Динамика и экспрессия, экспрессия и динамика. Опережая события, мы не просто опережаем их, мы их выбрасываем, как щебень из-под колес машины на высокоскоростной трассе. И проскакиваем отрезок пути гораздо быстрее, чем можно было бы, чем положено.
Примерно так было и у нас с Егором. День знакомства совпал с днем свидания, а все остальные вещи пошли экстерном. Но, видит бог, как я хотела бы замедлить этот темп, сбросить скорость! Более того, съехать на обочину, шурша гравием. Выйти из машины. И пройти этот путь пешком, даже зная заранее, что путь этот конечен.
Ведь совпадения бывают так нечасто! Но все эти мысли были потом, когда я лежала в своей квартире, отдалившись от всех, выключив телефон, и болела отсутствием Егора. Потом, говорю.
А тогда мы просто ехали к Китай-городу: Егор темпераментно выворачивал руль, ругаясь на московских бомбил, а я, борясь с перегруженной сетью, раз за разом набирала подруге на мобильный.
Был вечер пятницы. Всплыло, зацепленное дырявой сотовой сетью: подруга тоже стоит в пробке и до дома доберется не раньше чем через час.
– Черт, – я схлопнула телефон-раскладушку, – она еще не дома!
Ситуация выглядела какой-то нелепой. Я начала что-то судорожно придумывать, но в этот момент Егор негромко сказал:
– Мы можем заехать ко мне на работу на Таганку, я там возьму ключи от дома и кой-какие документы, а после этого отвезу тебя на Китай-город. По нынешним пробкам целое путешествие.
От столь странного предложения я растерялась. «Мы» мне понравилось, но все остальное… Было непонятно. Пока я озадаченно рассматривала Егора, он продолжил:
– Или ты сядешь где-нибудь в кафе, я тем временем съезжу на Таганку, а потом к тебе присоединюсь?
Никак он не хотел со мной расставаться. Я прикинула: час времени. Не так что б уж мало. Но и не очень-то много.
– Поехали, – я махнула рукой, – на Таганку. Все равно все рядом.
Дальше все было как раз по-гречески. До Таганки мы ехали полтора часа. Прямо перед въездом на офисную стоянку обнаружилось, что Егор забыл ключи от офиса на столе в своем кабинете, а ключи от дома лежат в верхнем ящике этого же стола. А в самом офисе уже никого нет, рабочий день закончился, люди ушли. Я удивилась: «А как же ты теперь?»
– А теперь надо ждать до завтра, когда придут мои работники и откроют офис, – вполне себе спокойно ответил он.
– А ночью сегодня ты что же, бездомный? – спросила я.
– Да. – Он посмотрел на меня странным долгим взглядом, как показалось, чуть печальным.
Никаких комментариев он больше не выдавал. Я пожала плечами:
Ну поехали тогда к моей подруге?!
– Па-ае-е-ехали, – ответил он на манер Гагарина и дернул с места свой бывалый «мерс».
Там, в гостях у моей школьной приятельницы, в компании напивающихся искусствоведов, мы и провели наш первый чудесный вечер. Свидание.
Иногда в компании пронырливых воробьев, суетливо клюющих что-то на сером летнем асфальте, вдруг появляется яркий волнистый попугай и тоже начинает клевать что-то вместе с ними – энергично, с заправским видом. Странное зрелище, останавливающее прохожих: детей и взрослых. Каждый из нас когда-нибудь что-то подобное видел. А что, если попугаев будет двое?
По-моему, именно так мы и смотрелись с Егором. Вместе мы были – «слишком». Я и потом не раз ловила на нас характерные взгляды прохожих, когда мы были в супермаркете или просто шли по улице. Люди притягиваются друг к другу либо похожие, либо разные. Мы с ним были похожи.
Поэтому сразу после застольных приветствий и первых тостов я нашла себе темненький уголок и села там, обложившись подушками. Жеманные девушки искусства, осмелев, окружили Егора и стали задавать ему вопросы. Он охотно отвечал, время от времени только ища меня глазами.
Деньги, которые ему давал небольшой бизнес, он вкладывал во впечатления и путешествия, считая их самой главной ценностью в мире, и поэтому к тридцати пяти годам ничего своего не нажил, кроме бэушной машины. Квартира, где он жил, была съемная. Зато сколько всего было рассказать ему!
Он совершил восхождения на все самые высокие точки мира, бывал на всех континентах. Он видел то, что вообще мало кто видел, общался с настоящими новозеландскими аборигенами, знавал охотников на крокодилов и сам ходил с ними на охоты, мог рассказать, чем вечерние тени в Южном полушарии отличаются от теней в Северном и что делать, если «дэндровер» завяз в тропической грязи. («Бросать его к чертовой матери и идти за подмогой!»)
Слушая его истории, я вспомнила один интересный сицилийский обычай. Если в семье рождается девочка, то воду после ее первого омовения выливают в горшок с цветком, потому что дом для нее – весь мир. Если рождается мальчик, то ее просто выплескивают на улицу, потому что для мальчика весь мир – его дом. Это, кажется, было про Егора.
В наше следующее, ключевое, свидание у меня была возможность убедиться, что все его невероятные истории – правда. Он показал мне множество слайдов: во все путешествия он брал «Canon» (который, кстати, был мощнее даже моего). Он показал мне и его, «Canon», и похвастался тремя сменными объективами. В искусстве фотографии у него был настоящий талант. Но, кажется, не только в этом искусстве…
Так началось наше удивительное приятельство, дружба-секс, дружба-сон, дружба-понимание. Мы с ним, что называется, совпали. Я помню каждую черточку всех рассветных узоров небес той весны, каждый день и каждый вечер, хотя лицо Егора в деталях уже забыла. Я помню ощущение чисто биологического комфорта, когда просыпалась вместе с ним, и ощущение чисто человеческого счастья, когда видела вдалеке его машину, идя к нему навстречу.
Я не знаю, как среднестатистически кончаются городские романы, но мне кажется – наш кончился некрасиво. Просто однажды Егор пропал, перестал звонить, как умер. На последний пункт у меня чисто городская неврастения, и, убоявшись, что с ним что-то случилось, я в определенный момент начала звонить ему, слать «эсэмэски», а он все не откликался, не откликался. Все молчал. Я навела справки через общих знакомых, узнала: все в порядке.
Наши три городских месяца тогда, верно, уже кончились. И пошли какие-то другие. Какие, я не знала, не понимала и жила в каком-то странном полусонном ритме. Я поняла, что Егора в моей жизни больше не будет. Что мне теперь делать, не думала, потому что и так знала что: жить. Просто жить…
Но просто жить не получилось сразу же. Я заболела какой-то очень странной болезнью и проболела ею три недели: это был сильнейший насморк, отит, конъюнктивит и нечто, похожее на ангину. Одновременно. Как сказал психолог, рекомендованный моим пятым интернетным кандидатом, «заложило все коммуникативные пути». Психолог, кстати, оказался чудесный, я потом к ней (это была женщина) несколько раз ходила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Примерно так было и у нас с Егором. День знакомства совпал с днем свидания, а все остальные вещи пошли экстерном. Но, видит бог, как я хотела бы замедлить этот темп, сбросить скорость! Более того, съехать на обочину, шурша гравием. Выйти из машины. И пройти этот путь пешком, даже зная заранее, что путь этот конечен.
Ведь совпадения бывают так нечасто! Но все эти мысли были потом, когда я лежала в своей квартире, отдалившись от всех, выключив телефон, и болела отсутствием Егора. Потом, говорю.
А тогда мы просто ехали к Китай-городу: Егор темпераментно выворачивал руль, ругаясь на московских бомбил, а я, борясь с перегруженной сетью, раз за разом набирала подруге на мобильный.
Был вечер пятницы. Всплыло, зацепленное дырявой сотовой сетью: подруга тоже стоит в пробке и до дома доберется не раньше чем через час.
– Черт, – я схлопнула телефон-раскладушку, – она еще не дома!
Ситуация выглядела какой-то нелепой. Я начала что-то судорожно придумывать, но в этот момент Егор негромко сказал:
– Мы можем заехать ко мне на работу на Таганку, я там возьму ключи от дома и кой-какие документы, а после этого отвезу тебя на Китай-город. По нынешним пробкам целое путешествие.
От столь странного предложения я растерялась. «Мы» мне понравилось, но все остальное… Было непонятно. Пока я озадаченно рассматривала Егора, он продолжил:
– Или ты сядешь где-нибудь в кафе, я тем временем съезжу на Таганку, а потом к тебе присоединюсь?
Никак он не хотел со мной расставаться. Я прикинула: час времени. Не так что б уж мало. Но и не очень-то много.
– Поехали, – я махнула рукой, – на Таганку. Все равно все рядом.
Дальше все было как раз по-гречески. До Таганки мы ехали полтора часа. Прямо перед въездом на офисную стоянку обнаружилось, что Егор забыл ключи от офиса на столе в своем кабинете, а ключи от дома лежат в верхнем ящике этого же стола. А в самом офисе уже никого нет, рабочий день закончился, люди ушли. Я удивилась: «А как же ты теперь?»
– А теперь надо ждать до завтра, когда придут мои работники и откроют офис, – вполне себе спокойно ответил он.
– А ночью сегодня ты что же, бездомный? – спросила я.
– Да. – Он посмотрел на меня странным долгим взглядом, как показалось, чуть печальным.
Никаких комментариев он больше не выдавал. Я пожала плечами:
Ну поехали тогда к моей подруге?!
– Па-ае-е-ехали, – ответил он на манер Гагарина и дернул с места свой бывалый «мерс».
Там, в гостях у моей школьной приятельницы, в компании напивающихся искусствоведов, мы и провели наш первый чудесный вечер. Свидание.
Иногда в компании пронырливых воробьев, суетливо клюющих что-то на сером летнем асфальте, вдруг появляется яркий волнистый попугай и тоже начинает клевать что-то вместе с ними – энергично, с заправским видом. Странное зрелище, останавливающее прохожих: детей и взрослых. Каждый из нас когда-нибудь что-то подобное видел. А что, если попугаев будет двое?
По-моему, именно так мы и смотрелись с Егором. Вместе мы были – «слишком». Я и потом не раз ловила на нас характерные взгляды прохожих, когда мы были в супермаркете или просто шли по улице. Люди притягиваются друг к другу либо похожие, либо разные. Мы с ним были похожи.
Поэтому сразу после застольных приветствий и первых тостов я нашла себе темненький уголок и села там, обложившись подушками. Жеманные девушки искусства, осмелев, окружили Егора и стали задавать ему вопросы. Он охотно отвечал, время от времени только ища меня глазами.
Деньги, которые ему давал небольшой бизнес, он вкладывал во впечатления и путешествия, считая их самой главной ценностью в мире, и поэтому к тридцати пяти годам ничего своего не нажил, кроме бэушной машины. Квартира, где он жил, была съемная. Зато сколько всего было рассказать ему!
Он совершил восхождения на все самые высокие точки мира, бывал на всех континентах. Он видел то, что вообще мало кто видел, общался с настоящими новозеландскими аборигенами, знавал охотников на крокодилов и сам ходил с ними на охоты, мог рассказать, чем вечерние тени в Южном полушарии отличаются от теней в Северном и что делать, если «дэндровер» завяз в тропической грязи. («Бросать его к чертовой матери и идти за подмогой!»)
Слушая его истории, я вспомнила один интересный сицилийский обычай. Если в семье рождается девочка, то воду после ее первого омовения выливают в горшок с цветком, потому что дом для нее – весь мир. Если рождается мальчик, то ее просто выплескивают на улицу, потому что для мальчика весь мир – его дом. Это, кажется, было про Егора.
В наше следующее, ключевое, свидание у меня была возможность убедиться, что все его невероятные истории – правда. Он показал мне множество слайдов: во все путешествия он брал «Canon» (который, кстати, был мощнее даже моего). Он показал мне и его, «Canon», и похвастался тремя сменными объективами. В искусстве фотографии у него был настоящий талант. Но, кажется, не только в этом искусстве…
Так началось наше удивительное приятельство, дружба-секс, дружба-сон, дружба-понимание. Мы с ним, что называется, совпали. Я помню каждую черточку всех рассветных узоров небес той весны, каждый день и каждый вечер, хотя лицо Егора в деталях уже забыла. Я помню ощущение чисто биологического комфорта, когда просыпалась вместе с ним, и ощущение чисто человеческого счастья, когда видела вдалеке его машину, идя к нему навстречу.
Я не знаю, как среднестатистически кончаются городские романы, но мне кажется – наш кончился некрасиво. Просто однажды Егор пропал, перестал звонить, как умер. На последний пункт у меня чисто городская неврастения, и, убоявшись, что с ним что-то случилось, я в определенный момент начала звонить ему, слать «эсэмэски», а он все не откликался, не откликался. Все молчал. Я навела справки через общих знакомых, узнала: все в порядке.
Наши три городских месяца тогда, верно, уже кончились. И пошли какие-то другие. Какие, я не знала, не понимала и жила в каком-то странном полусонном ритме. Я поняла, что Егора в моей жизни больше не будет. Что мне теперь делать, не думала, потому что и так знала что: жить. Просто жить…
Но просто жить не получилось сразу же. Я заболела какой-то очень странной болезнью и проболела ею три недели: это был сильнейший насморк, отит, конъюнктивит и нечто, похожее на ангину. Одновременно. Как сказал психолог, рекомендованный моим пятым интернетным кандидатом, «заложило все коммуникативные пути». Психолог, кстати, оказался чудесный, я потом к ней (это была женщина) несколько раз ходила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49