Спешить никуда не надо. Почти как сейчас…
В сумраке выла то ли собака, то ли человек. Есть в ночных звуках что-то чарующее! Вурлак воет…
Крепился вурлак, крепился, а решил город разумом своим понять, враз с ума и съехал. Удивляться тут нечему. Иные потомственные городские, из тех, что в мозгоклюи выбиваются и даже с Смотрящие, как на должность станут, сразу же и "съезжают" в ту или другу сторону, а то и на обе разом. Это потому, как с высоты своего положения весь город охватить желают мысленным взором, а мысль собственная короткая, растягивают ее на все концы - рвется, сшиваю задом наперед. И смотришь на такого, сразу понимаешь неправильно его мысли сшились.
С иными собственными мыслями хоть бы и к Едреной Фене - оракулу районному, чтобы разъяснил, направил. У того мысли настолько разодранные - труха. На всякий вопрос, хоть сто раз повторяющийся, свое перетряхнет и всякий раз новы ответ выдаст. Потому лучше одного раза не подходить, а то ноги в разные стороны разойдутся вслед за собственным разумом.
Вурлак воет и воет - на все лады пытается. Он, когда воет, не поет - жалуется. На что - понятно. Неженатик. На них собственные инспектора и смотрилы. Малосемейный налог. Выводит в песне, что сосут их насухо. Врет, небось, - при таком раскладе не выживешь. И все же, до чего пронзительно, красиво… До чего жалостливо! В такую вот ночь, тихую, лунную, слушать, как они подвывают, сердце кровью обливается! Такого и натощак не стерпишь, так и хочется с себя последнее сцедить.
Бригадир очаровался и окончательно очумел, уже не замечал, как выверток освободил руку, сгрыз с нее бинты, пальцы потянулись в его сторону и сложились в кукиш…
5.
Когда сидишь в болоте, исходишь страхом, первыми на лакомство приходят курощупики, именно они начинают обсасывать с пальцев ног, вторую нутряную слюну из себя выжимая. Перед этим (под первую слюну) обувь начисто объедят, одежду расчистят, все, что в болоте - начисто, и тогда, не спеша, смакуя… Бригадиру показалось, что уже начали, сосут разом мизинцы и большие пальцы ног…
– Ох, лихо мне!
Это даже не он (он шепнул еле-еле), это душа громогласно возопила.
– Чего, орешь-то?
– Лихо мне!
– В третий раз зовешь, а ничего не просишь? - удивился выверток. - Ни жизни, ни смерти?
Как сидел на четвереньках, так и перекинулся через голову, удивительно ловко высоко, тут же одной рукой ухватил вершинье тонкой березки, заломил его в сторону Бригадира и опять рядом - смотрит жадно, подсовывая под ладонь ветвь. Бригадир хватанул, но ветвь руках рассыпалась - прелая оказалась. Выверток противно коротко хохотнул, словно квакнул лягухой, потом зашелся мелким стариковским смехом. Ни лицом, ни телом больше на себя не походил - розовый, гладкий, ни одной складки или пятна… Тут Бригадир и сообразил, что выверток кормится с горестей. Что не одна такая способность людей наизнанку выворачивать, оказывается, есть и всякие другие. Такие, как неприятности, к примеру, городить и с них питаться, еще угадывать, видеть заранее - "что почем",
Вот тебе и на! Нарвался-таки на Универсала, мать его ей-ти! Про таких краем уха слыхал, но не верил, мало ли легенд городят про лес. Мгновенно - намек за намеком - навязал гирлянду. Разозлился на себя неимоверно - как это? почему раньше по всем этим намекам-бусинкам не прошелся, тем самым, что сейчас картинками взялись стреляться? почему на зуб все несуразицы не опробовал, не оценил - к месту ли, та да другая, с чего ей быть здесь? Мог же по цепочке до самого кулона добрался - до пленника, вывертка?! Все по иному бы вывернулось!
Болото болотом, а вспотел, покрылся испариной в неприличном месте, да и на лбу капель выступила. Гулькнуло что-то крупное вдалеке, шевельнулось - учуяло страх бригадирский.
– Не кусают?
Выверток смотрел участливо, как когда-то Бригадир, на любимую игрушку детских лет - земляную крысу, что отнял от души, и теперь она покрывается хрустящей корочкой, капает золотым соком.
– Как тебе? - зудел нетерпением, топтался в приседе, ломал голову на стороны и, уже не скрываясь, смотрел жадно.
– Хорошее болото, теплое.
– Что сказал?
– Много теплее, чем наружи.
Выверток не поверил, сунул палец в жижу.
– Мне много лучше утонуть и быть съеденным, чем к кредиторам. Вот у тех намучаешься, еще за Косек придется отвечать, да прежних долгов за мной, у-ту!
– А что, в городе, таких как ты, сильно мучают?
– Не то слово - там не жизнь - мука! Только здесь у вас в лесу и отдыхаешь.
И стал раззадоривать себя, вспоминать нешуточные обиды. Как в очередной раз менты обобрали, как, чтобы машину взять, пришлось самому ночевать в подворотнях, дешевых гамаках, платя кровью городским упырям-вырожденцам. Как страховка делается, и ссудники надувают.
Выверток аж засветился от рассказа, отрыжкой сытой рыгнул.
Бригадир действительно так раззадорился, так поверил себе, что стал быстро погружаться - нахыр такая жизнь нужна!
– Шиш им, а не налоговая книжка! - тыкнул кукишем в ненавистные рожи, что, словно живые, стояли перед глазами.
Взялся тонуть всерьез, уже и только кукиш торчал из болотной воды. Выверток спохватился, подсунул крепкую ветвь - Бригадир ухватил нехотя, вынырнул и, не прерываясь, стал дальше рассказывать про племя гажье - чиновничье, про правителей, про ментов и про страшных баб. Уже давно крепко держался за ветку, и второй рукой в берег вцепился, болотце отпустило, но не вылазил, все рассказывал…
А выверток уже не розовел, лицо ребенка исчезло - стал обычный старик, что хмурился, мрачнел-мрачнел, потом вдруг сплюнул, сказал протяжное:
– Эх-х!
Сложил пальцами затейливую "мудру", направил на себя и… рассыпался. Еще некоторое время стоял костяк и, кажется, кому-то укоризненно грозил пальцем, но вот и он стал рушиться - опали кости поверх всего остального.
Бригадир смотрел в изумлении.
Ветвь, за которую держался, отломилась. Березка с разгневанным шумом выпрямилась. Бригадир рванул телом, цепляясь рукой в крепкое, только вода с шумом смочила берег, и руки, как не пытался цепляться, вбивать когти, вдруг, заскользили по мокрому, словно сам он неимоверно потяжелел, или болотники взялись тянуть за ноги…
5/2
Вынырнул, глотнул воздуха. Вынырнул Бригадир из сна. В сумраке выла то ли собака, то ли человек.
Костерок прогорел. Луна осветила все одним серебристым светом. На глазах Бригадира, выверток, кося на него одним глазом, удивительно ловко освободился от перекладины и теперь торопливо грыз бинты на руках.
Бригадир попробовал шевельнуться. Выверток выплюнул кусок бинта, ткнул в его сторону кукишем и взялся обгрызать на второй.
– Шутишь?! - взвревел Бригадир и понял, что не взревел, даже не пискнул и тело его вялое, не подчиняется. Как сидел, так упал вперед, стукнул головой и землю, почувствовал, еще и еще несколько раз приложился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
В сумраке выла то ли собака, то ли человек. Есть в ночных звуках что-то чарующее! Вурлак воет…
Крепился вурлак, крепился, а решил город разумом своим понять, враз с ума и съехал. Удивляться тут нечему. Иные потомственные городские, из тех, что в мозгоклюи выбиваются и даже с Смотрящие, как на должность станут, сразу же и "съезжают" в ту или другу сторону, а то и на обе разом. Это потому, как с высоты своего положения весь город охватить желают мысленным взором, а мысль собственная короткая, растягивают ее на все концы - рвется, сшиваю задом наперед. И смотришь на такого, сразу понимаешь неправильно его мысли сшились.
С иными собственными мыслями хоть бы и к Едреной Фене - оракулу районному, чтобы разъяснил, направил. У того мысли настолько разодранные - труха. На всякий вопрос, хоть сто раз повторяющийся, свое перетряхнет и всякий раз новы ответ выдаст. Потому лучше одного раза не подходить, а то ноги в разные стороны разойдутся вслед за собственным разумом.
Вурлак воет и воет - на все лады пытается. Он, когда воет, не поет - жалуется. На что - понятно. Неженатик. На них собственные инспектора и смотрилы. Малосемейный налог. Выводит в песне, что сосут их насухо. Врет, небось, - при таком раскладе не выживешь. И все же, до чего пронзительно, красиво… До чего жалостливо! В такую вот ночь, тихую, лунную, слушать, как они подвывают, сердце кровью обливается! Такого и натощак не стерпишь, так и хочется с себя последнее сцедить.
Бригадир очаровался и окончательно очумел, уже не замечал, как выверток освободил руку, сгрыз с нее бинты, пальцы потянулись в его сторону и сложились в кукиш…
5.
Когда сидишь в болоте, исходишь страхом, первыми на лакомство приходят курощупики, именно они начинают обсасывать с пальцев ног, вторую нутряную слюну из себя выжимая. Перед этим (под первую слюну) обувь начисто объедят, одежду расчистят, все, что в болоте - начисто, и тогда, не спеша, смакуя… Бригадиру показалось, что уже начали, сосут разом мизинцы и большие пальцы ног…
– Ох, лихо мне!
Это даже не он (он шепнул еле-еле), это душа громогласно возопила.
– Чего, орешь-то?
– Лихо мне!
– В третий раз зовешь, а ничего не просишь? - удивился выверток. - Ни жизни, ни смерти?
Как сидел на четвереньках, так и перекинулся через голову, удивительно ловко высоко, тут же одной рукой ухватил вершинье тонкой березки, заломил его в сторону Бригадира и опять рядом - смотрит жадно, подсовывая под ладонь ветвь. Бригадир хватанул, но ветвь руках рассыпалась - прелая оказалась. Выверток противно коротко хохотнул, словно квакнул лягухой, потом зашелся мелким стариковским смехом. Ни лицом, ни телом больше на себя не походил - розовый, гладкий, ни одной складки или пятна… Тут Бригадир и сообразил, что выверток кормится с горестей. Что не одна такая способность людей наизнанку выворачивать, оказывается, есть и всякие другие. Такие, как неприятности, к примеру, городить и с них питаться, еще угадывать, видеть заранее - "что почем",
Вот тебе и на! Нарвался-таки на Универсала, мать его ей-ти! Про таких краем уха слыхал, но не верил, мало ли легенд городят про лес. Мгновенно - намек за намеком - навязал гирлянду. Разозлился на себя неимоверно - как это? почему раньше по всем этим намекам-бусинкам не прошелся, тем самым, что сейчас картинками взялись стреляться? почему на зуб все несуразицы не опробовал, не оценил - к месту ли, та да другая, с чего ей быть здесь? Мог же по цепочке до самого кулона добрался - до пленника, вывертка?! Все по иному бы вывернулось!
Болото болотом, а вспотел, покрылся испариной в неприличном месте, да и на лбу капель выступила. Гулькнуло что-то крупное вдалеке, шевельнулось - учуяло страх бригадирский.
– Не кусают?
Выверток смотрел участливо, как когда-то Бригадир, на любимую игрушку детских лет - земляную крысу, что отнял от души, и теперь она покрывается хрустящей корочкой, капает золотым соком.
– Как тебе? - зудел нетерпением, топтался в приседе, ломал голову на стороны и, уже не скрываясь, смотрел жадно.
– Хорошее болото, теплое.
– Что сказал?
– Много теплее, чем наружи.
Выверток не поверил, сунул палец в жижу.
– Мне много лучше утонуть и быть съеденным, чем к кредиторам. Вот у тех намучаешься, еще за Косек придется отвечать, да прежних долгов за мной, у-ту!
– А что, в городе, таких как ты, сильно мучают?
– Не то слово - там не жизнь - мука! Только здесь у вас в лесу и отдыхаешь.
И стал раззадоривать себя, вспоминать нешуточные обиды. Как в очередной раз менты обобрали, как, чтобы машину взять, пришлось самому ночевать в подворотнях, дешевых гамаках, платя кровью городским упырям-вырожденцам. Как страховка делается, и ссудники надувают.
Выверток аж засветился от рассказа, отрыжкой сытой рыгнул.
Бригадир действительно так раззадорился, так поверил себе, что стал быстро погружаться - нахыр такая жизнь нужна!
– Шиш им, а не налоговая книжка! - тыкнул кукишем в ненавистные рожи, что, словно живые, стояли перед глазами.
Взялся тонуть всерьез, уже и только кукиш торчал из болотной воды. Выверток спохватился, подсунул крепкую ветвь - Бригадир ухватил нехотя, вынырнул и, не прерываясь, стал дальше рассказывать про племя гажье - чиновничье, про правителей, про ментов и про страшных баб. Уже давно крепко держался за ветку, и второй рукой в берег вцепился, болотце отпустило, но не вылазил, все рассказывал…
А выверток уже не розовел, лицо ребенка исчезло - стал обычный старик, что хмурился, мрачнел-мрачнел, потом вдруг сплюнул, сказал протяжное:
– Эх-х!
Сложил пальцами затейливую "мудру", направил на себя и… рассыпался. Еще некоторое время стоял костяк и, кажется, кому-то укоризненно грозил пальцем, но вот и он стал рушиться - опали кости поверх всего остального.
Бригадир смотрел в изумлении.
Ветвь, за которую держался, отломилась. Березка с разгневанным шумом выпрямилась. Бригадир рванул телом, цепляясь рукой в крепкое, только вода с шумом смочила берег, и руки, как не пытался цепляться, вбивать когти, вдруг, заскользили по мокрому, словно сам он неимоверно потяжелел, или болотники взялись тянуть за ноги…
5/2
Вынырнул, глотнул воздуха. Вынырнул Бригадир из сна. В сумраке выла то ли собака, то ли человек.
Костерок прогорел. Луна осветила все одним серебристым светом. На глазах Бригадира, выверток, кося на него одним глазом, удивительно ловко освободился от перекладины и теперь торопливо грыз бинты на руках.
Бригадир попробовал шевельнуться. Выверток выплюнул кусок бинта, ткнул в его сторону кукишем и взялся обгрызать на второй.
– Шутишь?! - взвревел Бригадир и понял, что не взревел, даже не пискнул и тело его вялое, не подчиняется. Как сидел, так упал вперед, стукнул головой и землю, почувствовал, еще и еще несколько раз приложился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65