.." Нельзя, нельзя и нельзя... А теперь - все можно?.. Он не смотрит на меня, не видит, все говорит и говорит:
- Я хочу сказать вам... хочу сказать вам... хочу сказать...- и царапает рубашку на груди. Я нагнулся - а он плачет.
Всяк сверчок...
Они познакомились на конференции в райцентре и, вернувшись домой, уже несколько раз встречались, но ничего между ними не было - гуляли по улицам, а сегодня обедали в вокзальном ресторане. Она сильно отличалась от его жены - лет на пятнадцать моложе, крупная блондинка с тонкими чертами лица.
- Совсем молодая, - думал он, глядя на ее руки, на гладкую кожу на шее, - и что она нашла во мне... Неужели что-то будет...
Он уже лет десять не изменял жене, а раньше - два раза, и происходило это как-то торопливо и неловко, и удовольствие быстро сменялось страхом, что встречи станут известны... После ресторана они шли по темным улицам, стояли в каком-то подъезде и целовались, она вздыхала и прижималась к нему, и уже не говорила "нет-нет" и не отталкивала его руки. Он шептал - "пойдем к тебе..." - и с замиранием сердца чувствовал, что сейчас она согласится. Они придут - она разденется... сама?.. или надо раздеть ее?.. и самому как-то успеть раздеться... Нельзя же раздеть - и остаться в пиджаке и при галстуке... Никогда он не знал, как поступать в этих случаях. И как давно это было... Он вдруг отчетливо представил себе, как окажется в постели рядом с молодым сильным телом... пятидесятилетний, лысый, стареющий, с мягким животиком и тонкими ногами... Надо было выпить, - мелькнуло у него в голове, - и обязательно крепкого, пусть даже водки... Он целовал и гладил ее, а она часто дышала ему в шею и пальцами мяла рыхлое плечо. Желание и растерянность боролись в нем, но остановиться он уже не мог - "пойдем к тебе, пойдем..." Он стал тянуть ее к выходу, но она мягко освободилась и, поправляя шапочку, сказала шепотом - "нам на трамвай, здесь, за углом..."
Они долго ждали трамвай, наконец, красный вагон нехотя выполз из-за поворота. Он уже знал - "две остановки", она крепко держала его под руку, по-новому, прижавшись к нему, и смотрела в лицо большими черными зрачками. Трамвай приближался целую вечность. Она что-то говорила, а он, почти не понимая, кивал головой, весь напряжен, и особенно остро видел и слышал в этот момент, как будто его жизнь кончалась. Он видел желтый и розовый свет на снегу, и как маслянисто блестят рельсы, и слышал крики мальчишек на катке за деревьями.
Трамвай подошел, двери с шипением раскрылись. На ступеньке она замешкалась, - зацепился за что-то ремешок сумочки. Он уже поставил ногу на ступеньку - и тут трамвай тронулся, дверь плотно замкнула створки - и он остался, едва успев выдернуть ногу. Он видел при слабом свете, как ее лицо замерло, брови поднялись... Мимо проплывал второй вагон, на ходу закрывались двери... Если пробежать пару шагов, постучать в стенку откроют... но он стоял и смотрел, как ее лицо удаляется и расплывается в темноте...
Он шел домой пешком, останавливался, страдальчески морщился, шептал "какой же я дурак..." Теперь он представлял себе, как все могло быть великолепно. И как хорошо он мог бы скрывать от жены - далеко от дома, другой район... И ничуть он бы не растерялся, что за чепуха, взрослый мужик, скоро пятьдесят... и что, не было у него баб?.. Он вспомнил, как его рука скользила по бедру, большому и плотному... "Дурак, дурак..." И вдруг волна жалости к себе и обиды нахлынула на него так, что дышать стало тяжело. Что за жизнь! Никогда с ним не случалось ничего яркого и увлекательного, а теперь уж никогда, никогда не случится - он будет стареть все быстрей, теряя интерес ко всему на свете, пока его, совершенно равнодушного и покорного, не опустят в яму, не закопают... А кто виноват?.. Сегодняшняя мелкая, по сути, история отошла на задний план, и за ней он увидел всю свою жизнь, которая представилась ему ничтожным копанием в чем-то сером, вязком и противном. Ни разу он не возмутился, не протестовал, не сказал ни одного живого слова - молчал как пень. Сидел, как идиот в чулане... Он заплакал, прислонившись к фонарю, не дававшему света. Он был один в глухом переулке, дома равнодушно смотрели на него полуспящими окнами, за которыми томились сонные, у телевизоров, люди...
Он стоял долго, не замечая времени. Окна одно за другим погружались в темноту. Стало холодно. Постепенно его охватывало спокойствие и равнодушие. Он вспомнил, как говорил его приятель - "жизнь так коротка, что можно и потерпеть..." Острая боль прошла и спасительная оболочка восстанавливалась. Хорошо, что так само собой получилось, она никогда не простит ему это - и хорошо, хорошо, хорошо... И можно никогда больше не встречать ее... Что это ты взбесился?.. А она-то, она хороша, как на шею бросается... Да и трудно было бы Люське смотреть в глаза, хоть бы пару дней прошло. За пару дней, конечно, бы рассосалось... Надо было в командировке, сразу, с налету... но этого он не умел никогда - и что теперь жалеть...
Он приближался к дому, чувствуя, как устал за день, и как хорошо будет привычным движением впихнуть ноги в теплые домашние туфли, потом прилечь на диван... Он вдруг поймал себя на том, что шепотом повторяет - "всяк сверчок... всяк сверчок..." Посмотрел наверх - в этот момент зажгли свет в кухне. Он представил себе как там уютно и тепло, вздохнул - и вошел в подъезд.
Старая история
У входа она шутливо осведомилась - "а денег-то хватит?.." Он сделал вид, что не обиделся, хлопнул себя по карману - "Ну!.." "Небось, десятки две-три, - насмешливо подумала она, - вот и много... Бедняга, каким был, таким и остался..." Они пили шампанское в глубине ресторана, похожего на его институтскую столовую, только почему-то помятые скатерти на столах и кое-где салфетки. Провинциальный городишко. Она не боялась встретить знакомых - "мы в военном городке, полчаса езды... муж в командировке, в Сибири..." Десять лет тому назад она предпочла лейтенанта этому, тогда аспиранту - и уехала. Потом все пошло не так, как она ожидала. Муж оказался пьяницей, застрял на старшем лейтенанте и теперь мечтал о спокойном месте военпреда на одном из сибирских заводов... Она посмотрела на "этого" худой, в джинсах и мятой рубашке, в стоптанных кедах... Говорит, что доктор... такой же, небось, ни кола ни двора... Развелся... Но что-то теплое шевельнулось в ней, потому что тогда они были молоды, и он говорил, что любит... Он надолго потерял ее из виду, и только два года тому назад, заехав в их старый город, зашел к ее матери, долго и хвастливо рассказывал о своих успехах, как защитил и сколько теперь получает. Он взял адрес, оказалось, что она живет в трех часах езды от его теперешнего жилья - и вот приехал, позвонил на работу, и они встретились...
Денег хватило, и они вышли в парк. Он вспомнил, как они ходили, сидели на скамейках почти в таком же парке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
- Я хочу сказать вам... хочу сказать вам... хочу сказать...- и царапает рубашку на груди. Я нагнулся - а он плачет.
Всяк сверчок...
Они познакомились на конференции в райцентре и, вернувшись домой, уже несколько раз встречались, но ничего между ними не было - гуляли по улицам, а сегодня обедали в вокзальном ресторане. Она сильно отличалась от его жены - лет на пятнадцать моложе, крупная блондинка с тонкими чертами лица.
- Совсем молодая, - думал он, глядя на ее руки, на гладкую кожу на шее, - и что она нашла во мне... Неужели что-то будет...
Он уже лет десять не изменял жене, а раньше - два раза, и происходило это как-то торопливо и неловко, и удовольствие быстро сменялось страхом, что встречи станут известны... После ресторана они шли по темным улицам, стояли в каком-то подъезде и целовались, она вздыхала и прижималась к нему, и уже не говорила "нет-нет" и не отталкивала его руки. Он шептал - "пойдем к тебе..." - и с замиранием сердца чувствовал, что сейчас она согласится. Они придут - она разденется... сама?.. или надо раздеть ее?.. и самому как-то успеть раздеться... Нельзя же раздеть - и остаться в пиджаке и при галстуке... Никогда он не знал, как поступать в этих случаях. И как давно это было... Он вдруг отчетливо представил себе, как окажется в постели рядом с молодым сильным телом... пятидесятилетний, лысый, стареющий, с мягким животиком и тонкими ногами... Надо было выпить, - мелькнуло у него в голове, - и обязательно крепкого, пусть даже водки... Он целовал и гладил ее, а она часто дышала ему в шею и пальцами мяла рыхлое плечо. Желание и растерянность боролись в нем, но остановиться он уже не мог - "пойдем к тебе, пойдем..." Он стал тянуть ее к выходу, но она мягко освободилась и, поправляя шапочку, сказала шепотом - "нам на трамвай, здесь, за углом..."
Они долго ждали трамвай, наконец, красный вагон нехотя выполз из-за поворота. Он уже знал - "две остановки", она крепко держала его под руку, по-новому, прижавшись к нему, и смотрела в лицо большими черными зрачками. Трамвай приближался целую вечность. Она что-то говорила, а он, почти не понимая, кивал головой, весь напряжен, и особенно остро видел и слышал в этот момент, как будто его жизнь кончалась. Он видел желтый и розовый свет на снегу, и как маслянисто блестят рельсы, и слышал крики мальчишек на катке за деревьями.
Трамвай подошел, двери с шипением раскрылись. На ступеньке она замешкалась, - зацепился за что-то ремешок сумочки. Он уже поставил ногу на ступеньку - и тут трамвай тронулся, дверь плотно замкнула створки - и он остался, едва успев выдернуть ногу. Он видел при слабом свете, как ее лицо замерло, брови поднялись... Мимо проплывал второй вагон, на ходу закрывались двери... Если пробежать пару шагов, постучать в стенку откроют... но он стоял и смотрел, как ее лицо удаляется и расплывается в темноте...
Он шел домой пешком, останавливался, страдальчески морщился, шептал "какой же я дурак..." Теперь он представлял себе, как все могло быть великолепно. И как хорошо он мог бы скрывать от жены - далеко от дома, другой район... И ничуть он бы не растерялся, что за чепуха, взрослый мужик, скоро пятьдесят... и что, не было у него баб?.. Он вспомнил, как его рука скользила по бедру, большому и плотному... "Дурак, дурак..." И вдруг волна жалости к себе и обиды нахлынула на него так, что дышать стало тяжело. Что за жизнь! Никогда с ним не случалось ничего яркого и увлекательного, а теперь уж никогда, никогда не случится - он будет стареть все быстрей, теряя интерес ко всему на свете, пока его, совершенно равнодушного и покорного, не опустят в яму, не закопают... А кто виноват?.. Сегодняшняя мелкая, по сути, история отошла на задний план, и за ней он увидел всю свою жизнь, которая представилась ему ничтожным копанием в чем-то сером, вязком и противном. Ни разу он не возмутился, не протестовал, не сказал ни одного живого слова - молчал как пень. Сидел, как идиот в чулане... Он заплакал, прислонившись к фонарю, не дававшему света. Он был один в глухом переулке, дома равнодушно смотрели на него полуспящими окнами, за которыми томились сонные, у телевизоров, люди...
Он стоял долго, не замечая времени. Окна одно за другим погружались в темноту. Стало холодно. Постепенно его охватывало спокойствие и равнодушие. Он вспомнил, как говорил его приятель - "жизнь так коротка, что можно и потерпеть..." Острая боль прошла и спасительная оболочка восстанавливалась. Хорошо, что так само собой получилось, она никогда не простит ему это - и хорошо, хорошо, хорошо... И можно никогда больше не встречать ее... Что это ты взбесился?.. А она-то, она хороша, как на шею бросается... Да и трудно было бы Люське смотреть в глаза, хоть бы пару дней прошло. За пару дней, конечно, бы рассосалось... Надо было в командировке, сразу, с налету... но этого он не умел никогда - и что теперь жалеть...
Он приближался к дому, чувствуя, как устал за день, и как хорошо будет привычным движением впихнуть ноги в теплые домашние туфли, потом прилечь на диван... Он вдруг поймал себя на том, что шепотом повторяет - "всяк сверчок... всяк сверчок..." Посмотрел наверх - в этот момент зажгли свет в кухне. Он представил себе как там уютно и тепло, вздохнул - и вошел в подъезд.
Старая история
У входа она шутливо осведомилась - "а денег-то хватит?.." Он сделал вид, что не обиделся, хлопнул себя по карману - "Ну!.." "Небось, десятки две-три, - насмешливо подумала она, - вот и много... Бедняга, каким был, таким и остался..." Они пили шампанское в глубине ресторана, похожего на его институтскую столовую, только почему-то помятые скатерти на столах и кое-где салфетки. Провинциальный городишко. Она не боялась встретить знакомых - "мы в военном городке, полчаса езды... муж в командировке, в Сибири..." Десять лет тому назад она предпочла лейтенанта этому, тогда аспиранту - и уехала. Потом все пошло не так, как она ожидала. Муж оказался пьяницей, застрял на старшем лейтенанте и теперь мечтал о спокойном месте военпреда на одном из сибирских заводов... Она посмотрела на "этого" худой, в джинсах и мятой рубашке, в стоптанных кедах... Говорит, что доктор... такой же, небось, ни кола ни двора... Развелся... Но что-то теплое шевельнулось в ней, потому что тогда они были молоды, и он говорил, что любит... Он надолго потерял ее из виду, и только два года тому назад, заехав в их старый город, зашел к ее матери, долго и хвастливо рассказывал о своих успехах, как защитил и сколько теперь получает. Он взял адрес, оказалось, что она живет в трех часах езды от его теперешнего жилья - и вот приехал, позвонил на работу, и они встретились...
Денег хватило, и они вышли в парк. Он вспомнил, как они ходили, сидели на скамейках почти в таком же парке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11