Здесь, под этим надгробьем ...как это говорится? “Здесь, под этим надгробьем, упокоилась та, что прекрасна и смертна, как сама Красота...” Что ж, во всяком случае, что у меня было, то было.
В наступившем молчании Сильвия перехватила взгляд Элис и показала ей на бокал Хильдершема.
– Спасибо, – сказал Хильдершем, отмеряя пальцем, докуда наполнить бокал. – Спасибо. Разумеется, я понимаю вашу точку зрения. Ну конечно, если мы располагаем таким коротким отрезком времени, наша первая обязанность – не тратить его зря.
На серебряно-сером столе в комнате с серебристо-серыми стенами голубые свечи в голубых стеклянных подсвечниках дожидались, но еще не дождались, когда придет их черед; золотистое солнце, внезапно исчезнувшее за холмом, оставило после себя невероятную красоту, как будто каждый цветок, существуя последний миг, отдавал весь жар своих красок. Через минуту это великолепие померкнет, улетит подобно вздоху.
– Я понимаю, о чем ты, – сказала Сильвия и посмотрела в открытое окно туда же, куда и Реджинальд, вдаль.
Хильдершем, подумав, понял, что ему никто не ответил.
– Другими словами, – заключил он беседу, – наша первейшая обязанность сохранять наши жизни для нас самих и наших ближних.
Грейс согласилась. Грейс всегда нравились рыбные блюда, которые подавали у Сильвии. Она подумала, что надо непременно снова расспросить ее... и еще не забыть отослать Джимми перчатки для крикета... Отдать в починку старенькой миссис Хеткот теплое белье. Не следовало бы говорить о религии при Элис. Это портит слуг.
– Что же мы будем делать в мире ином? – вздохнул Реджинальд. – Я не собираюсь спорить, просто спрашиваю.
– Естественно, это будет совершенно другая жизнь. Трудно себе представить, какая. По-видимому, наш долг там будет совершенно ясен нам, как для меня ясен мой здесь. – Слова приходили ему на ум сами, отличные, подходящие слова. Он ощущал себя мудрым, знающим цену тому, что говорит. К тому же отличное вино. Миссис Уэллард совершенно очаровательна. Ему было легко и хорошо.
– Дорогая, рыба просто великолепна. Правда, Фарли? Мы всегда говорим...
Элис вышла из комнаты. Можно свободно разговаривать о рыбе и о бессмертии.
– Вам понравилось? – с жаром спросила Сильвия. – Я обязательно передам миссис Хоскен. Она всегда бывает рада, когда вы приходите к обеду, она знает, что вам по вкусу ее стряпня.
– Мне нравится ваш рейнвейн, – обратился Хильдершем к хозяину с чисто мужским разговором. – Тонкий букет.
– Тогда продолжим?
– С удовольствием. Это мой любимый. Скажите мне... – Он пригубил и склонил голову, как бы прислушиваясь к чему-то. – Девяносто седьмого года, верно?
У Реджинальда было искушение согласиться, но он решил наугад сказать: “Девяносто девятого”. Хильдершем произнес: “А!”, принимая поправку как подтверждение – даже больше, чем просто подтверждение. Грейс в очередной раз поразилась умению мужчин разбираться в винах. Реджинальд в очередной раз поразился тому, как легко прослыть знатоком. Сильвия сказала:
– Наверное, пора зажечь свечи. Ты не займешься этим, дорогой?
И свечи были зажжены.
II
Грейс и Сильвия вошли в гостиную. Большая белокурая, пышноволосая, растрепанная голова и розовая шея Грейс, все остальное скрыто под просторным бархатным платьем абрикосового цвета: изящная сияющая головка Сильвии и ее золотистое тело, открытое – или скрытое – платьем ровно настолько, насколько позволял сегодняшний вечер.
– Ты не носишь свои платья, – говорил ей Реджинальд. – Ты срастаешься с ними. Не случалось ли тебе по ошибке надеть одно платье на другое?
Грейс, как только они вошли в дверь, сказала, полуобернувшись:
– Джимми поехал к школьному товарищу на неделю. Я не рассказывала тебе? Играть в крикет. Некая миссис Тейлор пригласила его. Мне не очень нравится отпускать детей к чужим людям. Но думаю, там все в порядке. Письмо было очень милое.
– Джимми прекрасно играет в крикет, да? Останемся здесь или выйдем в сад?
– Как хочешь, дорогая. Хотя, давай посидим здесь немного. Какое изумительное платье, Сильвия.
– Тебе нравится?
– Очень, а мне идет мое, правда? Фарли не нравится, но мужчины такие странные. Твой муж тоже?
– Ты о чем?
– Им не нравится вещь, а почему, они объяснить не могут. Я была в розовом шифоновом платье, когда Фарли сделал мне предложение. Ты помнишь, что тогда носили? Нет, не можешь помнить – тысяча девятьсот восьмой год. И что бы я сейчас ни надела... для них-то мода почти не изменилась...
– Реджинальд всегда замечает все. Куплю ли я новую шляпную булавку или другую мелочь. Это очень приятно.
– Конечно, но Фарли сейчас так занят. К тому же трудно сохранить фигуру, родив четырех детей. Во всяком случае, для женщины моего сложения. Тоненькие, конечно, могут. Но я не представляю себе, как жила бы без них. А Фарли, что я ни надену, все вспоминает то розовое платье. У тебя новое колечко?
Сильвия сняла с пальца кольцо и протянула Грейс.
– Это по случаю выхода книги. Красивое, правда? Мне очень нравится оправа.
– Как вообще платят за книги? С каждого проданного экземпляра?
– Да, и не очень много. Девять пенсов.
– Может получиться неплохая сумма. Сколько девятипенсовиков в фунте? Джимми такие вещи соображает мгновенно.
– Сорок шестипенсовиков, да?
– Верно, значит, шестьдесят девятипенсовиков, значит, если продать шестьдесят экземпляров.. Нет, не шестьдесят, не может быть. Потому что если шестипенсовиков сорок... – Она отдала Сильвии ее кольцо. – Очень красивое. Я никогда не показывала тебе свое? – Она, чуть поморщившись, стянула с пальца одно из своих колец. – Оно принадлежало моей прапрабабке Рамзи, точнее, моя мать была ее внучатой племянницей. Я редко ношу его в последнее время, оно стало мне маловато, но сегодня решила надеть. Посмотри, что там написано. Конечно, сейчас можно подумать, что это ненастоящий изумруд, но раньше часто делали такие оправы.
Сильвия прочла на крошечной медной пластинке внутри кольца: “Агата – Ричард. До самой смерти”.
– Это было ее обручальное кольцо. А Ричарда убили на поединке на песчаном берегу в Кале на следующий день.
– Какой ужас! Из-за нее?
– Да. Это произошло в каком-то клубе. Она считалась красавицей и многим нравилась, многие хотели бы жениться на ней, и вот Ричард Пенросс, так его звали, вошел в зал, как раз когда один человек говорил... ах, дорогая, он... ну, как это бывает у Шекспира... он бился об заклад, что проведет с нею ночь. Конечно, никто не знал, что она обручилась с Ричардом, – не стал бы он так говорить, если бы знал... А Ричард вошел – ты представляешь!
– Грейс, какой ужас!
– Да, и это чистая правда. Мне рассказывала мать. Конечно, когда я уже вышла замуж. Тот, другой, даже не был ранен, но ему пришлось уехать за границу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70