— Думаешь, мы должны вернуться в город?
— Вы хотите вернуться?
— Я? Нет! Почему ты считаешь, что я хочу вернуться?
— Не знаю. — Джеймс выглядел слегка озадаченным.
— Послушай, приятель, ведь это была моя идея, я имею в виду поездку в Киншип. Песах. Да я обожаю Песах. Я мечтаю принять участие в вечернем седере, посидеть за столом в окружении родственников, предаваясь воспоминаниям обо всех десяти казнях египетских, и от души поесть петрушки . Нет, правда, я должен туда поехать, и очень этому рад.
— А почему вы должны туда ехать?
— Ну, ты же сам понимаешь почему.
— Кхе… — Он покосился на меня. — Нет, сэр, я тоже не хочу возвращаться в город. — Джеймс снова взялся за боковое зеркало — повернул его под одним углом, под другим, словно проверял, не гонится ли кто за нами.
— Полиции пока не видно? — спросил я.
Он некоторое время изучал меня пристальным взглядом и, наконец, решил, что все же это была шутка.
— Нет, — сказал он слабым голосом, — пока не видно.
— Послушай, Джеймс, я там… э-э… немного растерялся, ну, когда говорил с ректором… Но обещаю, мы все уладим, сегодня же, как только вернемся. Ладно? А что касается Воршоу, знаешь, это очень интересные люди. Я уверен, они тебе понравятся.
— Хорошо. — Джеймс покорно кивнул, словно я только что отдал ему какой-то суровый приказ. У него был очень несчастный вид, как у человека, которого вот-вот вырвет.
— Это все из-за апельсинового сока, который ты в себя влил. Еще бы, сразу две пинты. Хочешь, чтобы я остановился?
— Нет.
— Не смущайся, мы же в Суикли-Хайтс, сейчас найдем тебе подходящее поле для гольфа, где можно спокойно поблевать.
— Нет! — Он вцепился обеими руками в крышку бардачка, она откинулась, и ему на колени вывалился пластиковый пакетик с марихуаной. Джеймс принялся судорожно заталкивать пакетик обратно, затем, очевидно решив, что его поведение выглядит глупо или недостаточно естественно, перестал суетиться — он скатал пакетик в тонкую трубочку и зажал между двумя пальцами, как будто это была большая прозрачная сигарета. Джеймс залился краской, его уши и шея сделались багровыми. — Нет, пожалуйста, не надо останавливаться. Со мной все в порядке.
— Эй, приятель, если ты…
— Извините, профессор Трипп, просто я терпеть не могу этот гребаный Суикли-Хайтс. — Я удивился — в устах Джеймса ругательство звучало непривычно. Подобный язык был ему несвойствен, во всяком случае, в рассказах Джеймса я ни разу не встречал крепких выражений, даже в самых напряженных и жестких сценах чувствовалось почти нарочитое отсутствие бранных слов, как будто тот маленький голливудский режиссер, который сидел у него внутри, аккуратно сдавал свое творение в отдел цензуры и убирал все непристойности, прежде чем решался выпустить его в свет. — Суикли-Хайтс — кучка богатых… богатых ублюдков. — Он уставился на свои колени, обтянутые грязным плащом. — Мне их жаль.
— Ты хочешь сказать, что и сам не прочь стать богатым ублюдком? — спросил я.
— Нет, — спокойно произнес Джеймс. Он положил пакетик с марихуаной на правое колено, поскольку левое было занято пончиком, и расправил его ладонями. — Богатые никогда не бывают счастливы.
— Неужели?
— Да, — мрачно буркнул он. — У людей без денег тоже не очень много шансов стать счастливыми, но богатые — я думаю, у них вообще нет никаких шансов на счастье.
— Если только они его не купят. — Как и накануне вечером, я был поражен молодостью Джеймса, меня переполняли смятение и зависть, наверное, нечто похожее испытывает старый бейсболист с парализованной рукой, глядя на молодого, талантливого и полного сил игрока, который делает подачу за подачей — мощные, размашистые и бестолковые удары, летящие мимо цели. — Оригинальная теория, — я усмехнулся. — Богатые люди не бывают счастливы. Знаешь, мне кажется, что «Гражданин Кейн» был бы гораздо интереснее, если бы они затронули в фильме эту тему.
— Да, — Джеймс благосклонно кивнул, — я понимаю, о чем вы говорите.
— Надо же, Джеймс, ты только сразу не смотри, но, по-моему, одному из богатых ублюдков Суикли ты явно приглянулся.
— Что? — Он заерзал на сиденье и подпихнул пакетик с марихуаной под правое бедро. С нами поравнялась красная «миата», в которой сидела молодая симпатичная блондинка в темных очках. Крыша ее кабриолета была откинута, и ветер неистово трепал светлые волосы девушки. Прежде чем дать газ и на бешеной скорости унестись вперед, она одарила Джеймса ослепительной улыбкой и приветливо помахала ему рукой. Джеймс упорно смотрел в другую сторону.
— Твоя знакомая? — спросил я, наблюдая за реакцией девушки, когда она заметила на капоте «гэлекси» очертания задницы Вернона Хардэппла.
— Нет, — Джеймс замотал головой, — клянусь, я ее не знаю.
— Я тебе верю.
Некоторое время мы ехали молча. Потом Джеймс выудил из-под бедра пакетик с марихуаной, решительно вскрыл его и, сунув нос в образовавшуюся щелку, понюхал содержимое.
— Судя по запаху, травка что надо, — с видом знатока изрек он.
— А ты откуда знаешь? Вчера ты говорил, что не куришь травку, потому что «не любишь терять контроль над эмоциями».
Джеймс снова залился краской. Думаю, он прекрасно осознавал, что вчера несколько утратил контроль над эмоциями, и если бы пошел чуть дальше, то непременно превратился бы дикаря, который, зажав в зубах сигарету и выпуская из ноздрей клубы едкого дыма, шатается по Централ-авеню и пинает ногами припаркованные возле тротуара машины.
— Это все из-за отца, — сказал он и, подумав немного, добавил: — Он курит травку. Ему врач прописал.
— Врач? Твой отец болен?
Джеймс кивнул.
— Да, мой папа… у него рак… прямой кишки.
— Боже мой, Джеймс. — Я был потрясен. — Черт, дружище, прости, я не знал.
— Угу. Он очень плохо себя чувствует, наверное, из-за химиотерапии. Настолько плохо, что даже не выходит из дома. Ну, и работать, конечно, тоже не может. Папа совсем забросил свой пруд, ужас — вода зацвела и покрылась какими-то хлопьями, и форель почти вся передохла. — Он покачал головой и скорбно вздохнул. На лице Джеймса промелькнуло легкое отвращение, словно он со всей ясностью вспомнил тот ужасный запах гниения, который витает над заросшим прудом его отца. — Ну, вы же понимаете, в таких случаях прописывают вот это. — Он встряхнул пакетик. — Хотите, я сверну вам сигаретку. Я всегда сам делаю сигареты для отца.
— Тебе самому приходится сворачивать сигареты? А я слышал, что сигареты с наркотиками, которые официально выдают онкологическим больным, делают промышленным способом, как обычные.
— Возможно, но только не те, которые выдают моему отцу. — Джеймс сурово нахмурил брови. — Мы просто получаем траву, вот в таких же маленьких пластиковых пакетиках.
Я пожал плечами. Мы проехали мимо полуразрушенного сарая, над входом в который все еще виднелась выцветшая вывеска «Рэд Мэн», и почти сразу же за сараем на обочине дороги промелькнул указатель, сообщавший, что до поворота на Киншип, штат Пенсильвания, осталось семьдесят пять миль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Вы хотите вернуться?
— Я? Нет! Почему ты считаешь, что я хочу вернуться?
— Не знаю. — Джеймс выглядел слегка озадаченным.
— Послушай, приятель, ведь это была моя идея, я имею в виду поездку в Киншип. Песах. Да я обожаю Песах. Я мечтаю принять участие в вечернем седере, посидеть за столом в окружении родственников, предаваясь воспоминаниям обо всех десяти казнях египетских, и от души поесть петрушки . Нет, правда, я должен туда поехать, и очень этому рад.
— А почему вы должны туда ехать?
— Ну, ты же сам понимаешь почему.
— Кхе… — Он покосился на меня. — Нет, сэр, я тоже не хочу возвращаться в город. — Джеймс снова взялся за боковое зеркало — повернул его под одним углом, под другим, словно проверял, не гонится ли кто за нами.
— Полиции пока не видно? — спросил я.
Он некоторое время изучал меня пристальным взглядом и, наконец, решил, что все же это была шутка.
— Нет, — сказал он слабым голосом, — пока не видно.
— Послушай, Джеймс, я там… э-э… немного растерялся, ну, когда говорил с ректором… Но обещаю, мы все уладим, сегодня же, как только вернемся. Ладно? А что касается Воршоу, знаешь, это очень интересные люди. Я уверен, они тебе понравятся.
— Хорошо. — Джеймс покорно кивнул, словно я только что отдал ему какой-то суровый приказ. У него был очень несчастный вид, как у человека, которого вот-вот вырвет.
— Это все из-за апельсинового сока, который ты в себя влил. Еще бы, сразу две пинты. Хочешь, чтобы я остановился?
— Нет.
— Не смущайся, мы же в Суикли-Хайтс, сейчас найдем тебе подходящее поле для гольфа, где можно спокойно поблевать.
— Нет! — Он вцепился обеими руками в крышку бардачка, она откинулась, и ему на колени вывалился пластиковый пакетик с марихуаной. Джеймс принялся судорожно заталкивать пакетик обратно, затем, очевидно решив, что его поведение выглядит глупо или недостаточно естественно, перестал суетиться — он скатал пакетик в тонкую трубочку и зажал между двумя пальцами, как будто это была большая прозрачная сигарета. Джеймс залился краской, его уши и шея сделались багровыми. — Нет, пожалуйста, не надо останавливаться. Со мной все в порядке.
— Эй, приятель, если ты…
— Извините, профессор Трипп, просто я терпеть не могу этот гребаный Суикли-Хайтс. — Я удивился — в устах Джеймса ругательство звучало непривычно. Подобный язык был ему несвойствен, во всяком случае, в рассказах Джеймса я ни разу не встречал крепких выражений, даже в самых напряженных и жестких сценах чувствовалось почти нарочитое отсутствие бранных слов, как будто тот маленький голливудский режиссер, который сидел у него внутри, аккуратно сдавал свое творение в отдел цензуры и убирал все непристойности, прежде чем решался выпустить его в свет. — Суикли-Хайтс — кучка богатых… богатых ублюдков. — Он уставился на свои колени, обтянутые грязным плащом. — Мне их жаль.
— Ты хочешь сказать, что и сам не прочь стать богатым ублюдком? — спросил я.
— Нет, — спокойно произнес Джеймс. Он положил пакетик с марихуаной на правое колено, поскольку левое было занято пончиком, и расправил его ладонями. — Богатые никогда не бывают счастливы.
— Неужели?
— Да, — мрачно буркнул он. — У людей без денег тоже не очень много шансов стать счастливыми, но богатые — я думаю, у них вообще нет никаких шансов на счастье.
— Если только они его не купят. — Как и накануне вечером, я был поражен молодостью Джеймса, меня переполняли смятение и зависть, наверное, нечто похожее испытывает старый бейсболист с парализованной рукой, глядя на молодого, талантливого и полного сил игрока, который делает подачу за подачей — мощные, размашистые и бестолковые удары, летящие мимо цели. — Оригинальная теория, — я усмехнулся. — Богатые люди не бывают счастливы. Знаешь, мне кажется, что «Гражданин Кейн» был бы гораздо интереснее, если бы они затронули в фильме эту тему.
— Да, — Джеймс благосклонно кивнул, — я понимаю, о чем вы говорите.
— Надо же, Джеймс, ты только сразу не смотри, но, по-моему, одному из богатых ублюдков Суикли ты явно приглянулся.
— Что? — Он заерзал на сиденье и подпихнул пакетик с марихуаной под правое бедро. С нами поравнялась красная «миата», в которой сидела молодая симпатичная блондинка в темных очках. Крыша ее кабриолета была откинута, и ветер неистово трепал светлые волосы девушки. Прежде чем дать газ и на бешеной скорости унестись вперед, она одарила Джеймса ослепительной улыбкой и приветливо помахала ему рукой. Джеймс упорно смотрел в другую сторону.
— Твоя знакомая? — спросил я, наблюдая за реакцией девушки, когда она заметила на капоте «гэлекси» очертания задницы Вернона Хардэппла.
— Нет, — Джеймс замотал головой, — клянусь, я ее не знаю.
— Я тебе верю.
Некоторое время мы ехали молча. Потом Джеймс выудил из-под бедра пакетик с марихуаной, решительно вскрыл его и, сунув нос в образовавшуюся щелку, понюхал содержимое.
— Судя по запаху, травка что надо, — с видом знатока изрек он.
— А ты откуда знаешь? Вчера ты говорил, что не куришь травку, потому что «не любишь терять контроль над эмоциями».
Джеймс снова залился краской. Думаю, он прекрасно осознавал, что вчера несколько утратил контроль над эмоциями, и если бы пошел чуть дальше, то непременно превратился бы дикаря, который, зажав в зубах сигарету и выпуская из ноздрей клубы едкого дыма, шатается по Централ-авеню и пинает ногами припаркованные возле тротуара машины.
— Это все из-за отца, — сказал он и, подумав немного, добавил: — Он курит травку. Ему врач прописал.
— Врач? Твой отец болен?
Джеймс кивнул.
— Да, мой папа… у него рак… прямой кишки.
— Боже мой, Джеймс. — Я был потрясен. — Черт, дружище, прости, я не знал.
— Угу. Он очень плохо себя чувствует, наверное, из-за химиотерапии. Настолько плохо, что даже не выходит из дома. Ну, и работать, конечно, тоже не может. Папа совсем забросил свой пруд, ужас — вода зацвела и покрылась какими-то хлопьями, и форель почти вся передохла. — Он покачал головой и скорбно вздохнул. На лице Джеймса промелькнуло легкое отвращение, словно он со всей ясностью вспомнил тот ужасный запах гниения, который витает над заросшим прудом его отца. — Ну, вы же понимаете, в таких случаях прописывают вот это. — Он встряхнул пакетик. — Хотите, я сверну вам сигаретку. Я всегда сам делаю сигареты для отца.
— Тебе самому приходится сворачивать сигареты? А я слышал, что сигареты с наркотиками, которые официально выдают онкологическим больным, делают промышленным способом, как обычные.
— Возможно, но только не те, которые выдают моему отцу. — Джеймс сурово нахмурил брови. — Мы просто получаем траву, вот в таких же маленьких пластиковых пакетиках.
Я пожал плечами. Мы проехали мимо полуразрушенного сарая, над входом в который все еще виднелась выцветшая вывеска «Рэд Мэн», и почти сразу же за сараем на обочине дороги промелькнул указатель, сообщавший, что до поворота на Киншип, штат Пенсильвания, осталось семьдесят пять миль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109