Думаю, что второе играло все же какую-то роль.
Приехал бы я к нему на следующий день, если бы не было необходимости вернуть плащ? Безусловно да! Он не оставил мне ни малейшей возможности ответить на его заботы неблагодарностью.
ТО, ЧЕГО НИКТО И НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ
«Утро вечера мудренее».
Эта очень старая пословица вспомнилась мне сразу по пробуждении на следующее утро. И вспомнилась потому, что, расставаясь с Иваном Степановичем, я был уверен в том, что его «тайна», кроме как для него, не представляет интереса ни для кого другого. Теперь же я чувствовал нетерпение узнать ее и странную уверенность—«тайна» интересна и важна!
Единственное, что меня несколько смущало, была его фраза о том, что доказательства были, а теперь их нет. Очень уж это было похоже на стандартный литературный прием. Но, как оказалось, именно в этом вопросе и заключалась моя ошибка.
Мне стоило труда не отправиться к нему слишком рано. Только в начале двенадцатого я наконец решился и позвонил ему по телефону, осведомляясь — когда можно приехать и привезти плащ?
— Какой плащ?—спросил он (это прозвучало убеждающе искренно).—Ах, да! Но дело не в плаще. Приезжайте, когда хотите. Я жду вас с нетерпением.
Проще всего было ехать на троллейбусе, но я вызвал такси. В результате я появился в его квартире на полчаса позже. Он встретил меня как старого знакомого, но сразу же огорошил неожиданным вопросом:
— Когда вы уезжаете? Вчера я забыл спросить об этом.
— Куда уезжаю? — спросил я удивленно, хотя мог бы догадаться, о чем он спрашивает.
— Насколько я вчера понял,—ответил он,—вы собираетесь ехать в Коктебель.
Только тут я вспомнил, что действительно говорил в кафе о моем отъезде.
— В следующую среду. Двадцать пятого.
— Мне следует поторопиться,—сказал он.
— Что-то я плохо вас понимаю.
Он улыбнулся (впервые с момента нашего знакомства), и его лицо сразу помолодело от этой открытой улыбки. Я подумал, что он, видимо, значительно моложе, чем показался мне вчера.
— Помните, я говорил вам, что у меня есть существенная причина рассказать все именно вам? Так вот, эта причина заключается в том, что вы едете в Коктебель, или Планерское, как называется теперь это место. А торопиться мне надо потому, что я должен быть там одновременно с вами. Ведь путевки у меня нет.
— То, что вы сказали мне, ничего не объясняет.
— Объяснит, когда я расскажу вам…
— Я готов выслушать вас.
— Не перебивая и не улыбаясь?
Я понял, что он хотел сказать последними словами, и ответил вполне серьезно:
— Обещаю вам это!
— Тогда садитесь поудобнее и запаситесь терпением. Рассказ будет длинным.
Его рассказ действительно оказался длинным. И столь подробным, что я только поражался его памяти, ведь все это происходило двадцать восемь лет назад!
Решив опубликовать рассказ Ивана Степановича, я должен был подумать о том, чтобы читатели не знали все с самого начала. Поэтому наш дальнейший разговор я излагаю сокращенно, умалчивая о некоторых его деталях, вернее об одной детали, которая послужила, выражаясь его словами, «существенной причиной» того, что он рассказал все именно мне…
Дальше мы говорили примерно так:
— Что вы думаете обо всем этом?—спросил он, — Только откровенно.
— Как вы могли столь подробно запомнить все свои разговоры?—спросил я вместо ответа на его вопрос.
— Поставьте себя на мое место,—ответил Иван Степанович,—и вы легко это поймете. Каждое слово врезалось в мою память навсегда. Иначе не могло и быть. Но я заключаю из того, что вы сейчас сказали,—вы мне не верите!
Я решил сказать ему правду.
— Думаю, что все это сюжет для фантастического рассказа. И понимаю, почему вам не поверили ученые. Но слушал я вас с большим интересом.
Он поморщился.
— А вы внимательно меня слушали?
— Даже очень внимательно.
— В таком случае вы должны помнить о том, как в мои руки попала…
Я вздрогнул, только сейчас поняв, "то его рассказ еще не окончен, что он может получить продолжение, которое все изменит.
— Вы хотите сказать, что она…
— Существует,—перебил он.—Точнее, я очень надеюсь, что существует. Понимаю, конечно, что с моей стороны было непростительно не сделать попытки найти ее раньше, но так сложились обстоятельства. Честно говоря, я давно решил, что найти ее невозможно. И вот вчера, слушая ваш разговор и узнав из него, что вы едете в Коктебель, то есть на то место, где все это произошло, я внезапно, совершенно неожиданно для себя, решил сделать попытку… с вашей помощью.
— Не вижу, в чем может выразиться моя помощь.
— В том, что вы будете жить на территории Дома творчества в Коктебеле. А именно на этой территории… Я понял.
— Предприятие почти невыполнимое,—сказал я. — Может быть, официальным путем?
Иван Степанович посмотрел на меня умоляюще.
— Очень прошу вас,—сказал он,—никому не передавать того, что вы услышали от меня. Если мы ее не найдем, я стану посмешищем. Вот если найдем, тогда другое дело.
— Будьте спокойны. Я никому ничего не скажу. Но, говоря откровенно, просто не представляю себе, как подступиться к такой задаче.
— Увидим на месте. Ну, а если окажется, что нельзя, то все останется как было. Моя совесть будет почти спокойна, а вы ничем не рискуете.
— Как сказать!
— Тогда откажитесь сейчас, и дело с концом! Видимо, во мне есть авантюристическая жилка. Я подумал, что рискую несколькими минутами неприятного разговора с администрацией Дома творчества, и ответил:
— Поедем! Чем черт не шутит. А вдруг! Мы договорились ехать вместе и что билеты до Феодосии купит Иван Степанович.
— Так будет удобнее,—сказал он.—Мне еще надо оформить отпуск на работе и дозвониться к знакомым в Планерском. Кроме того,—улыбнулся он,—у меня хороший знакомый в городской билетной кассе.
— Если так, тогда пожалуйста!—сказал я. В течение полутора недель до отъезда мы виделись почти каждый день. Меня непреодолимо тянуло расспрашивать о подробностях его невероятного приключения, а он охотно отвечал на мои вопросы. Как ни тщательно передал он мне все, что произошло, выяснилось, что кое о чем он все же забыл. Мои расспросы помогли ему вспомнить.
Сезон массового отъезда ленинградцев на юг уже начался, но в купе мы оказались вдвоем, что было весьма кстати. Я попросил его еще раз повторить весь рассказ с самого начала, что он и сделал, а я аккуратно записал каждое слово. Уже в то время у меня зародилась мысль о публикации.
Я привожу здесь конец его повествования. Это поможет читателю понять ближайшие события, прежде чем я начну основной рассказ.
* * *
«Я уже говорил, что на следующий день мы должны были покинуть Крым, немцы были совсем близко. Но, когда я пришел домой и сделал попытку рассказать о том, что со мной произошло, никто не захотел, да и не мог меня выслушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Приехал бы я к нему на следующий день, если бы не было необходимости вернуть плащ? Безусловно да! Он не оставил мне ни малейшей возможности ответить на его заботы неблагодарностью.
ТО, ЧЕГО НИКТО И НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ
«Утро вечера мудренее».
Эта очень старая пословица вспомнилась мне сразу по пробуждении на следующее утро. И вспомнилась потому, что, расставаясь с Иваном Степановичем, я был уверен в том, что его «тайна», кроме как для него, не представляет интереса ни для кого другого. Теперь же я чувствовал нетерпение узнать ее и странную уверенность—«тайна» интересна и важна!
Единственное, что меня несколько смущало, была его фраза о том, что доказательства были, а теперь их нет. Очень уж это было похоже на стандартный литературный прием. Но, как оказалось, именно в этом вопросе и заключалась моя ошибка.
Мне стоило труда не отправиться к нему слишком рано. Только в начале двенадцатого я наконец решился и позвонил ему по телефону, осведомляясь — когда можно приехать и привезти плащ?
— Какой плащ?—спросил он (это прозвучало убеждающе искренно).—Ах, да! Но дело не в плаще. Приезжайте, когда хотите. Я жду вас с нетерпением.
Проще всего было ехать на троллейбусе, но я вызвал такси. В результате я появился в его квартире на полчаса позже. Он встретил меня как старого знакомого, но сразу же огорошил неожиданным вопросом:
— Когда вы уезжаете? Вчера я забыл спросить об этом.
— Куда уезжаю? — спросил я удивленно, хотя мог бы догадаться, о чем он спрашивает.
— Насколько я вчера понял,—ответил он,—вы собираетесь ехать в Коктебель.
Только тут я вспомнил, что действительно говорил в кафе о моем отъезде.
— В следующую среду. Двадцать пятого.
— Мне следует поторопиться,—сказал он.
— Что-то я плохо вас понимаю.
Он улыбнулся (впервые с момента нашего знакомства), и его лицо сразу помолодело от этой открытой улыбки. Я подумал, что он, видимо, значительно моложе, чем показался мне вчера.
— Помните, я говорил вам, что у меня есть существенная причина рассказать все именно вам? Так вот, эта причина заключается в том, что вы едете в Коктебель, или Планерское, как называется теперь это место. А торопиться мне надо потому, что я должен быть там одновременно с вами. Ведь путевки у меня нет.
— То, что вы сказали мне, ничего не объясняет.
— Объяснит, когда я расскажу вам…
— Я готов выслушать вас.
— Не перебивая и не улыбаясь?
Я понял, что он хотел сказать последними словами, и ответил вполне серьезно:
— Обещаю вам это!
— Тогда садитесь поудобнее и запаситесь терпением. Рассказ будет длинным.
Его рассказ действительно оказался длинным. И столь подробным, что я только поражался его памяти, ведь все это происходило двадцать восемь лет назад!
Решив опубликовать рассказ Ивана Степановича, я должен был подумать о том, чтобы читатели не знали все с самого начала. Поэтому наш дальнейший разговор я излагаю сокращенно, умалчивая о некоторых его деталях, вернее об одной детали, которая послужила, выражаясь его словами, «существенной причиной» того, что он рассказал все именно мне…
Дальше мы говорили примерно так:
— Что вы думаете обо всем этом?—спросил он, — Только откровенно.
— Как вы могли столь подробно запомнить все свои разговоры?—спросил я вместо ответа на его вопрос.
— Поставьте себя на мое место,—ответил Иван Степанович,—и вы легко это поймете. Каждое слово врезалось в мою память навсегда. Иначе не могло и быть. Но я заключаю из того, что вы сейчас сказали,—вы мне не верите!
Я решил сказать ему правду.
— Думаю, что все это сюжет для фантастического рассказа. И понимаю, почему вам не поверили ученые. Но слушал я вас с большим интересом.
Он поморщился.
— А вы внимательно меня слушали?
— Даже очень внимательно.
— В таком случае вы должны помнить о том, как в мои руки попала…
Я вздрогнул, только сейчас поняв, "то его рассказ еще не окончен, что он может получить продолжение, которое все изменит.
— Вы хотите сказать, что она…
— Существует,—перебил он.—Точнее, я очень надеюсь, что существует. Понимаю, конечно, что с моей стороны было непростительно не сделать попытки найти ее раньше, но так сложились обстоятельства. Честно говоря, я давно решил, что найти ее невозможно. И вот вчера, слушая ваш разговор и узнав из него, что вы едете в Коктебель, то есть на то место, где все это произошло, я внезапно, совершенно неожиданно для себя, решил сделать попытку… с вашей помощью.
— Не вижу, в чем может выразиться моя помощь.
— В том, что вы будете жить на территории Дома творчества в Коктебеле. А именно на этой территории… Я понял.
— Предприятие почти невыполнимое,—сказал я. — Может быть, официальным путем?
Иван Степанович посмотрел на меня умоляюще.
— Очень прошу вас,—сказал он,—никому не передавать того, что вы услышали от меня. Если мы ее не найдем, я стану посмешищем. Вот если найдем, тогда другое дело.
— Будьте спокойны. Я никому ничего не скажу. Но, говоря откровенно, просто не представляю себе, как подступиться к такой задаче.
— Увидим на месте. Ну, а если окажется, что нельзя, то все останется как было. Моя совесть будет почти спокойна, а вы ничем не рискуете.
— Как сказать!
— Тогда откажитесь сейчас, и дело с концом! Видимо, во мне есть авантюристическая жилка. Я подумал, что рискую несколькими минутами неприятного разговора с администрацией Дома творчества, и ответил:
— Поедем! Чем черт не шутит. А вдруг! Мы договорились ехать вместе и что билеты до Феодосии купит Иван Степанович.
— Так будет удобнее,—сказал он.—Мне еще надо оформить отпуск на работе и дозвониться к знакомым в Планерском. Кроме того,—улыбнулся он,—у меня хороший знакомый в городской билетной кассе.
— Если так, тогда пожалуйста!—сказал я. В течение полутора недель до отъезда мы виделись почти каждый день. Меня непреодолимо тянуло расспрашивать о подробностях его невероятного приключения, а он охотно отвечал на мои вопросы. Как ни тщательно передал он мне все, что произошло, выяснилось, что кое о чем он все же забыл. Мои расспросы помогли ему вспомнить.
Сезон массового отъезда ленинградцев на юг уже начался, но в купе мы оказались вдвоем, что было весьма кстати. Я попросил его еще раз повторить весь рассказ с самого начала, что он и сделал, а я аккуратно записал каждое слово. Уже в то время у меня зародилась мысль о публикации.
Я привожу здесь конец его повествования. Это поможет читателю понять ближайшие события, прежде чем я начну основной рассказ.
* * *
«Я уже говорил, что на следующий день мы должны были покинуть Крым, немцы были совсем близко. Но, когда я пришел домой и сделал попытку рассказать о том, что со мной произошло, никто не захотел, да и не мог меня выслушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16