то взволнованная, то неспешная болтовня о том и о сем, сопровождаемая шампанским и дорогими сигарами, коими я с удовольствием вас угощал.... Славное это было времечко, ей же ей славное. А вы меня не признали вначале. Жаль, конечно, но я на это почти и не рассчитывал. Если бы так случилось, один шанс на миллион, уверяю вас, капитан, тотчас бы исполнил свой долг до конца.
- Вот как, - я пристально посмотрел на него.
- Разве вы решились отказаться от своего прошлого обещания? Не верю, капитан, в ваших глазах говорит разум, принадлежащий этой жизни, жизни, которая вам дана в нагрузку, как наказание. Бросьте ее, капитан, и слушайте.
Я переступил с ноги на ногу, разом почувствовав, как сквозит от входной двери. Почему-то вспомнилось, как я свернул ни с того, ни с чего в переулок и решил пройти через район этих трущоб - зачем? спрашивал я тогда себя. Спросил бы сейчас, да ответ уже известен.
- Узнай вы меня тогда - хотя бы я прочитал бы это в глазах шестилетнего ребенка, немедленно дал бы яд.
Он резко замолчал и повернулся всем телом ко мне, встав с подоконника. Я вздрогнул, в замешательстве отступая на шаг, и уперся в стену. Страх сковал меня, множась на глазах: к страху, что я внезапно испытал к Добролюбову, тому рациональному страху узнавания добавился новый, вернее будет сказать, прежний страх, прошедший сквозь десятилетия, с той эпохи, с июня двенадцатого года. Только сейчас этот страх настиг меня.
- Отчего вы так взволнованы, я не пойму. Я обещал помочь вам в двенадцатом, помочь именно свести счеты с жизнью, вы же на нынешнем опыте своем, капитан, знаете, как это нелегко, какое мужество и самообладание требуется от решившегося на этот шаг человека. За этим я явился и сегодня. Вам не мила эта жизнь, капитан, не разубеждайте ни себя, ни меня, я и без того прекрасно знаю, что вы мне сейчас скажете, какие избитые штампы приведете в оправдание прожитых долгих лет. Ни к чему. Да и поздно уже. Вы решили покончить с собой еще в шесть лет, уже тогда ваше чувство, данное до рождения, подсказывало вам, что нынешняя жизнь не придется вам впору, и вы совершите страшную ошибку, не повиновавшись ему. Результат вы знаете лучше меня - жалкое прозябание, с каждым днем уменьшающее ваши шансы на логичное завершение существования. Конечно, вы мне можете возразить, спичками нельзя отравиться, но вы же не знали этого тогда, не знала этого и ваша мать. Потому появился я и попытался вытащить вас. Не удалось. И вот спустя годы, это же чувство, засевшее в вас, то самое, что было погребено под спудом проживаемых вхолостую лет вашей бессмысленной жизни, вновь воззвало ко мне. Это случилось в тридцать лет, два события наложились друг на друга - ушла ваша девушка, увы и ах, и вас турнули из органов правопорядка. А ведь там вы служили по своему призванию, этим же до рождения полученным чувством руководствуясь, пошли именно в отдел, занимающийся помимо всего и спасением таких, кем были вы. И всех, кого вы спасли, вы спасли не зря, они живы и по сей день, и не помышляют о прежнем, а того, кто ушел от вас, забрал я, ибо он, так же как и вы, был моим клиентом и я в тот раз пришел за ним. Вы находились на нужном месте - шесть или семь лет я был вынужден мириться с вами, не в силах помочь ни вам, ни себе. Но случилось то, что обязано было произойти, вас бросила девушка, и выгнало начальство, вы остались одни, вы разбудили на краткий миг свое чувство, и оно указало вам, - во второй раз путь к спасению. Я снова был с вами, я снова жаждал, чтобы вы узнали меня, хотя надеяться мне не следовало. Но... таково слово, данное вам, я не был в силах его нарушить. Вас снова спасли, вы устроились, - заметьте! продавцом в маленьком аптечном киоске на вокзале, мне снова пришлось ждать, ибо вы снова теперь уже помогали мне завершать чьи-то судьбы. Те, кто не хотел возвращаться в этот мир снова и снова, те, кто не хотел оставить его и в воспоминаниях, навсегда остаться в заоблачных высях бестелесным духом, жаждущим покоя и тишины вечной ночи, - все они шли ко мне. И я давал им этот покой. Так что счет не пять - один, капитан, но это к слову. Но вы все тянули и тянули со следующим разом, в сущности, мне не оставалось ничего другого, как решиться сделать шаг первым. Человеку не дано понять ни свое, ни, тем более, чужое предназначение, я осознал, что мне придется вмешаться и напомнить и о себе и об обещании. Вы призывали меня, чтобы уйти навсегда, я не мог вам отказать, как не могу более медлить. Поэтому вы здесь, капитан, и поэтому вы выслушали от меня все, что полагалось выслушать, и узнали меня, и теперь вам осталось сделать только один шаг. Выберите его сами, капитан.
Я плохо его слушал. Пока Добролюбов говорил, сотни мыслей стремительно проносились в моей голове, что-то откровенно нашептывающих мне: одно, другое, третье; они спорили и перебивали друг друга, не давая мне и секунды покоя. Как не давал покоя и страх, душивший всякое желание к действиям. Слова молодого человека текли мимо меня, лишь изредка залетая в душу, и кололи ее точно серебряной иголкой. Едва он закончил, и снова оглянувшись, повернулся ко мне, я бросил быстрый взгляд, разумеется, не ускользнувший от Добролюбова, в угол, туда, где лежали брошенные нами револьверы. Прежняя маска внимательности и сосредоточенности во мгновение спала с его лица, Добролюбов расхохотался уверенно, побеждающе, и смеясь, покачал головой.
- Ну что вы, капитан, вы плохо обо мне думаете. Все будет иначе. Вы узнали меня, - он перестал смеяться и уже спокойно продолжил, - это главное. Я попросту разбудит то ваше чувство, вы последуете ему - сейчас или потом - и все ваши треволнения кончатся раз и, поверьте, навсегда. Сюда, в этот мир, вы уже никогда не вернетесь.
- Что вы намереваетесь сделать?
- Ничего особенного. Не волнуйтесь так, капитан, иначе вас хватит удар, а еще одной вашей жизни я просто не переживу. Мы поступим с вами иначе. Проще и умнее будет, если я, - снова быстрый поворот головы, попросту полечу вниз.
Пауза. Наконец, мне удалось разлепить запекшиеся губы.
- Что вы сделаете, Добролюбов? - спросил я каким-то свистящим шепотом.
- Смотрите, капитан, - он снова улыбнулся своей бесшабашной улыбкой и резко подался назад, в окно. Мгновение спустя кроссовки его стукнулись о край подоконника.
Я вскрикнул и бросился, бестолково размахивая руками, к окну. В тот миг мне казалось, что прошла вечность, прежде чем я пересек те три метра, что разделяли меня и молодого человека. Он продолжал по-прежнему улыбаться, каким-то чудом ему удалось удерживаться на подоконнике, но тело его все больше и больше кренилось назад, медленно выпадая из окна шестого этажа. Когда я достиг окна, тело его уже находилось на улице, лишь ноги все еще оставались в проеме рамы, так же неторопливо и не без некоторого оттенка величия продолжая неумолимое движение прочь из комнаты и вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8