сброшенных в него местными жителями, – но так или иначе, название пережило его. Я приглушил подковы лошади мешковиной, но гулкие удары копыт все равно громко разносились в мертвой тишине деревушки. Ни в одном окне не зажегся свет, ни одна собака не залаяла при моем приближении. Все давно уже спали, глубоко зарывшись в свои перины, – жутко было единственным двигаться по этой пустыне. Я направил лошадь по главной улице, повернул к церкви: и там, через дорогу, в лунном свете неподвижно стояла высокая фигура в темной одежде.
Доктору Ди никто не дал бы его шестидесяти лет, несмотря на потери, постигшие его со времени нашей последней встречи. Старый маг открыл калитку сада, никак не отметив мою маскировку, и пригласил меня войти с рассеянным видом, скрывавшим, как мне было известно, его острый ум. План его дома был непостижим. Простое жилище своей матери доктор превратил в целую паутину сложносплетенных и пересекающихся коридоров. Там и здесь на их ветвях вырастали новые комнаты и открывались залы. В лабиринте пряталась большая библиотека, лаборатории и тайные молельни. Дом окутывали ароматы столь же замысловатые, сколь и его география. Я узнал запахи серы и навоза – и на этом решил завершить анализ. Ди уверенным шагом вел меня в глубь дома, и я пожалел, что не запас песка или камешков, чтобы пометить обратный путь. Он говорил мало – случайные фразы, чтобы я почувствовал себя как дома, – и лишь изредка оглядывался с подбадривающей улыбкой, в которой сквозила и капля жалости. Кельтский выговор придавал свежести его речам. Я уныло откликался. Вскоре он совсем умолк, и ничто не нарушало тишину, кроме наших шагов и шороха его платья, волочащегося по полу. Где-то у самой сердцевины лабиринта доктор ввел меня в небольшую восьмиугольную комнату, заставленную книгами, и предложил сесть. Сам отошел к печи, и некоторое время я ждал его, гадая, над чем он там колдует. Вернувшись, он сел за стол и поставил передо мной какой-то травяной настой. Я понюхал его, затем отпил глоток. Напиток был теплый и успокаивающий. Доктор почувствовал мои сомнения:
– Ничего пьянящего или усыпляющего – просто перечная мята и другие травы, полезные для пищеварения.
– По-вашему, у меня плохо с желудком?
Длинная белая борода доктора казалась мягкой, как лебединый пух, на фоне темной мантии художника. Он устало улыбнулся. Морщины, оставленные временем и несчастьями, проявились на его лице – раньше я их не замечал. Он тоже отпил своего снадобья.
– Вреда не будет, а польза вполне может быть.
Я кивнул и приложился снова, хотя вкус был такой отвратительный, что лишь опьянение и могло его оправдать. Мы посидели в молчании. В соседней комнате таинственно ворчала шеренга реторт.
– Как продвигаются ваши исследования?
Он потупил взор.
– Они приближаются к завершению.
Я понял, что он имел в виду, и удивился легкости, с какой он это произнес. Но ведь ему за шестьдесят, а мне еще нет и тридцати. Поэтому неудивительно, что мой голос звучал не так уверенно.
– Боюсь, что мои дни также сочтены. Против меня замышляют недоброе. – Колеблясь, я помял пальцами виски. Ди сделал мне знак продолжать. – Мне предлагают сдать Рэли Совету в обмен на документы, свидетельствующие против меня. – Старик снова кивнул. Его спокойствие взбесило меня, и я процедил: – Непохоже, чтобы вас это удивляло.
– Нет ничего удивительного, если люди, которые рискуют жизнью по роду профессии и ищут новых опасностей, вдруг обнаруживают, что грозят смертью друг другу. Рэли уже был здесь по тому же делу.
Я и пожалел, и обрадовался, что мы разминулись.
– Что вы решили? – спросил я.
Ди заговорил мягким голосом:
– Мое влияние покинуло меня вместе с удачей. Мы вступаем в новый век, и я могу предложить лишь наставничество. Я дал совет Рэли и тебе дам тоже. Заключите договор через меня.
– Легко сказать. Я не хочу смерти Рэли, но, если приходится выбирать между его жизнью и моей, я не стану сомневаться.
– Он сказал то же самое.
– Тогда нам не договориться. Если я не сдам Рэли, я погибну.
Ди печально улыбнулся:
– Попробуй сдать его. Даже если получится, ты погибнешь. Рэли позаботится об этом.
– То есть я умру в любом случае?
– Могу только сказать, что Рэли не потерпит предательства. Подписывая показания против него, ты подпишешь себе смертный приговор. Решись оставить его в покое, и, если с тобой случится беда, он дарует тебе бессмертие.
Я оглядел комнату – все эти склянки, книги, снадобья и странные инструменты, которые Ди использовал в своем знаменитом искусстве. Я засмеялся.
– Старик, я не желаю быть бессмертным, как пылинка или дымок. Да и ангелом твоим быть не хочу. – Я улыбнулся. – Боюсь, крылья мне не пойдут.
Ди нетерпеливо потряс головой:
– Ты фосфоресцируешь невежеством. Как я могу обессмертить тебя? Я сказал, он предлагает тебе бессмертие. Рэли. Он предлагает сделку. Ты клянешься не подписывать показания, он обещает не трогать тебя. Он не может устранить твоих врагов, но преклоняется перед твоим талантом. Заключи с ним договор, и он не причинит тебе зла. Если ты умрешь, твои труды переживут твою смерть и эти беспокойные времена. Они увидят будущее.
– Рэли не может обещать этого. Мои труды умрут вместе со мной.
– Нет. На время они могут казаться утраченными, но всегда найдутся люди, которые знают цену поэзии. Мы будем поддерживать среди них твое пламя и, когда придет время, возродим твою славу. Я гарантирую: если ты оставишь Рэли, пусть даже это будет стоить тебе жизни, люди узнают о гении Кристофера Марло. Через четыреста лет и позже они будут ставить твои пьесы. О тебе напишут книги. В самом деле, – Ди снова улыбнулся, – разве это не единственное бессмертие, которое ты признаешь?
* * *
Темнота уже рассеивалась, когда я ушел от Ди, но река в свете зари выглядела не лучше, чем ночью. Я задумался, каково было бы утонуть, затем – о Рэли и его россказнях о странствиях по Новому Свету.
Однажды вечером, когда в табачном дыму наша беседа сползла от науки к воспоминаниям, он рассказывал, как из пучины вынырнуло зеленое раздутое тело утопленника. Вероятно, он упал с другого судна, хотя Рэли думал, что до него ни один корабль не достигал этих нехоженых вод. Мертвец подпрыгивал на гребнях волн, круглый и непотопляемый, как надутый бычий пузырь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
* * *
Мортлейк, Мертвое озеро. Жутковатое название. В деревне нет никакого водоема, но думаю, когда-то был. Какое-нибудь застойное каровое озерцо, окутанное туманом и полное раздувшихся трупов, сброшенных в него местными жителями, – но так или иначе, название пережило его. Я приглушил подковы лошади мешковиной, но гулкие удары копыт все равно громко разносились в мертвой тишине деревушки. Ни в одном окне не зажегся свет, ни одна собака не залаяла при моем приближении. Все давно уже спали, глубоко зарывшись в свои перины, – жутко было единственным двигаться по этой пустыне. Я направил лошадь по главной улице, повернул к церкви: и там, через дорогу, в лунном свете неподвижно стояла высокая фигура в темной одежде.
Доктору Ди никто не дал бы его шестидесяти лет, несмотря на потери, постигшие его со времени нашей последней встречи. Старый маг открыл калитку сада, никак не отметив мою маскировку, и пригласил меня войти с рассеянным видом, скрывавшим, как мне было известно, его острый ум. План его дома был непостижим. Простое жилище своей матери доктор превратил в целую паутину сложносплетенных и пересекающихся коридоров. Там и здесь на их ветвях вырастали новые комнаты и открывались залы. В лабиринте пряталась большая библиотека, лаборатории и тайные молельни. Дом окутывали ароматы столь же замысловатые, сколь и его география. Я узнал запахи серы и навоза – и на этом решил завершить анализ. Ди уверенным шагом вел меня в глубь дома, и я пожалел, что не запас песка или камешков, чтобы пометить обратный путь. Он говорил мало – случайные фразы, чтобы я почувствовал себя как дома, – и лишь изредка оглядывался с подбадривающей улыбкой, в которой сквозила и капля жалости. Кельтский выговор придавал свежести его речам. Я уныло откликался. Вскоре он совсем умолк, и ничто не нарушало тишину, кроме наших шагов и шороха его платья, волочащегося по полу. Где-то у самой сердцевины лабиринта доктор ввел меня в небольшую восьмиугольную комнату, заставленную книгами, и предложил сесть. Сам отошел к печи, и некоторое время я ждал его, гадая, над чем он там колдует. Вернувшись, он сел за стол и поставил передо мной какой-то травяной настой. Я понюхал его, затем отпил глоток. Напиток был теплый и успокаивающий. Доктор почувствовал мои сомнения:
– Ничего пьянящего или усыпляющего – просто перечная мята и другие травы, полезные для пищеварения.
– По-вашему, у меня плохо с желудком?
Длинная белая борода доктора казалась мягкой, как лебединый пух, на фоне темной мантии художника. Он устало улыбнулся. Морщины, оставленные временем и несчастьями, проявились на его лице – раньше я их не замечал. Он тоже отпил своего снадобья.
– Вреда не будет, а польза вполне может быть.
Я кивнул и приложился снова, хотя вкус был такой отвратительный, что лишь опьянение и могло его оправдать. Мы посидели в молчании. В соседней комнате таинственно ворчала шеренга реторт.
– Как продвигаются ваши исследования?
Он потупил взор.
– Они приближаются к завершению.
Я понял, что он имел в виду, и удивился легкости, с какой он это произнес. Но ведь ему за шестьдесят, а мне еще нет и тридцати. Поэтому неудивительно, что мой голос звучал не так уверенно.
– Боюсь, что мои дни также сочтены. Против меня замышляют недоброе. – Колеблясь, я помял пальцами виски. Ди сделал мне знак продолжать. – Мне предлагают сдать Рэли Совету в обмен на документы, свидетельствующие против меня. – Старик снова кивнул. Его спокойствие взбесило меня, и я процедил: – Непохоже, чтобы вас это удивляло.
– Нет ничего удивительного, если люди, которые рискуют жизнью по роду профессии и ищут новых опасностей, вдруг обнаруживают, что грозят смертью друг другу. Рэли уже был здесь по тому же делу.
Я и пожалел, и обрадовался, что мы разминулись.
– Что вы решили? – спросил я.
Ди заговорил мягким голосом:
– Мое влияние покинуло меня вместе с удачей. Мы вступаем в новый век, и я могу предложить лишь наставничество. Я дал совет Рэли и тебе дам тоже. Заключите договор через меня.
– Легко сказать. Я не хочу смерти Рэли, но, если приходится выбирать между его жизнью и моей, я не стану сомневаться.
– Он сказал то же самое.
– Тогда нам не договориться. Если я не сдам Рэли, я погибну.
Ди печально улыбнулся:
– Попробуй сдать его. Даже если получится, ты погибнешь. Рэли позаботится об этом.
– То есть я умру в любом случае?
– Могу только сказать, что Рэли не потерпит предательства. Подписывая показания против него, ты подпишешь себе смертный приговор. Решись оставить его в покое, и, если с тобой случится беда, он дарует тебе бессмертие.
Я оглядел комнату – все эти склянки, книги, снадобья и странные инструменты, которые Ди использовал в своем знаменитом искусстве. Я засмеялся.
– Старик, я не желаю быть бессмертным, как пылинка или дымок. Да и ангелом твоим быть не хочу. – Я улыбнулся. – Боюсь, крылья мне не пойдут.
Ди нетерпеливо потряс головой:
– Ты фосфоресцируешь невежеством. Как я могу обессмертить тебя? Я сказал, он предлагает тебе бессмертие. Рэли. Он предлагает сделку. Ты клянешься не подписывать показания, он обещает не трогать тебя. Он не может устранить твоих врагов, но преклоняется перед твоим талантом. Заключи с ним договор, и он не причинит тебе зла. Если ты умрешь, твои труды переживут твою смерть и эти беспокойные времена. Они увидят будущее.
– Рэли не может обещать этого. Мои труды умрут вместе со мной.
– Нет. На время они могут казаться утраченными, но всегда найдутся люди, которые знают цену поэзии. Мы будем поддерживать среди них твое пламя и, когда придет время, возродим твою славу. Я гарантирую: если ты оставишь Рэли, пусть даже это будет стоить тебе жизни, люди узнают о гении Кристофера Марло. Через четыреста лет и позже они будут ставить твои пьесы. О тебе напишут книги. В самом деле, – Ди снова улыбнулся, – разве это не единственное бессмертие, которое ты признаешь?
* * *
Темнота уже рассеивалась, когда я ушел от Ди, но река в свете зари выглядела не лучше, чем ночью. Я задумался, каково было бы утонуть, затем – о Рэли и его россказнях о странствиях по Новому Свету.
Однажды вечером, когда в табачном дыму наша беседа сползла от науки к воспоминаниям, он рассказывал, как из пучины вынырнуло зеленое раздутое тело утопленника. Вероятно, он упал с другого судна, хотя Рэли думал, что до него ни один корабль не достигал этих нехоженых вод. Мертвец подпрыгивал на гребнях волн, круглый и непотопляемый, как надутый бычий пузырь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20