Парень держался просто, без всякой рисовки, не пытался напустить на себя какую-нибудь видимость бравады.
– Эй! – негромко окликнул вошедшего бармен.
Ответа не последовало.
– Что-нибудь закажете? – спросил он уже более определенно.
Тарзан отрицательно мотнул головой.
– Позвольте предложить вам пива.
Мужчина ничего не сказал. Глядя прямо на Хью и Льюиса, он обогнул массивный камин (в нем не было ни огня, ни дров), украшенный барельефами со странными коренастыми фигурками лыжников в старом советском стиле.
– Хью Гласс? – произнес он.
– Это я, – ответил Хью.
Ни эмблемы на футболке, ни татуировок, ничего вызывающего или хотя бы броского. Напряжение, в котором пребывал парень, подчеркивали его по-голливудски синие глаза. Он был очень смуглым – той смуглотой, которая отличает чернорабочих, трудящихся под открытым небом. Единственным бледным местом, которое углядел Хью, была полоска под ремешком наручных часов. Причесывался парень, вероятно, только по утрам, во время бритья, а потом уж не затруднял себя уходом за внешностью.
– Огастин, – представился он. – Из КСС. Я добрался туда слишком поздно. Вы уже ушли.
Хью лишь сегодня впервые услышал эту аббревиатуру, но накрепко усвоил ее значение: контрольно-спасательная служба – наблюдение за альпинистами, их поиск и спасение.
– Вы рейнджер, – полуутвердительно сказал он.
– Нет, я из службы «Восемьдесят», – сказал мужчина. Он стоял перед столом, не выказывая видимых признаков агрессивности, но определенно без дружественного настроя. Льюис тоже ощутил это.
– Это что-то новенькое, – сказал он.
– В восьмидесятых годах администрация парка ходила по местным барам и набирала народ на тушение пожаров. Платили по часам. Название прижилось. Так нас называют до сих пор.
– Вы пожарный? – осведомился Льюис.
Хью тем временем успел сложить два и два, КСС и почасовую оплату.
– Вы альпинист-спасатель, – сказал он.
Огастин кивнул; нетрудно было заметить, что он весь напряжен, как часовая пружина.
– Мы, видите ли, пропустили восьмидесятые годы. И девяностые, – сказал Льюис. – Ну а в наше время таким парням, как вы, позволяли жить в Лагере-четыре круглый год. – Выдающееся положение: в спасатели всегда брали только лучших из лучших.
Имя Огастин пробудило в памяти Хью отзвук какого-то скандала или эпопеи. Но он слишком давно пребывал вне клана, не общался с людьми, для которых восхождение было главным делом жизни, более важным, чем сама жизнь.
Огастин решил взять быка за рога.
– Вы видели ее последним, – сказал он Хью.
Он не спросил о «ней». Очевидно, тело все еще искали. Но в тоне отчетливо слышались обвиняющие нотки.
– Я рассказал все, что знал, – ответил Хью. – Но согласен ответить и на ваши вопросы. Садитесь. – Он махнул рукой бармену, чтобы тот принес Огастину обещанное пиво.
– Я не собираюсь сидеть здесь, – сказал Огастин. – Просто хочу услышать все это прямо от вас.
– Да сядьте же, черт возьми.
Огастин опустился на табурет, но сохранял дистанцию между собой и двумя пожилыми мужчинами: скрестил руки на груди, не поставил локти на стол, не наклонился к собеседникам. Его настороженной бдительности мог бы, пожалуй, позавидовать и наемный убийца. Но Хью заметил, что его взгляд остановился на фотографии.
– Анасази, – пробормотал Огастин себе под нос.
И сразу эти люди стали более понятными для него.
Появилось пиво, а заодно и два стакана тоника, хотя его никто не заказывал. Бармен стиснул ладонью загривок Огастина – никаких грязных намеков, – убрал руку и скрылся из виду. Через минуту репортаж с турнира по гольфу прервался, звук стих и экраны почернели. Им дали возможность поговорить спокойно.
– Чем я могу вам помочь? – спросил Хью.
Он искренне надеялся, что Огастин явился сюда не для того, чтобы вербовать их в горноспасатели. Он успел здорово устать. Стать причастным к ее тайне ему пришлось лишь вследствие непредсказуемой аберрации. Добавить ему было совершенно нечего.
– Вы сказали, что у нее были бусинки в волосах.
– Маленькие каменные бусинки. – Хью показал пальцами размер. – Из бирюзы, нефрита и агата. Очень миленькие.
– Но вы сказали, что она была шатенкой.
– Совершенно верно.
– Не блондинка? Может быть, волосы были испачканы кровью? – Огастин держал спину все так же прямо, но в тоне угадывалась сильная растерянность.
«Надежда, – сказал себе Хью. – Этот человек рассчитывает обрести надежду».
– Шатенка. Светлая шатенка, – сказал Хью. – Хотя не знаю, может быть, темная блондинка.
Огастин собрался с силами. Он отказался от надежды.
– Какого цвета были у нее глаза?
– Я не смотрел. Не хотелось.
– Какого роста она была?
– Она лежала на спине. – Плоского роста, черт возьми.
– Во что она была обута?
– Вы имеете в виду – какой фирмы? Не могу сказать ничего определенного. На ней были эти современные тапочки для лазания. Ну, знаете, такие… – Один торчал пяткой вперед. Хью изгнал это зрелище из своего сознания.
Его слова, совершенно определенно, убили Огастина.
– У нее были серьги?
– Серебряные колечки, штук пять. Здесь, по краю уха. Они были очень хорошо заметны. Я решил, что это модно.
– В обоих ушах?
Хью попытался восстановить в памяти вторую сторону ее тела.
– Я не знаю, – честно сказал он.
– Вы видели их только в одном ухе, – заявил Огастин, слегка повысив голос.
– Не помню.
– Но вы сказали, что они были очень заметны. Вы не могли не заметить их.
– По правде говоря, я сейчас пытаюсь вспомнить, было ли у нее второе ухо. Она падала сквозь кроны деревьев, и вторая сторона ее тела представляла собой очень неприятное зрелище.
Огастин уставился на него остановившимся взглядом.
– Послушайте, – сказал Хью, – совершенно ясно, что вы знакомы с этими девушками.
Было бы странно, если он их не знал. Долина представляла собой замкнутый и объединенный крепкими узами мир; особенно это относилось к сообществу восходителей, образовывавших нечто вроде племенных союзов всюду, где ему приходилось бывать, хоть в гималайской Солу-Кхумбу, хоть в Аппалачах.
Огастин выпятил челюсть.
– Скажите мне, как я могу помочь вам узнать ее имя, – сказал Хью. – Продолжайте задавать мне вопросы. Возможно, в конце концов что-нибудь прояснится.
– Вы только скажите: это была она? – Огастин раскрыл бумажник и показал фотографию молодой женщины, буквально купавшейся в солнечном свете. Ее волосы были белыми от света. Огастин тоже присутствовал на фотографии и тоже казался прозрачным в этом сиянии. Он обнимал женщину за талию.
Хью следовало бы догадаться раньше. Женщина – или одна из женщин, участвовавших в восхождении на стену, – была его любовницей.
– Нет, – заявил Хью. – Это не она.
– Не обращайте внимания на волосы, – сказал Огастин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Эй! – негромко окликнул вошедшего бармен.
Ответа не последовало.
– Что-нибудь закажете? – спросил он уже более определенно.
Тарзан отрицательно мотнул головой.
– Позвольте предложить вам пива.
Мужчина ничего не сказал. Глядя прямо на Хью и Льюиса, он обогнул массивный камин (в нем не было ни огня, ни дров), украшенный барельефами со странными коренастыми фигурками лыжников в старом советском стиле.
– Хью Гласс? – произнес он.
– Это я, – ответил Хью.
Ни эмблемы на футболке, ни татуировок, ничего вызывающего или хотя бы броского. Напряжение, в котором пребывал парень, подчеркивали его по-голливудски синие глаза. Он был очень смуглым – той смуглотой, которая отличает чернорабочих, трудящихся под открытым небом. Единственным бледным местом, которое углядел Хью, была полоска под ремешком наручных часов. Причесывался парень, вероятно, только по утрам, во время бритья, а потом уж не затруднял себя уходом за внешностью.
– Огастин, – представился он. – Из КСС. Я добрался туда слишком поздно. Вы уже ушли.
Хью лишь сегодня впервые услышал эту аббревиатуру, но накрепко усвоил ее значение: контрольно-спасательная служба – наблюдение за альпинистами, их поиск и спасение.
– Вы рейнджер, – полуутвердительно сказал он.
– Нет, я из службы «Восемьдесят», – сказал мужчина. Он стоял перед столом, не выказывая видимых признаков агрессивности, но определенно без дружественного настроя. Льюис тоже ощутил это.
– Это что-то новенькое, – сказал он.
– В восьмидесятых годах администрация парка ходила по местным барам и набирала народ на тушение пожаров. Платили по часам. Название прижилось. Так нас называют до сих пор.
– Вы пожарный? – осведомился Льюис.
Хью тем временем успел сложить два и два, КСС и почасовую оплату.
– Вы альпинист-спасатель, – сказал он.
Огастин кивнул; нетрудно было заметить, что он весь напряжен, как часовая пружина.
– Мы, видите ли, пропустили восьмидесятые годы. И девяностые, – сказал Льюис. – Ну а в наше время таким парням, как вы, позволяли жить в Лагере-четыре круглый год. – Выдающееся положение: в спасатели всегда брали только лучших из лучших.
Имя Огастин пробудило в памяти Хью отзвук какого-то скандала или эпопеи. Но он слишком давно пребывал вне клана, не общался с людьми, для которых восхождение было главным делом жизни, более важным, чем сама жизнь.
Огастин решил взять быка за рога.
– Вы видели ее последним, – сказал он Хью.
Он не спросил о «ней». Очевидно, тело все еще искали. Но в тоне отчетливо слышались обвиняющие нотки.
– Я рассказал все, что знал, – ответил Хью. – Но согласен ответить и на ваши вопросы. Садитесь. – Он махнул рукой бармену, чтобы тот принес Огастину обещанное пиво.
– Я не собираюсь сидеть здесь, – сказал Огастин. – Просто хочу услышать все это прямо от вас.
– Да сядьте же, черт возьми.
Огастин опустился на табурет, но сохранял дистанцию между собой и двумя пожилыми мужчинами: скрестил руки на груди, не поставил локти на стол, не наклонился к собеседникам. Его настороженной бдительности мог бы, пожалуй, позавидовать и наемный убийца. Но Хью заметил, что его взгляд остановился на фотографии.
– Анасази, – пробормотал Огастин себе под нос.
И сразу эти люди стали более понятными для него.
Появилось пиво, а заодно и два стакана тоника, хотя его никто не заказывал. Бармен стиснул ладонью загривок Огастина – никаких грязных намеков, – убрал руку и скрылся из виду. Через минуту репортаж с турнира по гольфу прервался, звук стих и экраны почернели. Им дали возможность поговорить спокойно.
– Чем я могу вам помочь? – спросил Хью.
Он искренне надеялся, что Огастин явился сюда не для того, чтобы вербовать их в горноспасатели. Он успел здорово устать. Стать причастным к ее тайне ему пришлось лишь вследствие непредсказуемой аберрации. Добавить ему было совершенно нечего.
– Вы сказали, что у нее были бусинки в волосах.
– Маленькие каменные бусинки. – Хью показал пальцами размер. – Из бирюзы, нефрита и агата. Очень миленькие.
– Но вы сказали, что она была шатенкой.
– Совершенно верно.
– Не блондинка? Может быть, волосы были испачканы кровью? – Огастин держал спину все так же прямо, но в тоне угадывалась сильная растерянность.
«Надежда, – сказал себе Хью. – Этот человек рассчитывает обрести надежду».
– Шатенка. Светлая шатенка, – сказал Хью. – Хотя не знаю, может быть, темная блондинка.
Огастин собрался с силами. Он отказался от надежды.
– Какого цвета были у нее глаза?
– Я не смотрел. Не хотелось.
– Какого роста она была?
– Она лежала на спине. – Плоского роста, черт возьми.
– Во что она была обута?
– Вы имеете в виду – какой фирмы? Не могу сказать ничего определенного. На ней были эти современные тапочки для лазания. Ну, знаете, такие… – Один торчал пяткой вперед. Хью изгнал это зрелище из своего сознания.
Его слова, совершенно определенно, убили Огастина.
– У нее были серьги?
– Серебряные колечки, штук пять. Здесь, по краю уха. Они были очень хорошо заметны. Я решил, что это модно.
– В обоих ушах?
Хью попытался восстановить в памяти вторую сторону ее тела.
– Я не знаю, – честно сказал он.
– Вы видели их только в одном ухе, – заявил Огастин, слегка повысив голос.
– Не помню.
– Но вы сказали, что они были очень заметны. Вы не могли не заметить их.
– По правде говоря, я сейчас пытаюсь вспомнить, было ли у нее второе ухо. Она падала сквозь кроны деревьев, и вторая сторона ее тела представляла собой очень неприятное зрелище.
Огастин уставился на него остановившимся взглядом.
– Послушайте, – сказал Хью, – совершенно ясно, что вы знакомы с этими девушками.
Было бы странно, если он их не знал. Долина представляла собой замкнутый и объединенный крепкими узами мир; особенно это относилось к сообществу восходителей, образовывавших нечто вроде племенных союзов всюду, где ему приходилось бывать, хоть в гималайской Солу-Кхумбу, хоть в Аппалачах.
Огастин выпятил челюсть.
– Скажите мне, как я могу помочь вам узнать ее имя, – сказал Хью. – Продолжайте задавать мне вопросы. Возможно, в конце концов что-нибудь прояснится.
– Вы только скажите: это была она? – Огастин раскрыл бумажник и показал фотографию молодой женщины, буквально купавшейся в солнечном свете. Ее волосы были белыми от света. Огастин тоже присутствовал на фотографии и тоже казался прозрачным в этом сиянии. Он обнимал женщину за талию.
Хью следовало бы догадаться раньше. Женщина – или одна из женщин, участвовавших в восхождении на стену, – была его любовницей.
– Нет, – заявил Хью. – Это не она.
– Не обращайте внимания на волосы, – сказал Огастин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82