Крюки с лестницами летели зигзагами и в девяти случаев из десяти не могли зацепиться за зубец стены.
Горожане Линкольна приветствовали появление войска восторженными криками – они оставались преданны королю. Ранульф рассчитывал на их помощь и был обеспокоен. Вскоре он понял, что Стефан лишил его свободы маневрировать и без посторонней помощи ему не выбраться живым из Линкольна. Это был мощный замок с высокими стенами и широким наружным рвом, но его, как и любой, можно было взять если не штурмом, то измором.
В поисках помощи Ранульф вспомнил о Роберте Глостерском, хотя вельможи и испытывали друг к другу антипатию. Однако Роберт был, несомненно, человеком слова. Кроме того, они были связаны родственными узами. Жена Ранульфа приходилась графу Глостерскому дочерью, и тот должен был освободить Линкольн хотя бы ради нее.
В канун Рождества Ранульф бежал из замка. Он не взял с собой жену, объяснив ей, что она будет в большей безопасности за крепостными стенами, чем на зимней дороге. В действительности Ранульф просто опасался, что в противном случае Роберт наверняка откажет ему в помощи.
Визит Матильды, ее ядовитые намеки и недомолвки погрузили Элизу в бездну отчаяния. Вновь и вновь она возвращалась к словам императрицы, пытаясь проникнуть в их смысл. Нет, Матильда не сказала прямо, что Бриан был отцом ее старшего сына, но она наверняка неспроста упоминала о дате его рождения и о цвете волос. Не было сомнения лишь в одном – Бриан находился рядом с Матильдой, когда она забеременела.
Бриан признал этот факт, но отрицал свою близость с Матильдой. Его приезд в Анжу лишь случайно совпал с зачатием Генриха.
– Тогда почему же Матильда так подробно рассказывала вам о Генрихе, и только о нем?
– Один Бог знает, – пожал плечами Бриан. – Возможно, в ней говорило просто обычное тщеславие матери. Элиза…
– Да, – горько сказала жена, – сейчас вы назвали мое имя. Но все это время на устах у вас было одно имя – Матильда. Признайтесь, вы ведь влюблены в нее, и вы были в Анжу, когда она… и вы… Боже, что я говорю?
Бриан так хотел успокоить ее, что вынужден был сказать неправду. А что ему оставалось делать? Ведь он действительно был с Матильдой в те летние месяцы, восемь лет назад.
И он действительно спал с ней.
И он верил тому, о чем она почти прямо сказала.
Но если это было правдой… Когда Стефан будет смещен и его место на английском троне займет Матильда, то ее старший сын станет принцем-наследником, а он, Бриан Фитц, – отцом будущего короля. Короля!
Да, он спал с Матильдой. Он был виновен, Элиза права в своих подозрениях. Но он отчаянно сдерживал готовый вырваться из горла нервный смех. Он согрешил – но лишь один раз. И это было его единственной изменой за все годы супружества. Одна-единственная торопливая близость в приступе дикой страсти – граф Готфрид должен был вот-вот приехать, и из этого впопыхах пролитого греховного семени мог вырасти будущий король Генрих II! От ликования и вины у него кружилась голова.
Бриан подумал о вельможах, которых он хорошо знал, – о Милесе Герифордском, Болдуине де Редверсе и других, кто жил жизнью легкомысленных гуляк и не знал мук совести. Все они считались хорошими людьми, заботливыми мужьями и примерными семьянинами, но тем не менее оставались большими любителями женщин. Домашние служанки и графини, скотницы и придворные дамы нередко разделяли с ними постель, и никто не обращал на это серьезного внимания, даже их собственные жены. У них рождались внебрачные дети, и они не уступали в этом покойному королю Генриху I и другим сластолюбивым монархам, и никто не бросил им в лицо ни слова упрека.
Нервный смех Бриана был вызван также мыслью: а ведь Элиза отнеслась бы к греху куда легче, будь его избранницей не Матильда, а любая другая женщина. Хотя, говоря по правде, это она выбрала его.
Но Бриан, как и любой мужчина, не до конца понимал свою жену. Да, ее мучила ревность, но еще больнее для Элизы было осознавать, что та, другая женщина смогла подарить ему сына. Что означало ее бесплодие. Элиза боялась этого больше всего на свете. Впрочем, в те времена многие страдали этим пороком. Так называемой восточной болезнью, поскольку первые поселенцы на Святой земле зачастую не имели детей, словно заразившись от пустыни этой страны ее бесплодием. И не было более оскорбительного вопроса, чем язвительное: «Неужели вы не способны зачать ребенка?»
Теперь, после визита Матильды, супруги уже не задавали себе этого мучительного вопроса: кто же из них виноват в том, что Уоллингфорд доныне лишен наследника? Но легче от этого не стало ни ему, ни ей.
Элиза вздохнула чуть свободнее, когда узнала, что Бриан получил приглашение от графа Глостерского присоединиться к армии восставших у Линкольна.
– Я должен ехать, – сказал он. – Ты же понимаешь…
– Да. Идите, мой супруг. Я буду молиться за вас. Возвращайтесь, как только сможете. А пока я возьму управление Уоллингфордом в свои руки.
– Ты должна понять, что ситуация требует моего отъезда. Эта чертова жена Ранульфа окружена армией Стефана. Мы должны выручить ее из беды…
– Я все понимаю, милый, и не задерживаю вас. Оставьте в замке столько людей, сколько сможете, и спокойно уезжайте.
– Я оставлю Моркара. Он достаточно подготовлен теперь и может заменить Варана.
Элиза кивнула, а затем, не выдержав, обняла мужа, содрогаясь от рыданий. Оба они понимали причину этих слез, но времени для правды уже не оставалось.
«Прежде, чем обнажить меч, он рубит…»
Спешившие на помощь Ранульфу хорошо знали короля и эти строки поэмы и понимали, что самый страшный враг Стефана – он сам. Да, он пришел на север с большими силами, но готовился только к длительной осаде, а не к открытому бою с Робертом, Милесом, Ранульфом Усатым и Брианом Фитцем. Большинство воинов короля были, по сути, военными инженерами и техниками, умеющими управлять сложными осадными орудиями, но почти бесполезными в рукопашном бою.
Еще в Лондоне, перед началом похода, и уже на заснеженных полях под Линкольном, епископ Генри настоятельно советовал брату укрепить свою армию: «Подумайте, король, без воинов вы не сможете справиться с контратакой даже из замка. Эта коллекция катапульт и баллист хороша, но она не поможет вам одолеть сотню рыцарей. Вы превратите поле боя в сложное сооружение, но вряд ли все эти раскачивающиеся балки защитят вас от нападения с тыла. Что если Роберт Глостерский прискачет на помощь Ранульфу? Спрячетесь ли вы за своими замечательными метательными механизмами? Возьмите побольше людей, брат король, пока не поздно».
Но этот совет пропал втуне, как и многие другие. И блеклое солнце, появившееся на небе 2 февраля 1141 года, осветило две армии, из которых лишь одна была готова к боевым действиям на открытом поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Горожане Линкольна приветствовали появление войска восторженными криками – они оставались преданны королю. Ранульф рассчитывал на их помощь и был обеспокоен. Вскоре он понял, что Стефан лишил его свободы маневрировать и без посторонней помощи ему не выбраться живым из Линкольна. Это был мощный замок с высокими стенами и широким наружным рвом, но его, как и любой, можно было взять если не штурмом, то измором.
В поисках помощи Ранульф вспомнил о Роберте Глостерском, хотя вельможи и испытывали друг к другу антипатию. Однако Роберт был, несомненно, человеком слова. Кроме того, они были связаны родственными узами. Жена Ранульфа приходилась графу Глостерскому дочерью, и тот должен был освободить Линкольн хотя бы ради нее.
В канун Рождества Ранульф бежал из замка. Он не взял с собой жену, объяснив ей, что она будет в большей безопасности за крепостными стенами, чем на зимней дороге. В действительности Ранульф просто опасался, что в противном случае Роберт наверняка откажет ему в помощи.
Визит Матильды, ее ядовитые намеки и недомолвки погрузили Элизу в бездну отчаяния. Вновь и вновь она возвращалась к словам императрицы, пытаясь проникнуть в их смысл. Нет, Матильда не сказала прямо, что Бриан был отцом ее старшего сына, но она наверняка неспроста упоминала о дате его рождения и о цвете волос. Не было сомнения лишь в одном – Бриан находился рядом с Матильдой, когда она забеременела.
Бриан признал этот факт, но отрицал свою близость с Матильдой. Его приезд в Анжу лишь случайно совпал с зачатием Генриха.
– Тогда почему же Матильда так подробно рассказывала вам о Генрихе, и только о нем?
– Один Бог знает, – пожал плечами Бриан. – Возможно, в ней говорило просто обычное тщеславие матери. Элиза…
– Да, – горько сказала жена, – сейчас вы назвали мое имя. Но все это время на устах у вас было одно имя – Матильда. Признайтесь, вы ведь влюблены в нее, и вы были в Анжу, когда она… и вы… Боже, что я говорю?
Бриан так хотел успокоить ее, что вынужден был сказать неправду. А что ему оставалось делать? Ведь он действительно был с Матильдой в те летние месяцы, восемь лет назад.
И он действительно спал с ней.
И он верил тому, о чем она почти прямо сказала.
Но если это было правдой… Когда Стефан будет смещен и его место на английском троне займет Матильда, то ее старший сын станет принцем-наследником, а он, Бриан Фитц, – отцом будущего короля. Короля!
Да, он спал с Матильдой. Он был виновен, Элиза права в своих подозрениях. Но он отчаянно сдерживал готовый вырваться из горла нервный смех. Он согрешил – но лишь один раз. И это было его единственной изменой за все годы супружества. Одна-единственная торопливая близость в приступе дикой страсти – граф Готфрид должен был вот-вот приехать, и из этого впопыхах пролитого греховного семени мог вырасти будущий король Генрих II! От ликования и вины у него кружилась голова.
Бриан подумал о вельможах, которых он хорошо знал, – о Милесе Герифордском, Болдуине де Редверсе и других, кто жил жизнью легкомысленных гуляк и не знал мук совести. Все они считались хорошими людьми, заботливыми мужьями и примерными семьянинами, но тем не менее оставались большими любителями женщин. Домашние служанки и графини, скотницы и придворные дамы нередко разделяли с ними постель, и никто не обращал на это серьезного внимания, даже их собственные жены. У них рождались внебрачные дети, и они не уступали в этом покойному королю Генриху I и другим сластолюбивым монархам, и никто не бросил им в лицо ни слова упрека.
Нервный смех Бриана был вызван также мыслью: а ведь Элиза отнеслась бы к греху куда легче, будь его избранницей не Матильда, а любая другая женщина. Хотя, говоря по правде, это она выбрала его.
Но Бриан, как и любой мужчина, не до конца понимал свою жену. Да, ее мучила ревность, но еще больнее для Элизы было осознавать, что та, другая женщина смогла подарить ему сына. Что означало ее бесплодие. Элиза боялась этого больше всего на свете. Впрочем, в те времена многие страдали этим пороком. Так называемой восточной болезнью, поскольку первые поселенцы на Святой земле зачастую не имели детей, словно заразившись от пустыни этой страны ее бесплодием. И не было более оскорбительного вопроса, чем язвительное: «Неужели вы не способны зачать ребенка?»
Теперь, после визита Матильды, супруги уже не задавали себе этого мучительного вопроса: кто же из них виноват в том, что Уоллингфорд доныне лишен наследника? Но легче от этого не стало ни ему, ни ей.
Элиза вздохнула чуть свободнее, когда узнала, что Бриан получил приглашение от графа Глостерского присоединиться к армии восставших у Линкольна.
– Я должен ехать, – сказал он. – Ты же понимаешь…
– Да. Идите, мой супруг. Я буду молиться за вас. Возвращайтесь, как только сможете. А пока я возьму управление Уоллингфордом в свои руки.
– Ты должна понять, что ситуация требует моего отъезда. Эта чертова жена Ранульфа окружена армией Стефана. Мы должны выручить ее из беды…
– Я все понимаю, милый, и не задерживаю вас. Оставьте в замке столько людей, сколько сможете, и спокойно уезжайте.
– Я оставлю Моркара. Он достаточно подготовлен теперь и может заменить Варана.
Элиза кивнула, а затем, не выдержав, обняла мужа, содрогаясь от рыданий. Оба они понимали причину этих слез, но времени для правды уже не оставалось.
«Прежде, чем обнажить меч, он рубит…»
Спешившие на помощь Ранульфу хорошо знали короля и эти строки поэмы и понимали, что самый страшный враг Стефана – он сам. Да, он пришел на север с большими силами, но готовился только к длительной осаде, а не к открытому бою с Робертом, Милесом, Ранульфом Усатым и Брианом Фитцем. Большинство воинов короля были, по сути, военными инженерами и техниками, умеющими управлять сложными осадными орудиями, но почти бесполезными в рукопашном бою.
Еще в Лондоне, перед началом похода, и уже на заснеженных полях под Линкольном, епископ Генри настоятельно советовал брату укрепить свою армию: «Подумайте, король, без воинов вы не сможете справиться с контратакой даже из замка. Эта коллекция катапульт и баллист хороша, но она не поможет вам одолеть сотню рыцарей. Вы превратите поле боя в сложное сооружение, но вряд ли все эти раскачивающиеся балки защитят вас от нападения с тыла. Что если Роберт Глостерский прискачет на помощь Ранульфу? Спрячетесь ли вы за своими замечательными метательными механизмами? Возьмите побольше людей, брат король, пока не поздно».
Но этот совет пропал втуне, как и многие другие. И блеклое солнце, появившееся на небе 2 февраля 1141 года, осветило две армии, из которых лишь одна была готова к боевым действиям на открытом поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87