К тому времени, отделка моей квартиры еще продолжалась, однако, я уже вынужден был поселиться в ней. В тот памятный день я в очередной раз какой по счету - выносил мусор, когда гостеприимная дверь неожиданно распахнулась и обе девушки вышли покурить. Мы, как обычно, поздоровались, идя к мусоропроводу, я краем уха услышал в их разговоре слова, касающиеся моей персоны, а когда возвращался, Маша остановила меня, самым простым способом - преградив путь. И, видно, из побуждений, продиктованных системой Станиславского, старательно выдерживала паузу, прежде чем задать вопрос; все это время я с любопытством разглядывал миловидную крашеную блондиночку-душечку, живую, точно капля ртути, с пухлым детским личиком, голубыми глазками, алыми губками бантиком - уменьшительно-ласкательные определения просто были созданы для описания ее внешности. Да и росточком она не вышла, на голову ниже меня или моей соседки - в этом параметре мы соответствовали друг другу. Интересная деталь, позже, когда я пытался воспроизвести в памяти лицо Маши, оно, подобно все той же капле, растекалось под моими попытками воссоздать его и собиралось вновь, но уже в каких-то фантомных образах, виденных не то на обложках журналов, не то в рекламных блоках на телевидении. И оттого, что я не был уверен, верно ли вспомнил ее лицо, не смешал ли случаем черты, позаимствовав какую-то часть из образов других людей, ничем не связанных с девчушкой, первое время я не сразу узнавал ее, тем более, что Маша любила менять наряды, порой по несколько раз на дню и лишь отстраненно понимал, что никто другой не может выйти с такой небрежностью из квартиры моей соседки.
Меж тем, тогда она, преградив мне дорогу и выдержав необходимую, по ее мнению, паузу, спросила:
- Молодой человек, вам не кажется странным то обстоятельство, о котором я только что узнала, а именно: вы до сих пор не знакомы с моей лучшей подругой, - пальцы ее зацепили рукав кофты моей соседки, она повернулась к Маше. - Столько времени живете в соседних квартирах, можно сказать, бок о бок, а друг о друге слова сказать не можете. Это неестественно.
Несколько ошарашенный ее словами, я признался, да это не совсем обычно. Маша продолжила:
- В таком случае, представьтесь нам, пожалуйста.
Так я узнал, что мою соседку зовут Талия.
- Обычно все мужики делают при упоминании этого имени такое выражение лица, как и у тебя сейчас, - откомментировала она мои вздернутые брови.
- Просто редкое имя, - пробормотал я, более удивленный, нежели смущенный ее натиском.
- Греческое, данное в честь одной из харит, богинь плодородия, впоследствии ставших олицетворением женской красоты и прелести. В переводе означает "цветущая", - Маша говорила как по писаному. - Впрочем, это ясно и без перевода. Кстати, хариты в римской мифологии именовались грациями и под этим именем известны нам больше.
Она хотела еще что-то сказать, но Талия, вмешавшись, остановила подругу:
- Маш, довольно уже.
По виду девчушка была лет на девять моложе моей соседки и, наверное, воспринимала Талию не иначе, как старшую сестру. После коротких ее слов, Маша немедленно замолчала, хотя по-прежнему продолжала стоять на моей дороге. И так и не уступив, задала другой вопрос:
- Ты давно здесь живешь? В смысле, совсем уже переехал, или еще приходящий?
- Месяц как поселился.
- И за это время... все, молчу, молчу. До сих пор приводишь хоромы в порядок? - я кивнул. Маша старательно изображала младшую сестру, до которой нет никому дела и за которую никто не отвечает. - У тебя, кажется, две комнаты? Я вижу, все деньги ушли на покупку. Талия мне рассказывала, что ты один со всем ремонтом возишься. Дело движется от получки до получки.
Талия нахмурилась, но я рассмеялся. Давно уже не слышал такой откровенной болтовни и столь же откровенного любопытства. Некоторая скованность, бывшая прежде меж мною и моей соседкой, теперь исчезла. Талия улыбнулась вслед за мной, и Маша, верно восприняв этот сигнал, продолжила расспросы, к которым теперь присоединилась, с моего бессловесного позволения и ее подруга. Пока бразды нашей беседы находились целиком и полностью в Машиных руках, девчушка удовлетворяла свое любопытство, а я отвечал ей, охотно и без какого-то принуждения. Рассказал о работе, "главбух, это звучит гордо", съязвила неугомонная, - о том, каким образом досталась мне эта квартира - "значит, фирма, подарив тебе ее, просто купила тебя лет на двадцать вперед. Или сколько ты будешь выплачивать им из своей зарплаты. Кстати, какая она у тебя?"
- Чуть больше половины одного квадратного метра жилплощади, отшутился я.
- За десять лет не управишься, - серьезно сказала Талия, и эта ее серьезность завела Машу еще больше. Мы как-то так сошлись взглядами в этот момент... словом, ее веселость заразила и меня. Я вспомнил анекдот, довольно старый, о новоселах, потом еще один из той же серии. Смех Маши был неподражаем. Улыбка Талии - наверное, она уже слышала все эти шутки, - в противоположность подруге, - тоже. Я стал рассказывать еще один, искоса поглядывая на свою соседку.
Она стояла, прислонившись к стене, и с видимым интересом наблюдала. За мной и за Машей, мы оба были в фокусе ее внимания. К кривляньям и шуточкам своей подруги она привыкла и теперь любовалась моей реакцией на Машу, реакцией, должно быть, непосредственной и весьма сумбурной. Она улыбалась в нужные мгновения, когда мы оба вспыхивали смехом, и поддерживала наши фразы своими репликами так, чтобы разговор не затухал, тыкаясь в глухие стены, а велся свободно, как ему заблагорассудится. И все же она была отстранена как-то от нас, отстранена незаметно, почти нечувствительно, наверное, она привыкла вот так вот отстраняться во время любого разговора, чтобы взглянуть на собеседника со стороны, другими глазами. Она словно бы экономила силы в слишком активной беседе, перекладывая большие затраты на поддержание темпа на других. Мне, человеку, привыкшему работать не столько с цифрами, сколько с людьми, стоящими за ними, их создающими или претворяющими в жизнь, и потому считавшему себя неплохим знатоком и бумажного и человеческого, все же далеко не сразу стало заметна эта черта характера Талии; впрочем, в те дни я меньше всего задумывался над подобными вещами. С превеликим удовольствием я ловил, как бабочек, разноцветные мгновения веселья, счастливый уже тем, что принят в доселе закрытый круг общения, и аккуратно складывал их в закрома своей памяти. Все же не так часто подобное происходит со мной. То были минуты, имеющие легкий, едва ощутимый, - благодаря Маше, конечно, - аромат бесшабашной юности, уже подзабытый мной за синим экраном дисплея, за горами распечаток, за колонками цифр, за вечной серьезностью занятий, и вспоминаемый последнее время совсем нечасто, почти всегда лишь во снах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17