– Ты ведь больше ни с кем не встречаешься, правда?
Мне даже не потребовалось отвечать. Мы перестали разговаривать. Через несколько дней я попыталась вернуться к прошлому.
– Я хочу только тебя, не важно, что говорит психотерапевт. – Мне не хватало привычного.
Я ничем не лучше Грега из Нижнего Ист-Сайда. Я тоже осознала, что у меня было, только когда потеряла это, только на стадии «лучше останемся друзьями».
– Нет, милая, – сказал Макс, – я ведь понимал: что-то не так. В любом случае, ты для меня слишком пижонка.
«Пижонка» – это значит, что у меня не висит доска для дартса в квартире и что я предпочитаю бары без опилок на полу.
– Не сможем ли мы все-таки... – Я не знала, как исправить ситуацию, чтобы совсем его не потерять, – остаться друзьями?
– Конечно, сможем. Но пусть пройдет какое-то время. Допустим, пара месяцев.
Итак, после моего развода прошло всего три месяца, я нервничала, словно муха, попавшая в кувшин, и теперь мне надо было оставить Макса позади и выловить как минимум еще пару свежих рыбок, чтобы исследовать их. Покинуть домашний уют и рассматривать их разноцветную чешую и скользкие жабры. Разобраться в том, какова рыба в этом бескрайнем море, о котором все рассказывают. Только вот глубоководный лов мне пока не разрешался. Ну что ж, хорошо хоть есть рыбацкие сапоги. Теперь бы еще найти компанию для рыбалки. «Что, мне еще и червяка его трогать? Бе!» О Господи.
Глава 4
СТАЙНЫЕ ЖИВОТНЫЕ
Пришло время выйти на улицу и осознать: жизнь за стенами моей крошечной квартирки (вот оно, одинокое житье) идет своим чередом. Линус улегся мне на грудь и потрогал лапкой мой лоб. Ну хорошо, я одинока, но не совсем уж одна. Дело даже хуже: я из тех женщин, которые считают, что не одни, если есть за кем подбирать дерьмо и кого кормить.
– Хочешь погулять?
Просить дважды не пришлось: мой малыш сразу заинтересовался.
Был четверг перед праздником Четвертого июля, а это значило, что Линуса надо выгулять. По понедельникам и средам он посещал «Собачий Лагерь» – дневной пансионат для собак, напоминающий подвал дома моего отца. С помощью этого заведения вина ньюйоркцев перед своими питомцами таяла, как сахар в их утреннем кофе. Впрочем, остальную часть недели Линус тосковал дома один, свернувшись клубочком, будто маленькая черноглазая горошина. Так что я отвела его на собачью площадку на 72-й улице, где он погонял мячик, обнюхал чей-то зад и, как мальчишка-подросток, пустил слюни при виде девчонок.
Но с Линусом иногда было сложнее, чем с подростком. Гуляя с ним по улицам Манхэттена, вполне можно было угодить в суд, даже если я крепко сжимала его поводок. Пока мы шли к собачьей площадке, прохожие наклонялись к нему и сюсюкали. Хвостик у него болтался между задними лапами, как запятая.
– Ах, какой симпатяга!
Да неужели? Посмотрим, что вы скажете, когда он попытается откусить вам палец.
– Какая мордочка!
Линус опустил голову и прижал уши.
– Какие умные у него глаза! Это не джек-рассел-терьер? У меня когда-то был такой.
Линуса пытаются погладить по голове.
– Они лучшие...
– ГР-Р-Р-Р-Р!
Тяжело дыша и бормоча извинения, я оттаскиваю собаку.
– Мне очень жаль! Я же предупреждала: он правда не любит людей. – И собак, и голубей, и вообще никого он не любит, кроме меня.
Так послушайте же меня и отстаньте от моего пса. Кто просил этих кошмарных типов лезть к моему той-фокстерьеру (именно так, запомните)? Как ни унизительно, придется скоро заказать ему маечку с надписью «Руками не трогать». Будет он у меня крут, как модный рэппер.
– Линус, малыш, я тебя не виню! Я бы тоже не позволила ей себя трогать, – прошептала я в розовые уши-лепестки. – Ну, пойдем, погоняемся за другими собаками.
Когда мы пришли на собачью площадку, я предоставила Линусу свободу. Нет, я бы не прочь усадить его на качели да качаться с ним, но это было бы также унизительно, как наряжать его в гламурный ошейник с драгоценными камнями и в собачью маечку в рэпперском стиле. Я такие штуки видела. В Нью-Йорке полно женщин, которые возятся с собаками, как с детьми, – подтирают, поят водой из бутылочки, а зимой обряжают в башмачки. Они приносят с собой детский голубой мячик и уговаривают своего пса поймать и принести его, да еще учат его ходить, словно ребенка. Беда только в том, что на собачьей площадке мячик – законная добыча всех собак. Любой пес может выхватить мяч из пасти Линуса, оставив его злобно топорщить шерсть и лезть в драку с собаками, которые считают его чем-то вроде бегающей закуски. Впрочем, иногда случаются чудеса. Чудеса вроде Бу-Бу.
Бу-Бу, бостонский терьер, внезапно спрыгнул с коленей хозяйки и по-садистски решил посоревноваться с Линусом в гонке за мячом.
– О Боже, Бу-Бу никогда раньше не гонялся за мячом! – воскликнула хозяйка, потрепанного вида дама с голосом как у Тевье-молочника из «Скрипача на крыше». Внезапно вскочив на ноги и захлопав в ладоши, она волновалась, как молодая мать. – Ну прямо настоящее чудо! – Судя по всему, она еще и курила сигареты без фильтра в промышленных масштабах. – Именно чудо! – Это она про Бу-Бу или про ботокс?
И вообще, таким тоном обычно кричат: «Бобби еще ни разу не спускался с горки самостоятельно!»
Я улыбнулась ей, изобразив улыбку типа «ах ты, бедолага», обычно адресуемую тем, кто в приличном обществе неправильно употребляет сложные слова. Вот это и есть счастливейший момент ее жизни. Смотрится печальнее, чем игра на воображаемой гитаре. Я вдруг испугалась: а что, если и меня ожидает то же самое? Что, если вся моя жизнь будет вертеться вокруг собачьих аксессуаров, а не детских садов и домашних заданий? Жизнь вокруг стильных переносок от «Берберри» и ошейников с блестками.
Вдруг вернулся Линус со стаей других собак и запыхтел у моих ног.
– Что? Что такое, малыш? Ты хочешь, чтобы я снова бросила мячик?
Услышав, как я к нему обращаюсь, Линус убежал. Он тут бегал с крутыми псами, так что мое сюсюканье его смущало. На эти сорок пять минут он словно забывает, что спит со мной под одеялом, а его любимая игрушка – матерчатая лягушка. В нем пробуждаются инстинкты: внезапно он ощущает единение со стаей, словно ребенок, который ни за что не хочет, чтобы родители подвозили его до самого кинотеатра – последний квартал он пройдет сам! В такие моменты я понимаю, почему родители рыдают на свадьбах.
Тут загудел мой мобильник – пришло сообщение от Александры Геддес, моей послеразводной подружки. Я с ней познакомилась через Далей, доразводную подружку. Просто удивительно, как значимые, события четко делят жизнь на «до» и «после»! Не зря хирургов ругают за то, что у них комплекс Всевышнего. Гэйб больше смахивал на Христа – мою жизнь он поделил на д. э. Г. – до эры Гэйба и п. э. Г. – после эры Гэйба.
– Сегодня идем гулять, Печенюшка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81