А он что?
ХХ. Ничего, стоит.
АА. И все?
ХХ. Ну, тут набежали железнодорожники с тележками, на тележках простыни и одеяла. Отличные одеяла, сто процентов шерсть. Я одно пощупал. Столько одеял и все шерстяные. Ну, а я - ничего, я стою, курю, а они выходят. Был один японец в пальто, должно быть нездешний.
АА. Наверное.
ХХ. Я так сразу и подумал. Но мне-то наплевать, я стою себе, как ни в чем не бывало, и курю свои. Можно ведь, а?
АА. Можно.
ХХ. Имею право. Ну и, думаю себе, докурю сейчас и пойду. Вроде все уже ушли. Хотел сигарету погасить, а тут напротив меня высовывается из окна одна такая и кричит: "Носильщик!"
АА. И ты понял, что она сказала?
ХХ. Я-то нет, а носильщик понял. Сразу к ней подбежал. А она... Господи ты Боже мой! Волосы у нее вот до сих пор, артистка, наверное. Ну, думаю себе, тогда еще подожду, пока не выйдет. А мне уже пальцы обжигает, на ветру табак горит быстро, если только не с фильтром... А я ничего, терплю, из руки в руку перекладываю и жалею, что мундштук не захватил. Думаю себе, должна выйти.
АА. И что?
ХХ (торжествующе). Вышла!
АА. Повезло тебе. (Продолжительная пауза.) Уже все?
ХХ. Нет. (Хихикает.)
АА. Что ты смеешься? (ХХ продолжает хихикать.) Что тут смешного?..
ХХ. Да я же ее...
АА в первый раз отрывает взгляд от книги и смотрит на ХХ.
АА. Что, что?
ХХ. Ну... (Хихикает.)
АА. Перестань смеяться.
ХХ. Так если правда. Я ее так...
АА. Где?
ХХ. В туалете. Первого класса.
АА. Там же полагается платить.
ХХ. Ну и что. Она заплатила, за меня и за себя. (АА закрывает книгу.) Она еще хотела, да мне больше неохота было.
АА снимает очки и кладет их в карман халата, поворачивается на бок и, опершись на локоть, смотрит на ХХ.
АА. Так? И что дальше?
ХХ. Ничего.
АА. Как так ничего?
ХХ. Я же говорю, мне больше неохота было. Она хотела, а мне уже не хотелось.
АА. Ну хорошо, а что потом?
ХХ. Потом? Потом я ушел.
АА. А она?
ХХ. Тоже ушла.
АА. И ты не взял ее адрес?
ХХ. Нет. Она-то хотела дать мне адрес, а я себе думаю - на кой он мне. Еще потеряю...
АА. Но она просила, чтобы ты взял.
ХХ. Просила. (Пауза.) За ней генерал приехал. Муж, наверное. В лимузине.
АА. Ага. (Достает из-под подушки сигареты, берет одну в рот, ищет спички в карманах халата, встает и подходит к стулу, на котором висит пиджак, ищет в карманах пиджака, но не находит.)
ХХ. Тебе прикурить?
АА подходит к нему, ХХ достает коробок из левого кармана пиджака и подает АА огонь. АА перебрасывает брюки со стула на кровать, садится на стул. Затягивается дымом.
АА. Хочешь знать, как это было?
ХХ. Так я же рассказал.
АА. Нет, я спрашиваю, хочешь ли ты послушать, как это было на самом деле.
ХХ. Ну, если ты знаешь лучше...
АА. Конечно же, я знаю лучше. Итак, вернемся к самому началу. Ты действительно был на вокзале. Но пошел туда не сразу. Когда сегодня утром ты здесь стоял перед зеркалом и совершал свой еженедельный ритуал бритья, то вовсе не намеревался идти туда. Когда напяливал на себя этот костюм и эти остроносые туфли... Я, кстати, часто себя спрашиваю, зачем ты их носишь, если они превращают тебя в калеку. Неужели тебе кажется, что твои копыта с этими копьями выглядят менее скотски?
ХХ (обиженно). Это очень дорогие туфли.
АА. Ну да ладно. Итак, куда же ты пошел? На улицу. Каждый имеет право туда пойти. Но вот взгляды... За километр видно, кто ты такой. Тебе можно прогуливаться, а они имеют право глазеть на тебя. Разглядывать твою чужеземную рожу, ибо ты - плоть от плоти нашего народа. Ты, с этой точки зрения, даже гордость наших идеологов, хоть скорее всего и не подозреваешь об этом. Священная субстанция для наших патриотов, святая святых национализма...
ХХ. Не богохульствуй.
АА. Это метафора. Но откуда тебе, невинной жертве клерикализма, знать, что такое метафора.
ХХ. Мне все едино. А богохульствовать не позволю.
АА. Но вернемся к твоей прогулке. Итак, прохаживаясь возле кино, ты подумал, что туда стоило бы заглянуть.
ХХ. Я кино люблю.
АА. Естественно. В кино никто на тебя не смотрит, поскольку все смотрят на экран. И ты тоже. На экране что-то мелькает и сверкает. Ты не знаешь что, не понимаешь, о чем говорят. Но все это не имеет значения. Главное - там ты чувствуешь себя в безопасности. Правда, кино имеет один принципиальный недостаток - за него надо платить.
ХХ. Я в кино никогда не хожу.
АА. Вот именно. Но еще не все потеряно. В твоем распоряжении остается вокзал.
ХХ. Главный.
АА. Ну, конечно же, главный. Если уж идти на вокзал, то на какой же еще, я ни на секунду не подозреваю, что ты удовлетворился бы какой-нибудь там пригородной станцией. И вот ты прешься прямо на главный вокзал, на самый наиглавнейший. А там - сплошные удобства! Во-первых, вход свободный. Во-вторых, там ты не чужой, поскольку вокзал именно для чужих и предназначен, иными словами - на вокзале все оказываются здешними, там чужие становятся даже более здешними, чем здешние. Там твоя нездешняя внешность вполне уместна. К тому же на вокзале светло, тепло... Есть киоски с газетами, будки с телефонами, кассы с билетами...
ХХ (мечтательно). Буфет...
АА. И буфет тоже. И вот ты постоял возле газетных киосков, возле телефонных будок, возле билетных касс...
ХХ. Пива выпил...
АА. В этом я, правда, сомневаюсь. Пиво тоже стоит денег. Зато у меня нет ни малейшего сомнения, что ты побывал в писсуаре.
ХХ. А перрон?
АА. Не перебивай. Именно к этому я и подхожу.
ХХ. Сперва я был на перроне.
АА. Правильно. Физически ты сначала был на перроне и лишь затеи в писсуаре. Но интеллектуально события на перроне ты разработал уже постфактум, а писсуар сыграл при этом важную роль, я бы сказал оплодотворяющую, писсуар вдохновил тебя...
ХХ. Может, скажешь, что перрона не было?
АА. Был, был, был перрон, прибыл поезд, ты стоял перед спальным вагоном, высаживались пассажиры - все это было. Правда и то, что из спального вагона вышла особенно красивая и элегантная женщина...
ХХ. Вот видишь!
АА. ...Ты на все это поглазел, а уж потом пошел в писсуар. Нет, не в туалет - чистый, с цветочками на столе у клозетной бабки, где сияет белый кафель, где пахнет дезодорантом и где полагается платить за вход. Ты направился в обыкновенный писсуар, куда может зайти любой, где окурки засоряют слив и плавают в зловонной, пенистой моче, где полотенцем, видимо, когда-то пользовались, но теперь оно настолько грязное, что к нему уже никто не прикасается. Где смердит. Мужчины, набожно сосредоточившись, копаются там в брюках, каждый в своих, каждый по отдельности, но при этом каждый объединен с остальными в этом сортирном свальном грехе. Но тебя это не отпугивает, даже наоборот. Я уж умалчиваю о твоей нечувствительности к запахам. Но найдешь ли ты другое такое место, где твой сосед был бы точно в том же положении, как и ты? Ну, где еще царит подобное равенство?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16