С другой стороны, она одна имела право входить в спальню Ингунды. Главной задачей Эдиты было содержать в порядке платья жены судовладельца, отдавать белье в стирку и время от времени сопровождать Ингунду за покупками – не на овощной или рыбный рынок, этим занимались другие, а к торговцам большого пьяццо, где продавали дорогие ткани: утрехтский бархат, шелка из Китая и сияющую парчу, которой славилась Венеция.
Что касалось личных потребностей, одежды и украшений, Ингунда Доербек жила богато и расточительно и заставляла Эдиту следовать ее примеру. Как и ее госпожа, Эдита носила платья, которым позавидовали бы жены многих членов городского совета Майнца. Так и получилось, что элегантная девушка, о немоте которой почти никто не знал, поскольку все считали ее молчание признаком благородной сдержанности, вскоре стала украшением палаццо Агиозе. Когда погожим днем Ингунда Доербек вместе со своей камеристкой прогуливалась по площади Святого Марка в направлении Дворца дожей, девушка наслаждалась удивленными взглядами прохожих, и можно было подумать, что она совершенно счастлива.
Все же Эдита считала, что в палаццо что-то не так. У ее госпожи был такой вид, словно ее каким-то таинственным образом преследовало несчастье. Богатая Ингунда Доербек была жалкой одинокой женщиной. С мужем она почти не разговаривала. В то время как он проводил большую часть времени вне дома, она жила уединенно, словно отшельница. Подруг у Ингунды не было; с общественными обязанностями справлялся ее муж; да, похоже было на то, что немая девушка была ее единственной собеседницей.
Но когда они с Эдитой выходили в свет, Ингунда Доербек старалась выглядеть довольной, счастливой супругой. Эдита поняла, что она по причине своей немоты лучше других подходила для того, чтобы хранить тайну Ингунды. Вот только Эдите очень хотелось узнать, какая трагедия кроется за столь странным поведением госпожи.
Венеция была очень шумным городом. Это, с одной стороны, было следствием жизнерадостности венецианцев, которые по любому поводу начинали повышать голос. С другой стороны, Венеция была деловым городом, где на небольшом пространстве соседствовали искусство, ремесло и торговля. И хотя здесь не было повозок, из-за которых в других местах происходила большая часть неприятностей, а лодки создавали меньше шума, чем повозки, гондольеры считались одним из самых шумных сословий мира, и их брань, равно как и песни, были слышны даже ночью на всех каналах и во всех переулках.
В одну из этих душных летних ночей, таких шумных, что о сне нечего было и думать, Эдита вышла из своей комнаты, чтобы принести из кухни кружку воды. Поднимаясь по лестнице к себе в спальню, она услышала крики. Сначала девушка подумала, что это орут пьяные гондольеры, но потом поняла, что шум доносился с первого этажа, из-за одной из запретных дверей. Крики гулким эхом отражались от стен. Было похоже, что мучают зверей.
Эдита испугалась и хотела уже вернуться в свою комнату, как из спальни вышла Ингунда – в одной руке у нее была масляная лампа – и быстро пошла по длинному коридору, который вел из парадной половины дома на черную. Стоявшую в тени Эдиту она не заметила. Снедаемая любопытством, девушка последовала за своей госпожой на первый этаж, где та скрылась за одной из таинственных дверей. Эдита пошла за ней, чутко прислушиваясь и тщательно следя за тем, чтобы ее не обнаружили.
Изнутри доносились странные, нечеловеческие звуки. Они перемежались с повелительным голосом Ингунды. Она то приказывала, то умоляла; похоже было на то, что она обращалась к стае дрессированных зверей. Что же творится за этой дверью? Эдита не могла понять этих странных событий.
Ночное происшествие не шло у немой девушки из головы. На следующий день она обратилась к Джузеппе, которого на самом деле звали Йозефус из Аугсбурга, самому старому слуге в этом доме. Джузеппе знал обо всем, что происходило в палаццо Агнезе. Он принадлежал к числу тех людей, у которых за недовольной миной скрывается добродушный нрав. Эдита стала доверять ему уже через несколько дней, и постоянно одетый в черное Джузеппе был единственным человеком, которому она могла поведать о своем наблюдении.
Едва девушка, лихорадочно жестикулируя, сумела сформулировать вопрос о запретной двери, как уголки губ старого слуги резко опустились вниз, словно он хотел сказать, что лучше бы она не спрашивала об этом.
Джузеппе долго думал над тем, стоит ли посвящать камеристку в тайну происходящего за закрытой дверью. Наконец он сказал, чтобы Эдита пришла к его двери в час, когда с Сан Кассиано раздастся одиннадцатый удар колокола – в это время госпожа обычно спит.
А Эдита тем временем размышляла, почему старый слуга не хочет просто рассказать ей о том, что здесь происходит.
Как и было условлено, после одиннадцатого удара колокола Эдита стояла перед дверью в комнату Джузеппе. Она была взволнована, когда Джузеппе втащил ее внутрь и стал рассказывать.
Он сказал, что есть вещи, которые невозможно облечь в слова. Это очень большое несчастье для семьи Доербек, в первую очередь для госпожи Ингунды. Но так пожелал Господь, и он, Джузеппе, не думает, что эти двое когда-либо обретут покой.
При свете фонаря Эдита и старый слуга осторожно спустились по черной лестнице. Джузеппе вынул из кармана четырехгранный ключ и отпер двери. Они вошли в полупустую комнату с голыми стенами, где стоял только стол и два грубых стула. Только теперь Эдита заметила тяжелые решетки, закрывавшие комнату справа и слева. Джузеппе повернулся направо и посветил на решетку.
Эдита испугалась до смерти. На деревянной кровати сидел мальчик-подросток, монстр с огромной головой и выпученными глазами. Губы его были вывернуты наружу, изо рта текла слюна. Он вымученно засмеялся и заворчал.
Эдита обернулась. Джузеппе сделал то же самое, и свет фонаря упал на противоположную решетку, в которую вцепилась девочка. Ее глаза были раскосыми, как у китаянки, волосы свисали огненно-рыжими космами.
– Госпожа, – сказал Джузеппе, глядя прямо в глаза Эдите, – родила этих двоих с промежутком в два года. Брат и сестра, оба слабоумные, как видишь.
Немая девушка зажала рукой рот и дала слуге понять, что хочет как можно скорее выбраться отсюда.
– С тех пор, – сказал старый Джузеппе, – господин и госпожа изводят друг друга взаимными упреками. Каждый винит другого в случившемся несчастье. Он говорит, что она спала с дьяволом, а она утверждает, что его семя околдовано одержимой монахиней.
Эдите стало дурно, словно по ее внутренностям кто-то прошелся огромной метлой. Она бросилась к двери и, всхлипывая, исчезла на лестнице.
В то время как это все происходило, Чезаре да Мосто, новый легат Папы и одновременно его племянник, прибыл в Константинополь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Что касалось личных потребностей, одежды и украшений, Ингунда Доербек жила богато и расточительно и заставляла Эдиту следовать ее примеру. Как и ее госпожа, Эдита носила платья, которым позавидовали бы жены многих членов городского совета Майнца. Так и получилось, что элегантная девушка, о немоте которой почти никто не знал, поскольку все считали ее молчание признаком благородной сдержанности, вскоре стала украшением палаццо Агиозе. Когда погожим днем Ингунда Доербек вместе со своей камеристкой прогуливалась по площади Святого Марка в направлении Дворца дожей, девушка наслаждалась удивленными взглядами прохожих, и можно было подумать, что она совершенно счастлива.
Все же Эдита считала, что в палаццо что-то не так. У ее госпожи был такой вид, словно ее каким-то таинственным образом преследовало несчастье. Богатая Ингунда Доербек была жалкой одинокой женщиной. С мужем она почти не разговаривала. В то время как он проводил большую часть времени вне дома, она жила уединенно, словно отшельница. Подруг у Ингунды не было; с общественными обязанностями справлялся ее муж; да, похоже было на то, что немая девушка была ее единственной собеседницей.
Но когда они с Эдитой выходили в свет, Ингунда Доербек старалась выглядеть довольной, счастливой супругой. Эдита поняла, что она по причине своей немоты лучше других подходила для того, чтобы хранить тайну Ингунды. Вот только Эдите очень хотелось узнать, какая трагедия кроется за столь странным поведением госпожи.
Венеция была очень шумным городом. Это, с одной стороны, было следствием жизнерадостности венецианцев, которые по любому поводу начинали повышать голос. С другой стороны, Венеция была деловым городом, где на небольшом пространстве соседствовали искусство, ремесло и торговля. И хотя здесь не было повозок, из-за которых в других местах происходила большая часть неприятностей, а лодки создавали меньше шума, чем повозки, гондольеры считались одним из самых шумных сословий мира, и их брань, равно как и песни, были слышны даже ночью на всех каналах и во всех переулках.
В одну из этих душных летних ночей, таких шумных, что о сне нечего было и думать, Эдита вышла из своей комнаты, чтобы принести из кухни кружку воды. Поднимаясь по лестнице к себе в спальню, она услышала крики. Сначала девушка подумала, что это орут пьяные гондольеры, но потом поняла, что шум доносился с первого этажа, из-за одной из запретных дверей. Крики гулким эхом отражались от стен. Было похоже, что мучают зверей.
Эдита испугалась и хотела уже вернуться в свою комнату, как из спальни вышла Ингунда – в одной руке у нее была масляная лампа – и быстро пошла по длинному коридору, который вел из парадной половины дома на черную. Стоявшую в тени Эдиту она не заметила. Снедаемая любопытством, девушка последовала за своей госпожой на первый этаж, где та скрылась за одной из таинственных дверей. Эдита пошла за ней, чутко прислушиваясь и тщательно следя за тем, чтобы ее не обнаружили.
Изнутри доносились странные, нечеловеческие звуки. Они перемежались с повелительным голосом Ингунды. Она то приказывала, то умоляла; похоже было на то, что она обращалась к стае дрессированных зверей. Что же творится за этой дверью? Эдита не могла понять этих странных событий.
Ночное происшествие не шло у немой девушки из головы. На следующий день она обратилась к Джузеппе, которого на самом деле звали Йозефус из Аугсбурга, самому старому слуге в этом доме. Джузеппе знал обо всем, что происходило в палаццо Агнезе. Он принадлежал к числу тех людей, у которых за недовольной миной скрывается добродушный нрав. Эдита стала доверять ему уже через несколько дней, и постоянно одетый в черное Джузеппе был единственным человеком, которому она могла поведать о своем наблюдении.
Едва девушка, лихорадочно жестикулируя, сумела сформулировать вопрос о запретной двери, как уголки губ старого слуги резко опустились вниз, словно он хотел сказать, что лучше бы она не спрашивала об этом.
Джузеппе долго думал над тем, стоит ли посвящать камеристку в тайну происходящего за закрытой дверью. Наконец он сказал, чтобы Эдита пришла к его двери в час, когда с Сан Кассиано раздастся одиннадцатый удар колокола – в это время госпожа обычно спит.
А Эдита тем временем размышляла, почему старый слуга не хочет просто рассказать ей о том, что здесь происходит.
Как и было условлено, после одиннадцатого удара колокола Эдита стояла перед дверью в комнату Джузеппе. Она была взволнована, когда Джузеппе втащил ее внутрь и стал рассказывать.
Он сказал, что есть вещи, которые невозможно облечь в слова. Это очень большое несчастье для семьи Доербек, в первую очередь для госпожи Ингунды. Но так пожелал Господь, и он, Джузеппе, не думает, что эти двое когда-либо обретут покой.
При свете фонаря Эдита и старый слуга осторожно спустились по черной лестнице. Джузеппе вынул из кармана четырехгранный ключ и отпер двери. Они вошли в полупустую комнату с голыми стенами, где стоял только стол и два грубых стула. Только теперь Эдита заметила тяжелые решетки, закрывавшие комнату справа и слева. Джузеппе повернулся направо и посветил на решетку.
Эдита испугалась до смерти. На деревянной кровати сидел мальчик-подросток, монстр с огромной головой и выпученными глазами. Губы его были вывернуты наружу, изо рта текла слюна. Он вымученно засмеялся и заворчал.
Эдита обернулась. Джузеппе сделал то же самое, и свет фонаря упал на противоположную решетку, в которую вцепилась девочка. Ее глаза были раскосыми, как у китаянки, волосы свисали огненно-рыжими космами.
– Госпожа, – сказал Джузеппе, глядя прямо в глаза Эдите, – родила этих двоих с промежутком в два года. Брат и сестра, оба слабоумные, как видишь.
Немая девушка зажала рукой рот и дала слуге понять, что хочет как можно скорее выбраться отсюда.
– С тех пор, – сказал старый Джузеппе, – господин и госпожа изводят друг друга взаимными упреками. Каждый винит другого в случившемся несчастье. Он говорит, что она спала с дьяволом, а она утверждает, что его семя околдовано одержимой монахиней.
Эдите стало дурно, словно по ее внутренностям кто-то прошелся огромной метлой. Она бросилась к двери и, всхлипывая, исчезла на лестнице.
В то время как это все происходило, Чезаре да Мосто, новый легат Папы и одновременно его племянник, прибыл в Константинополь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114