Хорошо помню, что после каждой неудачи мы долго обсуждали ее причины, возможно, этого не надо было делать, возможно, не надо было так спешить и стремиться получить все и с первого же раза....
Сейчас мне кажется, что мы были неправы с самого начала. Мы обменяли наши отношения, став из друзей теми любовниками, которым прежние чувства уже не ко двору, а новые не по карману. Не знаю, дал ли нам этот переход хоть какое-то удовлетворение, кроме морального. Ей, наверное, все же большее, нежели мне. Олеся, помнится, предлагала мне завести ребенка, примерно в тех же выражениях, будто речь шла о домашнем животном, аргументируя это так: это больше сблизит нас, позволит нам чувствовать некую общую ответственность.... У нее, как и у тебя, был кот, служивший для нас предметом размолвок: я не люблю кошек, не помню, говорил ли об этом. Словом, я отказался. После этого наш роман был исчерпан.
А потом я просто бежал ее. Бросился в чужие объятия с такой поспешностью, будто искал в них убежища от предыдущих, с таким трудом выстроенных, отношений. И, да что скрывать, просто бежал привычных стен, как ее дома, так и того, где прожил всю жизнь, надеясь поскорее переменить общество и следом перемениться самому. Сейчас прежние стены тех домов все еще давят на меня. Уже не так сильно. Возможно, это благодаря нашему с тобой знакомству.
- Возможно, - согласилась Талия. - Или дело лишь в одной Маше?
И пока я пытался заплетающимся языком уверить ее в обратном, моя соседка взглянула на часы и резко, так что скрипнули доски кровати, встала на ноги.
- Мне пора, - сказала она, не слушая меня, и потому с легкостью перебивая. - Уже половина девятого. А тебе еще возиться со шкафом. И с ужином, - немного погодя с мягкой полуулыбкой добавила она.
Я поднялся следом.
- Вызову человека с пиццей по твоему совету.
Талия закивала. А затем неожиданно произнесла:
- Знаешь что, лучше я покормлю тебя сама, - голос ее зазвенел от едва сдерживаемого волнения, словно, приглашая к себе, Талия решилась на нечто большее нежели простой знак этикетной вежливости. Я вспомнил.
- Прости, у меня из головы вон. Деньги... которые я задолжал тебе по карточке. Мы с Машей покупали на твою карточку вместе, я в спешке позабыл кошелек.
Она слушала и не слышала. Когда я закончил, спросила:
- Это так важно?
- Да. Для меня конечно, - я заглянул в бумажник и подал ей новенькую пятисотрублевку. Талия молча положила банкноту в карман и знаком предложила следовать за собой.
Ужин прошел тихо и спокойно. Талия сервировала стол изысканно, но сама почти не ела, правила требовали от меня того же, но сдержаться я не мог. Лишь изредка посматривал на хозяйку, пытаясь понять причины того напряженно звенящего голоса, которым она приглашала меня отужинать. Причин не было, постепенно я позабыл и о голосе, и об оброненной вскользь фразе о Маше, все это окончательно выветрилось из головы, когда, уже после ужина, Талия включила музыкальный центр и поставила диск с мелодиями Франсиса Гойи.
Следующие семьдесят три минуты мы сидели молча. Но это было иного рода молчание, нежели то, что сопровождало ужин. На диване меж нами не было пограничного пространства, я чувствовал тепло, исходившее от ее тела, а Талии, должно быть, в точности так же передавалось мое тепло. Мы молчали и слушали: мелодия, отзвучав, немедленно сменялась другой, следующая третьей. Они были коротки, эти гитарные композиции: легкие переборы струн в тиши студии, в молчании комнаты, и каждая звучала чуть иначе, чем та, что была до нее - медленнее и печальнее или быстрее и радостнее. Они сменяли друг друга прерывистыми мгновениями мертвого фона, но я не слышал его, в то время мне казалось, что одна и та же мелодия, непрерывно изменяясь, все продолжает литься из колонок, расставленных по углам комнаты, наполняя ее тихой и такой простой и прекрасной музыкой.
Я вернулся к себе. Открывая незапертую дверь, я безуспешно пытался намурлыкать под нос хоть одну из услышанных композиций, совершенно напрасно; они продолжали звучать в моей голове, но не могли найти выхода. Мне не хотелось прощаться с музыкой Гойи как можно дольше, и я все пытался по памяти, фальшивя и сбиваясь с ритма, воскресить то, что было давно утрачено, осталось там, за дверью, закрывшейся у меня за спиной, в умолкшем музыкальном центре соседней квартиры.
Войдя в гостиную, я зажег свет. И замер.
На диване, свернувшись калачиком, сидела Маша; должно быть, она задремала, поджидая меня, но яркий свет от трехрожковой люстры немедленно разогнал ее дремы.
Она подняла голову, тряхнула волосами, прогоняя краткий сон, и сказала просто:
- Тебя долго не было.
Я присел на краешек дивана, осторожно коснулся Машиной ноги, покрытой едва заметными белесыми волосками, точно не веря в ее материальность. Она улыбнулась этому моему прикосновению и присев, поцеловала меня.
- У тебя дома хоть шаром покати. Ты что, ходил ужинать? К нашей общей знакомой?
Я кивнул; улыбка ее была заразительна.
- Да, конечно, так куда проще. А ты сказал ей, что мы на пару воспользовались ее кредиткой?... Ну, совершенно напрасно. Я ничего ей не говорила, мог бы и ты помолчать, - и Маша обняла меня.
- Ладно, не дуйся, - она склонила голову мне на плечо. Я чувствовал только легкое прикосновение ее волос, щекотавших мне шею. - Ну должны же быть у нас с тобой свои маленькие секреты. Ото всех, даже от Али. Ты согласен? Согласен? По глазам вижу. Вот и хорошо. А то как же нам иначе вдвоем быть?
Ответа на этот вопрос я не знал. Потому спросил о другом:
- Ты ужинала?
- Да, еще дома. А то разве можно тебя дождаться на голодный желудок?
- Долго ждала?
- Уж порядочно, поверь мне. У Альки ты засиделся, откровенно говоря. Сколько сейчас? - да, засиделся. Чем вы столько времени там занимались?
Она шутила, но я ответил серьезно.
- Слушали Гойю.
- Ну конечно, ее любимого. И неужели все?
- Все. А что еще....
- Честное пречестное? Нет, молчи, а то нарушишь торжественную клятву, тебе это припомнится на страшном суде. Лучше всего для тебя доказать свою невинность - это пройти испытание. Не бойся, я не Торквемада, испытание будет нестрашным, без применения новейших средств глажки и пайки. И проводить его буду лично я.
Она соскочила с дивана и натянула майку на голову, выпростав из рукавов руки и сделав, таким образом, некое подобие маски палача. Худая ее спина немедленно обнажилась.
- Пойдем, - бесцеремонно приказала она.
- Куда?
- Пойдем, сам все увидишь.
И повела меня, тыкая пальцем в спину, в соседнюю комнату. Слабый запах Талии все еще витал в ее стенах. Наткнувшись на несобранный шкаф, Маша замерла, зашарила по стене в поисках выключателя. Я опередил ее. Наши пальцы соприкоснулись - и в этот миг зажегся свет.
Место на постели, где, выспрашивая меня, сидела Талия, осталось в полной сохранности, смятым покрывалом обрисовывая контуры ее тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17