– Был тут дом с колоннами, – словоохотливо ответила женщина. Она явно скучала над своей коляской и была рада хоть с кем-нибудь перекинуться словом. – А вам он зачем?
– Мы одного человека ищем, который тут жил. Ивана Ивановича. Вы не знали его? – спросила Наташа.
– Не знала, милая, – с сожалением ответила женщина и снова спросила так же, как и про дом: – А вам он зачем?
– Мы… – замялась Наташа, не зная, как объяснить. – … Он нам очень нужен! А жильцов отсюда куда переселили, вы, случайно, не знаете?
– Да кто ж его знает. Кого куда. – И, видя расстроенное лицо девочки, добавила: – Погоди, многим дали квартиры в новом заводском доме. Это завод расширяется, новые цеха строит. Он и забрал территорию под цеха. А прежних жильцов – в свои дома. Один как раз тут, неподалёку. Двенадцатиэтажный с балконами. Внизу гастроном. Попробуйте, зайдите в домоуправление, может, вам там что-нибудь скажут про вашего человека, – посоветовала она.
– Спасибо! Большое спасибо! – радостно поблагодарила Наташа и побежала к мальчишкам.
– В конце улицы! Плиткой сиреневой облицован. Его так и зовут – сиреневый дом! – крикнула вдогонку женщина.
Сиреневый дом они нашли сразу. Он громадой возвышался над всеми другими домами, сверкая на солнце широкими окнами. Тянулся вдоль улицы, приглашая множеством подъездов. И опять они остановились – теперь уже перед этой сиреневой громадой – в полной растерянности.
– В домоуправлении надо фамилию назвать, а не Ваня в квадрате, – сказал Борис Авдеев, и он был прав.
– Пошли, – сказал Кореньков и первый отвернулся от сиреневой громадины. Молча они прошли по улице обратно, мимо красного терема, который непонятно каким образом оказался заводом, мимо рыжего кота, который по-прежнему восседал на вышитой подушке и презрительно смотрел на улицу, мимо цветочных горшков, мимо клетки с весёлой канарейкой. Оставалось только перейти площадь, спуститься в метро и разойтись по домам.
Совесть – что это такое?
Прозвенел звонок с уроков, и ребята стали радостно собирать учебники и тетради.
– Корешок! – закричал на весь класс Борис Авдеев. – Сначала ко мне, заберём кости, потом к тебе, а потом к ней!
Борька прокричал это громко, и будь это на перемене, наверное, многим было бы любопытно, куда это Авдеев с Кореньковым собираются с костями. Но сейчас все так заторопились по домам, что никто вроде бы не обратил внимания на Авдеева с Кореньковым. Только Наташа Бочкарёва догадалась, кто такая эта «она», к которой Авдеев с Кореньковым собираются идти с костями, да Света Мурзина насмешливо пропела:
– Пойдём в гости глодать кости! – За что и получила от Бориса Авдеева сумкой по спине.
Но Света не такой человек, чтобы спустить кому-то безответно. Она размахнулась ранцем и стукнула Борьку Авдеева по макушке. Борька Авдеев… Борька Авдеев не успел ответить Свете. В класс заглянула вожатая Лена.
– Света Мурзина, Наташа Бочкарёва, задержитесь, – закричала она, стараясь перекрыть общий радостный гул сборов.
– Зачем? – спросила Света.
– Насчёт вашей подшефной Анны Николаевны Полуниной, у которой мы концерт давали. Верней, насчёт её сына. Поговорить нужно. – Лена посмотрела на Коренькова, уже собравшего свою сумку, и добавила: – Ты, Кореньков, тоже задержись.
Кореньков, к удивлению Лены, не стал возражать, молча положил свою сумку на стол и сам уселся рядом. Лена хотела сделать ему замечание, чтобы не сидел на столе, но только покосилась и промолчала. А на соседний стол сел Боря Авдеев.
– А тебе что, Авдеев? – спросила Лена.
– Ничего, – сказал Борис Авдеев.
– Как ты отвечаешь, Авдеев! – строго сказала Лена.
– Он всегда так, – вставила Света.
Борис Авдеев показал Свете язык.
– Ступай, Авдеев, – сказала Лена.
– Да пусть сидит, – вступилась Наташа.
– А чего он, – заспорила Света.
– Хватит пререкаться, – сказала Лена. – Пусть сидит, если хочет. Только слезь со стола и сядь как следует, – посмотрела она на Борю Авдеева, – и ты, Кореньков, тоже. Вот что, ребята, – продолжала она, обращаясь, впрочем, не к мальчишкам, а к девочкам уже другим, деловым тоном. – Я говорила с Ириной Александровной, она советовалась с директором, и он разрешил поместить фотографию сына Анны Николаевны Полуниной, Павла, на наш стенд фронтовиков, хотя он и не учился в нашей школе. Надо попросить у Анны Николаевны его карточку.
– Не даст она, – с сомнением сказала Света.
– Даст! Даст! – закричал Кореньков.
– Даст! – закричал и Боря Авдеев.
– Не мешай, Авдеев, – сказала Лена и продолжала, обращаясь уже к Коренькову: – Лучше всего фотографию в военной форме.
– У неё нет в военной форме, – сказал Кореньков.
– А ты откуда знаешь? – закричала Света.
– Он знает, – сказала Наташа.
– А ты откуда знаешь, что он знает? – сердито спросила Света.
– А вот знаю, – упрямо проговорила Наташа.
Кореньков и в самом деле многое знал о Павле Полунине. Он знал, что Павлик, ещё когда учился в шестом классе, спрыгнул с крыши сарая и сломал ногу, его отвезли в больницу, наложили гипс. Некоторое время он пролежал в больнице, а потом всё ещё с загипсованной ногой вернулся домой и даже ходил в школу. На больную ногу нельзя было надеть ботинок, и Павлик ходил в школу – одна нога в ботинке, а другая – в папиной калоше. Теперь того сарая не было и в помине, на месте сараев стояли железные гаражи. Впрочем, мальчишки – Кореньков это видел – так же прыгали с крыш гаражей, как во времена, когда рос во дворе Павлик Полунин, прыгали с крыш сараев. И их также ругали за это. Знал Кореньков, что однажды отец Павлика Фёдор Алексеевич за ударную работу получил на заводе премию, и на эту премию Павлику купили велосипед. Велосипедов больше ни у кого не было, и все ребята во дворе по очереди катались на Пашкином велосипеде. И сломали его так, что никто не брался починить. Но Пашка не обижался на ребят. Знал Кореньков, что Павлик любил вишнёвый кисель. Кореньков и сам любил вишнёвый кисель. И когда он среди лета возвращался в Москву из лагеря на три дня между первой и второй сменой, мама всегда к его приезду варила вишнёвый кисель – целую эмалированную кастрюлю. Кореньков ел этот вишнёвый кисель все три дня. Когда мама была дома – из чашки, когда её не было – прямо из кастрюли. Из кастрюли было вкуснее. Знал Кореньков, что Павел Полунин строил корабли, что хотел стать моряком, а погиб в пехоте. И он хорошо представлял себе Павлика мальчишкой, прыгавшим с крыши сарая и катающимся на велосипеде по двору и по Гвардейскому переулку, который тогда ещё не назывался Гвардейским, а как-то по-другому. Юношей-старшеклассником в распахнутой у ворота рубашке с короткими рукавами. И даже представлял его себе в военной форме, хотя такой карточки у Анны Николаевны не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28