ПО ТУ СТОРОНУ ЗЕРКАЛА
На следующий день я проснулся поздно и с трудом. Следующим он был,
разумеется, по отношению ко вчерашнему, а вчерашний оказался знаменателен
тем, что этот тип из восемнадцатой квартиры, набивавшийся ко мне во
друзья-товарищи, приволок ни с того, ни с сего полбанки настоящего
контрабандного кофе (кажется, из Гондураса), прямо в дверях сунул мне его в
руки (в порядке подхалимаша, я думаю), скорчился в туповатой ухмылке и
прогнусавил, что, мол, кофеина в нём все сто, а не ноль целых ноль десятых,
как в нашем, магазинном, пропущенном через Минпищепром. Я машинально принял
подношение и также машинально захлопнул перед его мясистым носом обитую
дерматином дверь. Нет, кажется "спасибо" я всё-таки сказал. Дело в том, что
по телеку в тот момент "Дочки-матери" транслировали, где наш выдающийся
сатирик М. Задорнов сыпал плоскими шуточками, а Алан Чумак раздавал всем
присутствующим по обе стороны телеэкрана несуществующие яблоки. Нет, на
яблоки я не клюнул - не дурак всё же, кумекаю, а вот на дочек и их мамаш
поглядеть охота была (особенно сцену в бассейне - помните?). Так что того
типа из восемнадцатой принимал не я, а мой автопилот; тот же автопилот
сварил этот проклятый кофе, чёрт бы его побрал, по всем правилам
кулинарного искусства, а расхлёбывать его пришлось, разумеется, мне.
Поскольку же "Арабику" и ей подобные сорта я привык потреблять литрами, то
и этот дурацкий контрабандный порошок я потребил по полной программе, а
потребивши, понял, что все сто, обещанные тем типом, - это не пустой звук,
а объективная реальность, данная мне в ощущениях посредством гулко
забившегося, словно рыба об лёд, сердца где-то внутри моей грудной клетки.
Сердце рвалось наружу, в панике биясь о рёбра, причём рёбра мои при этом
вибрировали и излучали звуковые волны достаточно широкого диапазона частот.
Даже Катька, жена моя, подозрительно скосила на меня свои большущие
глазищи, на секунду оторвавшись от телека, и попросила меня не греметь, а
то у неё от этого грёма (это она так выразилась) в глазах рябит. Словом,
удружил мне сосед. Кто ж знал, что этот буржуйский напиток надо пить
напёрстками, а не трёхсотпятидесятиграммовыми бокалами!.. Но главная
пакость состояла в том, что возлияние это проистекало на ночь глядя, на сон
грядущий, и потому пришлось мне потом полночи елозить по сбившейся
простыни, ища ту единственную, но с удивительным постоянством ускользающую
позу, приемлемую для отбытия в царство Морфея, и лишь под утро я забылся
тяжёлым, наполненным сюрреалистическими ужасами сном. Дураку ясно, что на
работу я проспал. К тому же ещё Катька, как нарочно, не разбудила вовремя,
сама же смоталась, даже не предупредив. Меня всего колотило и трясло,
словно с похмелья. Решив полечиться по принципу "клин клином", я сварил
себе ещё порцию дьявольского зелья, но на этот раз потребил дозу, имеющую
хождение в загнивающем западном мире. И тем не менее в груди у меня что-то
жалобно застонало, заскулило, забулькало. Но пусть оно даже волком завоет,
а на работу всё равно переться надо. Куда ж от неё денешься? Труд -
почётная обязанность каждого гражданина нашей страны: Тьфу, чтоб его!..
Хорош труд, когда за него гроши платят! А ещё лучше те гроши, на которые в
магазине купить нечего... Но хошь не хошь, а вынь да положь - тунеядство у
нас ещё никто не отменял. А посему я собрал свою волю воедино, прошлёпал
босыми ступнями в ванную, умылся, оделся, что-то запихал себе в рот,
подхватил на ходу электробритву - станком я принципиально не бреюсь ввиду
повышенной чувствительности моего эпителия - и расположился с нею в руке
напротив большого, во весь рост, зеркала, являющегося неотъемлемой частью
гардеробной двери. Соскребая суточную щетину со своих щёк, я полностью
отдался созерцанию своей физиономии. Ну и рожа, нечего сказать! Четвёртый
десяток на исходе, а всё такая же бесцветная, незаметная, безликая. Рожа
неудачника - такую видишь и тут же забываешь. Вот и оттенок какойто
синюшный проступил. Я выпятил подбородок, облизывая его бритвой, и
отражение в зеркале повторило сию эволюцию, но, как мне показалось, с
некоторым запозданием. Впрочем, этого и следовало ожидать: как-никак, а
кофеин относят к разряду наркотиков. Ну, попадись мне этот придурок из
восемнадцатой, я ему припомню его контрабандный товар! Не хватало ещё в
дурдом загреметь... Из соседней комнаты взвизгнул телефонный звонок, и я
ринулся было туда, но тут же остановился как вкопанный, ибо никакого
телефона у нас и в помине нет, не было и неизвестно, будет ли, а если и
будет, то опять-таки неизвестно - когда, через сколько лет и в каком
тысячелетии, так как на очередь мы с Катькой встали ещё в те далёкие,
дозастойные времена, и с тех пор ни слуху, ни духу о вожделенном,
мифическом телефоне нет, и опять-таки неизвестно - будет ли, а если и
будет... Словом, прозвенело три раза и смолкло. Видно, и это наваждение
придётся списать на те же "все сто", щедрой дланью отсыпанные мне
благодетелем соседом, чтоб он провалился вместе со своим Гондурасом...
Когда я снова вернулся к зеркалу, чтобы продолжить ежедневную, до жути
осточертевшую процедуру выскребания суточной щетины, моего отражения в
зеркале уже не было. То есть здесь, в комнате, по сю сторону зеркала я был,
а там, в точно такой же комнате, но уже по ту сторону того же зеркала -
меня не наблюдалось. Меня охватила ярость. Наверняка тот индюк подсыпал мне
какой-нибудь гадости: травки какой или порошка какого буржуйского. А посему
индюку тому я мысленно поклялся вынуть ноги сегодня же, сразу по приходе с
работы, как раз накануне футбольного матча, чтобы не топал он ими от
радости, если, не дай Бог, его дурацкая "конюшня" сдуру банку киевлянам
влепит. Но прошло пять минут, и я уже кончил бриться, а меня там всё ещё не
было. Вот тут я впервые ощутил страх. Неужто и впрямь крыша поехала? Совсем
это некстати, надо заметить. Мне почему-то представилось, как волокут меня
под белы рученьки два огромных санитара, а маленький вертлявый докторишка с
козлиной бородкой этаким живчиком скачет вокруг нас и приговаривает:
"Граждане! Минздрав СССР предупреждает: контрабандный кофе чертовски вреден
для вашего здоровья!" Ну, индюк, ну, бегемотище, я тебя встречу в тёмном
переулке, ты у меня спляшешь ламбаду под аккомпанемент своих же собственных
рёбер!.. Тут я заметил, что на меня кто-то затравленно взирает с правой
стены, - с той, где ковёр раскинулся о края и до края. Не то, чтобы я
испугался, а стало мне всё это на нервы действовать. Дело в том, что со
стены на меня пялился я сам, вернее, мое утерянное отражение - плоское,
двухмерное, но передающие мельчайшие детали своего оригинала.
1 2 3 4 5 6 7