Аррошкоа и Рамунчо идут последними, по запаху и по звуку определяя местонахождение товарищей, да и то с трудом, потому что веревочные подошвы контрабандистов производят не больше шума, чем пробирающиеся сквозь чащу волки.
Пятнадцать контрабандистов, растянувшись на пятьдесят метров, пробираются сквозь плотный мрак, окутывающий горы, под непрерывным ночным ливнем. В ящиках, которые они несут, ювелирные изделия, часы, цепочки, четки, завернутые в клеенку тюки лионского шелка. Далеко впереди идут двое с менее ценными товарами; это разведчики: в случае засады они вызовут на себя огонь карабинеров, а потом, побросав товар, скроются. Хотя шум дождя заглушает все звуки, они тем не менее говорят шепотом.
Тот, кто идет впереди Рамунчо, оборачивается и предупреждает его:
– Впереди река, – да ты и сам слышишь, она грохочет сильнее, чем ливень, – ее надо перейти.
– А! Перейти? А как, вброд?
– Нет, здесь глубоко. Иди прямо за нами, тут через нее перекинут ствол дерева.
Двигаясь вслепую, на ощупь, Рамунчо находит этот ствол, мокрый, скользкий и круглый. Он идет по этому обезьяньему мосту с тяжелой ношей на плечах, в то время как под ним бурлит невидимый поток. Сам не зная как, в непроглядной темноте, оглушенный грохотом реки и дождя, он все-таки преодолевает это препятствие.
На другом берегу нужно продвигаться еще более осторожно и бесшумно. Горные тропинки, опасные скользкие спуски в гнетущей темноте ночного леса, все это внезапно кончилось. Они вышли на какую-то равнину, где ноги вязнут в размытой дождем земле. Туфли на веревочной подошве, привязанные тесемками к их сильным ногам, с чавканьем и плеском ступают по болотистой почве. Напряженно вглядывающиеся в темноту кошачьи глаза контрабандистов смутно различают впереди какое-то свободное пространство, ветки больше не бьют по лицу, лесная чаща осталась позади. Дышать стало легче, да и идти, не спотыкаясь на каждом шагу, менее утомительно…
Но внезапно издали доносится лай собак; контрабандисты останавливаются и замирают, словно каменные изваяния, под проливным дождем. Они стоят так четверть часа, молча и неподвижно. Струи дождя проникают за ворот и, смешиваясь с потом, стекают по груди и спине. Они так напряженно вслушиваются, что у них начинает шуметь в ушах, и они слышат, как пульсирует кровь в висках.
Впрочем, им нравится это напряжение всех чувств, неотделимое от их ремесла. Оно дает им какую-то почти животную радость, удесятеряя их физическую силу, пробуждая в них древние инстинкты, пришедшие откуда-то из первобытных времен, зов лесов и джунглей. Понадобятся еще века смягчающего воздействия цивилизации, прежде чем исчезнет вкус к опасным неожиданностям, который детей заставляет играть в прятки, а взрослых влечет к военным перестрелкам, засадам или рискованному ремеслу контрабандистов.
Тем временем сторожевые псы успокоились и замолчали, а может быть, просто их чуткий нюх уловил какие-то новые запахи. Ничто больше не нарушало бескрайнюю, но все-таки тревожную тишину ночи, которую каждую минуту мог взорвать лай четвероногих стражей. Раздается приглушенная команда Ичуа, и они снова двигаются в путь по залитой мраком равнине. Они идут медленно и нерешительно, пригибаясь и приседая, с осторожностью диких зверей, которым грозит внезапное нападение.
Похоже, что Нивель уже рядом; ее не видно, потому что не видно вообще ничего, но ее слышно, и вот уже ноги с шорохом цепляются за какие-то длинные и гибкие стебли – прибрежные тростники. Это Нивель, по которой проходит граница; ее придется перейти вброд по выступающим из воды скользким камням, перескакивая с одного на другой, несмотря на тяжелый груз за спиной. Но сначала надо немного передохнуть, собраться с мыслями и проверить, все ли на месте. Они тихонько считают – все тут. Лежащие на траве ящики для привычных глаз контрабандистов кажутся более светлыми пятнами, в то время как человеческие фигуры вырисовываются длинными прямыми силуэтами, еще более черными, чем непроглядная пустота равнины.
Проходя мимо Рамунчо, Ичуа тихо спросил его на ухо:
– Когда ты мне расскажешь о том, что ты затеял, малыш?
– Сегодня, на обратном пути! О, не беспокойтесь, Ичуа, я вам все расскажу.
Сейчас, когда его грудь бурно вздымается, мышцы напряжены до предела, а воля к борьбе удвоилась в сегодняшнем предприятии, он больше не колеблется. В упоении собственной силой и энергией, он забывает обо всех моральных и религиозных запретах. Пришедшая в голову его сообщника мысль посвятить в их планы угрюмого Ичуа больше не пугает его. Будь что будет! Он последует советам этого изворотливого и ни перед чем не останавливающегося человека, даже если не будет иного выхода, как похитить Грациозу силой. Этой ночью он ощущает себя человеком, презирающим законы общества, бунтовщиком, у которого отняли подругу жизни, обожаемую, единственную, и он вернет ее себе, чего бы это ни стоило. Он думает о ней, и постепенно овладевающая им истома внезапно сменяется яростным, диким порывом; он жаждет ее всеми своими чувствами, всем своим молодым телом…
Они сидят по-прежнему неподвижно, дыхание их понемногу успокаивается. Мужчины встряхивают свои промокшие береты, стирают с лица капли дождя и пота, заливающие им глаза, и вот тут им становится холодно, промозглая сырость пробирает до костей; промокшая одежда леденит тело, мысли путаются; на них наваливается усталость этой и предшествующих бессонных ночей и сковывает их каким-то оцепенением в непроглядной темноте ночи под нескончаемым зимним дождем.
Впрочем, это им не внове; они привыкли и к холоду, и к сырости, эти закаленные бродяги, которые идут ночью в такие места, куда другие не заглядывают и днем; их не пугает призрачная чернота ночи, они могут спать где угодно, под дождем, в опасных болотах или глухих ущельях…
Ну, хватит отдыхать! Пора в дорогу! Наступает самый ответственный и опасный момент перехода через границу. Все мышцы напряжены, слух обострен до предела, расширенные зрачки вглядываются в темноту.
Впереди идут разведчики, за ними те, что несут сорокакилограммовые тюки и ящики, кто на плечах, а кто на голове. Оскальзываясь на круглых камнях, спотыкаясь, они идут по воде и в конце концов благополучно, ни разу не упав, достигают противоположного берега. Вот они и на испанской земле! Остается только без выстрелов и нежелательных встреч преодолеть двести метров, отделяющие их от одиноко стоящей фермы, где находится склад товара главаря испанских контрабандистов, и все, еще одна успешная операция будет позади!
Ферма стоит темная и мрачная, без единого огонька. Все так же бесшумно они на ощупь гуськом входят внутрь, и за ними задвигается огромный засов. Кончено!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Пятнадцать контрабандистов, растянувшись на пятьдесят метров, пробираются сквозь плотный мрак, окутывающий горы, под непрерывным ночным ливнем. В ящиках, которые они несут, ювелирные изделия, часы, цепочки, четки, завернутые в клеенку тюки лионского шелка. Далеко впереди идут двое с менее ценными товарами; это разведчики: в случае засады они вызовут на себя огонь карабинеров, а потом, побросав товар, скроются. Хотя шум дождя заглушает все звуки, они тем не менее говорят шепотом.
Тот, кто идет впереди Рамунчо, оборачивается и предупреждает его:
– Впереди река, – да ты и сам слышишь, она грохочет сильнее, чем ливень, – ее надо перейти.
– А! Перейти? А как, вброд?
– Нет, здесь глубоко. Иди прямо за нами, тут через нее перекинут ствол дерева.
Двигаясь вслепую, на ощупь, Рамунчо находит этот ствол, мокрый, скользкий и круглый. Он идет по этому обезьяньему мосту с тяжелой ношей на плечах, в то время как под ним бурлит невидимый поток. Сам не зная как, в непроглядной темноте, оглушенный грохотом реки и дождя, он все-таки преодолевает это препятствие.
На другом берегу нужно продвигаться еще более осторожно и бесшумно. Горные тропинки, опасные скользкие спуски в гнетущей темноте ночного леса, все это внезапно кончилось. Они вышли на какую-то равнину, где ноги вязнут в размытой дождем земле. Туфли на веревочной подошве, привязанные тесемками к их сильным ногам, с чавканьем и плеском ступают по болотистой почве. Напряженно вглядывающиеся в темноту кошачьи глаза контрабандистов смутно различают впереди какое-то свободное пространство, ветки больше не бьют по лицу, лесная чаща осталась позади. Дышать стало легче, да и идти, не спотыкаясь на каждом шагу, менее утомительно…
Но внезапно издали доносится лай собак; контрабандисты останавливаются и замирают, словно каменные изваяния, под проливным дождем. Они стоят так четверть часа, молча и неподвижно. Струи дождя проникают за ворот и, смешиваясь с потом, стекают по груди и спине. Они так напряженно вслушиваются, что у них начинает шуметь в ушах, и они слышат, как пульсирует кровь в висках.
Впрочем, им нравится это напряжение всех чувств, неотделимое от их ремесла. Оно дает им какую-то почти животную радость, удесятеряя их физическую силу, пробуждая в них древние инстинкты, пришедшие откуда-то из первобытных времен, зов лесов и джунглей. Понадобятся еще века смягчающего воздействия цивилизации, прежде чем исчезнет вкус к опасным неожиданностям, который детей заставляет играть в прятки, а взрослых влечет к военным перестрелкам, засадам или рискованному ремеслу контрабандистов.
Тем временем сторожевые псы успокоились и замолчали, а может быть, просто их чуткий нюх уловил какие-то новые запахи. Ничто больше не нарушало бескрайнюю, но все-таки тревожную тишину ночи, которую каждую минуту мог взорвать лай четвероногих стражей. Раздается приглушенная команда Ичуа, и они снова двигаются в путь по залитой мраком равнине. Они идут медленно и нерешительно, пригибаясь и приседая, с осторожностью диких зверей, которым грозит внезапное нападение.
Похоже, что Нивель уже рядом; ее не видно, потому что не видно вообще ничего, но ее слышно, и вот уже ноги с шорохом цепляются за какие-то длинные и гибкие стебли – прибрежные тростники. Это Нивель, по которой проходит граница; ее придется перейти вброд по выступающим из воды скользким камням, перескакивая с одного на другой, несмотря на тяжелый груз за спиной. Но сначала надо немного передохнуть, собраться с мыслями и проверить, все ли на месте. Они тихонько считают – все тут. Лежащие на траве ящики для привычных глаз контрабандистов кажутся более светлыми пятнами, в то время как человеческие фигуры вырисовываются длинными прямыми силуэтами, еще более черными, чем непроглядная пустота равнины.
Проходя мимо Рамунчо, Ичуа тихо спросил его на ухо:
– Когда ты мне расскажешь о том, что ты затеял, малыш?
– Сегодня, на обратном пути! О, не беспокойтесь, Ичуа, я вам все расскажу.
Сейчас, когда его грудь бурно вздымается, мышцы напряжены до предела, а воля к борьбе удвоилась в сегодняшнем предприятии, он больше не колеблется. В упоении собственной силой и энергией, он забывает обо всех моральных и религиозных запретах. Пришедшая в голову его сообщника мысль посвятить в их планы угрюмого Ичуа больше не пугает его. Будь что будет! Он последует советам этого изворотливого и ни перед чем не останавливающегося человека, даже если не будет иного выхода, как похитить Грациозу силой. Этой ночью он ощущает себя человеком, презирающим законы общества, бунтовщиком, у которого отняли подругу жизни, обожаемую, единственную, и он вернет ее себе, чего бы это ни стоило. Он думает о ней, и постепенно овладевающая им истома внезапно сменяется яростным, диким порывом; он жаждет ее всеми своими чувствами, всем своим молодым телом…
Они сидят по-прежнему неподвижно, дыхание их понемногу успокаивается. Мужчины встряхивают свои промокшие береты, стирают с лица капли дождя и пота, заливающие им глаза, и вот тут им становится холодно, промозглая сырость пробирает до костей; промокшая одежда леденит тело, мысли путаются; на них наваливается усталость этой и предшествующих бессонных ночей и сковывает их каким-то оцепенением в непроглядной темноте ночи под нескончаемым зимним дождем.
Впрочем, это им не внове; они привыкли и к холоду, и к сырости, эти закаленные бродяги, которые идут ночью в такие места, куда другие не заглядывают и днем; их не пугает призрачная чернота ночи, они могут спать где угодно, под дождем, в опасных болотах или глухих ущельях…
Ну, хватит отдыхать! Пора в дорогу! Наступает самый ответственный и опасный момент перехода через границу. Все мышцы напряжены, слух обострен до предела, расширенные зрачки вглядываются в темноту.
Впереди идут разведчики, за ними те, что несут сорокакилограммовые тюки и ящики, кто на плечах, а кто на голове. Оскальзываясь на круглых камнях, спотыкаясь, они идут по воде и в конце концов благополучно, ни разу не упав, достигают противоположного берега. Вот они и на испанской земле! Остается только без выстрелов и нежелательных встреч преодолеть двести метров, отделяющие их от одиноко стоящей фермы, где находится склад товара главаря испанских контрабандистов, и все, еще одна успешная операция будет позади!
Ферма стоит темная и мрачная, без единого огонька. Все так же бесшумно они на ощупь гуськом входят внутрь, и за ними задвигается огромный засов. Кончено!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43