Однако во всех его системах заложен единственный и основной методологический прием - перевести случайное в вероятное, вероятное в необходимое, а необходимое в неслучайное. Таким образом, смысл всех этих вероятностных систем - убить самостоятельное значение случайности, убрать ее с глаз долой и вернуть картину мира в рамки, доступные физическому (да и любому другому) прогнозированию. К случайному относятся как к аномальному, нарушающему наблюдаемый порядок. Естественно, что при таком подходе изучается не сама случайность, а пути ее преобразования до кондиций, позволяющих впихнуть ее в чинную семью причинно объяснимых явлений. Идет борьба со случаем, а не его изучение.
Статистически-вероятностный метод, таким образом, всего лишь описывает сектор, где случайность взаимодействует с зоной традиционно объяснимых процессов, а сама случайность, как явление, не объясняется. Кстати сказать, объяснение и не является задачей вероятностной теории. Ее основная задача - просчитать стабильность процессов, которые она исследует, что она и делает через прогноз масштабов возможного нарушения этой стабильности различными случайными факторами.
Хотя, надо сказать, что вероятностное объяснение, хоть какое-либо, но всегда, в той или иной степени, возможно. И в нашем вопросе тоже. Здесь всегда есть большое искушение что-либо объяснить в научных терминах, оставив непроясненным и даже еще более запутанным то, что попало под такое объяснение, но при этом с усталым удовлетворением прояснителя объявить, что вопрос теперь уже стал ясен, как это следует из полученного столбца формул. Если бы мы это сделали, то нас бы никто не обвинил, но при этом самодовольно объявленная ясность вопроса уходила бы от нас в дебри математических закономерностей, и доказывала бы нам только то, что относится к внутренним обстоятельствам только этих самых математических закономерностей. Хромота вероятностных математических расчетов обусловлена тем, что той ногой, которой в этих расчетах шагают математические операции, совершаются вполне гладкие и решительные движения, а той ногой, которой в этих расчетах нащупываются причины вероятностных событий - не шагается вообще, потому что не на что опереться. Вероятностная теория видит определенные свойства действительности и начинает выяснять… математические свойства этих свойств. Действительность для нас отдаляется при этом еще на одну ступень от самой себя, в иную себе реальность, потому что она (действительность), как ее математически ни моделируй, все равно не есть эта математическая модель, которая выступает ее полномочным представителем. При таком методе математизации физических обстоятельств, даже те свойства действительности, которые фиксируются нами, уже более не являются теми же самыми свойствами самого себя, а становятся свойствами некоей избранной системы математических операндов. То есть, подменяются какой-то внешней и чужой себе логикой, питающейся числовыми, а не реальными определениями.
По иному и быть не может, поскольку, будь нам ясна закономерность причин того или иного вероятностного процесса, то этот процесс уже не был бы вероятностным. Он стал бы закономерным. Случайность и ее вероятностный анализ всегда появляются там, где суть причины скрыта. Есть как бы тело изучаемого процесса, полностью известного и проработанного в своих причинах, и есть случайности (со своими неизвестными причинами), которые вонзаются в это тело как пиявки, и создают только одни неудобства. Случайность в понятиях научного знания имеет вид некоего статистического недоразумения, которое не только ничего не рассказывает о себе, но и вообще не относится напрямую к тому, где она засвечивается своим присутствием. Одно слово - случайность.
И, казалось бы, чему тут не поверить, и что здесь может до конца не удовлетворить? А то, что уже сама по себе, вот эта повсеместная необходимость применения вероятностных расчетов в науке, говорит нам о том, что наш мир является для нее не до конца проявленной системой, в которой есть какие-то скрытые от науки параметры, недоступные нашему распознаванию. В конце концов, если признается, что у случайного есть всегда своя причина, то почему бы ее ни назвать? Почему бы науке ни пройтись по всем этим скрытым причинам случайного и сделать всё подвластным строгому планированию и расчету? Разве она этого не хочет? Она этого очень хочет, но у нее не получается. Потому что эти скрытые параметры не входят в научное описание мира, выпадают из него. Вот если бы они туда попали, то наука уже не знала бы такого термина, как «случайное», и все вокруг было бы ею прогнозируемо. Следовательно, есть что-то, о чем сама наука говорит как о реально необходимом (причины случайного), но при этом в самой науке нет ничего, что понимало бы это реально необходимое.
Ну, так и что же? Наука, все-таки, как-то дружит со случайным, приблизительно его прогнозирует и учитывает в своем описании. Разве этого недостаточно? Недостаточно. Потому что, к сожалению, забывается, что научное описание - это всего лишь научное описание, но никак не объяснение. «Верное описание» - это герб науки и первые слова ее гимна. А все, что касается объяснения - это легенды, распускаемые ею же. Но вот, дойдя до глубин материи, наука затрудняется теперь не только в объяснении, но уже и в описании, потому что уперлась именно в случайное (микромир и его квантовая природа). По привычке навыков обращения со случайным, она докатилась уже до того, что занимается не просто описанием, а вероятностным описанием. Теперь мы остались вообще без описания, потому что наука теперь только предполагает, считая микромир вероятностным, случайным и способным к произвольным неисчислимым комбинациям в каждый свой момент. То есть, мир, реально существующий в данный свой момент в своем единичном собственном виде в количестве «один», наукой представляется многовариантно возможным и в количестве «с ума сойти, как много» в тот же самый свой момент. Что же такое с наукой произошло? А это Случайное преподнесло науке неприятный сюрприз. Веками наука относилась к Случайному как к досадной капле пота на носу, которую надо просто стряхнуть, чтобы дальше делать свое увлеченное дело. И вот пришло время, когда именно Случайное теперь требует своего объяснения, если наука хочет вообще дальше хоть что-то описывать.
У науки есть только один опыт работы со случайным - математически-вероятностный подход. И этот опыт, накопленный для анализа всякого разного случайного, теперь вовсю применяется для описания фундаментальных свойств материи, то есть, к атому и ниже него. И при этом даже не подвергается никакому сомнению обоснованность подобного математически вероятностного моделирования для атомных и околоатомных событий, которые никогда не вероятностны по своему результату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Статистически-вероятностный метод, таким образом, всего лишь описывает сектор, где случайность взаимодействует с зоной традиционно объяснимых процессов, а сама случайность, как явление, не объясняется. Кстати сказать, объяснение и не является задачей вероятностной теории. Ее основная задача - просчитать стабильность процессов, которые она исследует, что она и делает через прогноз масштабов возможного нарушения этой стабильности различными случайными факторами.
Хотя, надо сказать, что вероятностное объяснение, хоть какое-либо, но всегда, в той или иной степени, возможно. И в нашем вопросе тоже. Здесь всегда есть большое искушение что-либо объяснить в научных терминах, оставив непроясненным и даже еще более запутанным то, что попало под такое объяснение, но при этом с усталым удовлетворением прояснителя объявить, что вопрос теперь уже стал ясен, как это следует из полученного столбца формул. Если бы мы это сделали, то нас бы никто не обвинил, но при этом самодовольно объявленная ясность вопроса уходила бы от нас в дебри математических закономерностей, и доказывала бы нам только то, что относится к внутренним обстоятельствам только этих самых математических закономерностей. Хромота вероятностных математических расчетов обусловлена тем, что той ногой, которой в этих расчетах шагают математические операции, совершаются вполне гладкие и решительные движения, а той ногой, которой в этих расчетах нащупываются причины вероятностных событий - не шагается вообще, потому что не на что опереться. Вероятностная теория видит определенные свойства действительности и начинает выяснять… математические свойства этих свойств. Действительность для нас отдаляется при этом еще на одну ступень от самой себя, в иную себе реальность, потому что она (действительность), как ее математически ни моделируй, все равно не есть эта математическая модель, которая выступает ее полномочным представителем. При таком методе математизации физических обстоятельств, даже те свойства действительности, которые фиксируются нами, уже более не являются теми же самыми свойствами самого себя, а становятся свойствами некоей избранной системы математических операндов. То есть, подменяются какой-то внешней и чужой себе логикой, питающейся числовыми, а не реальными определениями.
По иному и быть не может, поскольку, будь нам ясна закономерность причин того или иного вероятностного процесса, то этот процесс уже не был бы вероятностным. Он стал бы закономерным. Случайность и ее вероятностный анализ всегда появляются там, где суть причины скрыта. Есть как бы тело изучаемого процесса, полностью известного и проработанного в своих причинах, и есть случайности (со своими неизвестными причинами), которые вонзаются в это тело как пиявки, и создают только одни неудобства. Случайность в понятиях научного знания имеет вид некоего статистического недоразумения, которое не только ничего не рассказывает о себе, но и вообще не относится напрямую к тому, где она засвечивается своим присутствием. Одно слово - случайность.
И, казалось бы, чему тут не поверить, и что здесь может до конца не удовлетворить? А то, что уже сама по себе, вот эта повсеместная необходимость применения вероятностных расчетов в науке, говорит нам о том, что наш мир является для нее не до конца проявленной системой, в которой есть какие-то скрытые от науки параметры, недоступные нашему распознаванию. В конце концов, если признается, что у случайного есть всегда своя причина, то почему бы ее ни назвать? Почему бы науке ни пройтись по всем этим скрытым причинам случайного и сделать всё подвластным строгому планированию и расчету? Разве она этого не хочет? Она этого очень хочет, но у нее не получается. Потому что эти скрытые параметры не входят в научное описание мира, выпадают из него. Вот если бы они туда попали, то наука уже не знала бы такого термина, как «случайное», и все вокруг было бы ею прогнозируемо. Следовательно, есть что-то, о чем сама наука говорит как о реально необходимом (причины случайного), но при этом в самой науке нет ничего, что понимало бы это реально необходимое.
Ну, так и что же? Наука, все-таки, как-то дружит со случайным, приблизительно его прогнозирует и учитывает в своем описании. Разве этого недостаточно? Недостаточно. Потому что, к сожалению, забывается, что научное описание - это всего лишь научное описание, но никак не объяснение. «Верное описание» - это герб науки и первые слова ее гимна. А все, что касается объяснения - это легенды, распускаемые ею же. Но вот, дойдя до глубин материи, наука затрудняется теперь не только в объяснении, но уже и в описании, потому что уперлась именно в случайное (микромир и его квантовая природа). По привычке навыков обращения со случайным, она докатилась уже до того, что занимается не просто описанием, а вероятностным описанием. Теперь мы остались вообще без описания, потому что наука теперь только предполагает, считая микромир вероятностным, случайным и способным к произвольным неисчислимым комбинациям в каждый свой момент. То есть, мир, реально существующий в данный свой момент в своем единичном собственном виде в количестве «один», наукой представляется многовариантно возможным и в количестве «с ума сойти, как много» в тот же самый свой момент. Что же такое с наукой произошло? А это Случайное преподнесло науке неприятный сюрприз. Веками наука относилась к Случайному как к досадной капле пота на носу, которую надо просто стряхнуть, чтобы дальше делать свое увлеченное дело. И вот пришло время, когда именно Случайное теперь требует своего объяснения, если наука хочет вообще дальше хоть что-то описывать.
У науки есть только один опыт работы со случайным - математически-вероятностный подход. И этот опыт, накопленный для анализа всякого разного случайного, теперь вовсю применяется для описания фундаментальных свойств материи, то есть, к атому и ниже него. И при этом даже не подвергается никакому сомнению обоснованность подобного математически вероятностного моделирования для атомных и околоатомных событий, которые никогда не вероятностны по своему результату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87