– Вот и я, мой тигр, – сказала она.
– Вот, – только и вымолвил Мередит, протягивая ей рюмку.
Он отпил еще бренди и начал стаскивать пиджак.
– Правильно, – кивнула Джослин. – Снимай его. Снимай же!
Словно посетитель ночного кабаре во время стриптиз-шоу, Мередит решил подыграть ей и поэтому нарочито медленно расстегнул пуговицы рубашки и потом игриво приспустил рубашку с одного плеча. Джослин зааплодировала и свистнула – не так пронзительно, как на улице, но не менее вызывающе и вульгарно.
– Меня пробирает аж до сих пор, – сказала она. Мередит посмотрел на нее. Джослин, полураскрыв рот, поглаживала себя по лобку.
Забыв про стриптиз, Мередит сбросил остальную одежду со всей скоростью, на которую только был способен. Но Джослин и тут не преминула поддеть его:
– Правильно. Давай пошевеливайся, мой пылкий любовник. Жеребчик мой необъезженный.
В другой обстановке такие слова могли даже оттолкнуть Мередита, но сейчас они его распалили. Развязная грубость и столь откровенная сексуальность Джослин в сочетании с выпитым коньяком раззадорили Мередита. Сняв трусы, он шагнул к постели.
Джослин, не сводившая с него глаз, снова присвистнула, увидев, насколько актер возбужден. Что означал ее свист на этот раз, подумал Мередит. Знак признания его победы, его успеха или мужских достоинств? Или она просто поддразнивала его? Все случилось так быстро, что Мередит даже не успел это осмыслить. Он подумал только, насколько печально, что Джослин приходится прикидываться сильной и агрессивной, чтобы скрыть свою незащищенность и слабость. Он взял рюмку, чтобы допить остаток коньяку, но Джослин оказалась проворней. Не успел Мередит отставить рюмку в сторону, как Джослин схватила его за плечи и притянула к себе. Мередиту стоило величайших усилий не расплескать коньяк. Когда он наконец исхитрился поставить рюмку на тумбочку, Джослин уже сидела на нем сверху, оседлав его, приникнув к нему губами и сжимая обеими руками его голову.
Она так и сидела на нем верхом, запрокинув назад голову, закрыв глаза, постанывая, вцепившись ему в грудь обеими руками и пришпоривая пятками. Джослин словно пыталась выместить на нем извечную женскую обиду, отомстить за веками накапливавшуюся несправедливость, угнетение и унижение, которое терпели многие поколения женщин от грубых бесчувственных мужчин. Похоже, ей хотелось, чтобы все увидели: смотрите, вот она сидит верхом на самом Мередите Хаусмане, знаменитом киноактере, эталоне мужской силы и красоты. И так продолжалось до самого окончания этого любовного акта, который стал мигом ее торжества. Наконец, в последний раз содрогнувшись, Джослин обессиленно обрушилась на грудь Мередиту.
Поглаживая разгоряченную и влажную спину Джослин, Мередит думал о том, что и в кино ему постоянно отводилась пассивная роль, что он как актер всего-навсего воплощал замыслы сценариста и режиссера, повинуясь их указаниям. Встань на эту линию. Произноси эти слова, перейди туда-то. Представь то-то и то-то. Махни рукой, наклонись, улыбайся, улыбайся и улыбайся. Как-то незаметно мысли Мередита ушли в прошлое, и он подумал, представляет ли Лайла Тэтчер, что узкая тропинка, которую они вместе протоптали, скоро будет укатана и превратится в дорогу. В сверхскоростную магистраль чувственного опыта.
Голос Джослин вывел Мередита из оцепенения.
– Ну вот и все, – прошептала она. Скатившись с него, она нежно поцеловала его лоб, потом глаза и губы и легла рядом, положив голову на подушку. Мередит зажег сигарету и предложил Джослин, но та помотала головой. Она молча лежала, время от времени поглаживая его руку. Потом заснула.
Мередит выбрался из постели, оделся и посмотрел на спящую Джослин. В голове у него царил хаос. Он не знал, что подумать о Джослин. Как, впрочем, и о себе.
Он даже не был уверен, понравилось ли ему то, что между ними случилось. Черт с ним, это неважно, решил он. «В жизни и не такое бывает», – сказал бы по этому поводу Коул Портер. Они просто использовали друг друга. Скорее всего, им больше не доведется встретиться.
Мередит выключил свет и вышел из спальни. В прихожей он посмотрел на себя в зеркало, поправил галстук и, выйдя из квартиры, захлопнул дверь.
ГЛАВА 2
По отзывам критиков премьера пьесы удалась, а сама пьеса, несмотря на тривиальность, смотрелась вполне мило. А вот Мередит Хаусман произвел настоящий фурор. Кстати, по мнению самого Мередита, пьеса заслуживала большей похвалы, но он не собирался спорить с критиками. Еще он подумал, что Джаггерс оказался провидцем, когда сказал, что «Милашка» станет гвоздем театрального сезона на Бродвее, а Мередит произведет подлинную сенсацию. От вкуса и интуиции агента во многом зависит успех клиента, подумал Мередит. Это так же важно, как умение подобрать лошадь для героя ковбойского фильма. На слишком крупной лошади актер может оказаться нелепым, а герой всегда должен выглядеть в самом выгодном свете.
Мередит закурил сигарету и расслабился. Он уже снял с лица грим, принял душ и покончил с дневными заботами. Он чувствовал себя как бизнесмен после удачного дня. Вокруг не осталось ни души – ни досужих газетчиков, ни докучливых театралов. Обычный мирный вечер, и Мередит наслаждался покоем. Он предвкушал, как вернется домой к Элейн и Мерри. Пора уже уделять им больше внимания и проводить больше времени в кругу семьи, решил он.
Он докурил сигарету, натянул куртку и вышел из театра. Такси остановил сразу же. В это время, когда поток публики уже схлынул, свободных такси на Бродвее было много. А вот еще каких-то полчаса назад поймать такси было бы ох как непросто. Мередит назвал водителю адрес и устало откинулся на спинку сиденья. Он чувствовал удовлетворение, словно от добротно выполненной работы. Месяц был трудный – как для него, так и для Элейн. Впрочем, нет, Элейн пришлось даже потяжелее. Но овчинка выделки стоила. Мередит мысленно пообещал себе, что теперь постарается с лихвой компенсировать Элейн недостаток внимания и заботы. Эта мысль окрылила Мередита.
Он расплатился с таксистом, кивнул консьержу и поднялся на лифте на свой этаж. Выйдя из лифта, он услышал плач младенца и невольно удивился: у кого еще на их этаже может быть новорожденный? И почему малютка надрывается от плача? Мередиту даже в голову не пришло, что плакать может его ребенок. В конце концов, в квартире было трое взрослых: няня, горничная и сама Элейн. Не могли же они спокойно наблюдать за тем, как Мерри плачет. Но когда он отомкнул входную дверь, плач усилился. И потом, когда он воззвал: «Привет! Это я!», никто не ответил. И тут внутри у Мередита похолодело. «Господи, это же Мерри!» – мелькнуло у него в мозгу, и Мередит опрометью бросился в детскую.
Он увидел дочку лежащей в колыбельке со сжатыми кулачонками и раскрасневшейся мордочкой;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117