– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Думаю, понимаю. Твоя жизнь была ужасна на одном конце света, а они роскошно жили на другом. Поэтому ты так зол. – Она видела, как побелело его лицо, как задергалась мышца на щеке от ее страшных слов. Милли тосковала по человеку, с которым когда-то была знакома, и ненавидела того, в которого он превратился.
– Если ты думаешь, что я им завидую или ревную, ты совсем меня не знаешь.
– Я стараюсь узнать тебя, но ты затыкаешь мне рот при любом вопросе. Ты либо целуешь меня, либо посылаешь спать, либо отвечаешь по-русски, – зло кричала она. – Что значат твои последние слова?
– Не помню, что я сказал…
– Меньше знаешь, крепче спишь, – с трудом выговорила Милли.
– Это русская пословица. Она означает – чем меньше знает человек, тем крепче он спит.
Леонид казался скорее измученным, чем сердитым. Она впервые увидела, чтобы человек выглядел таким одиноким.
– А если я хочу знать?
Но Леонид вышел, не дожидаясь конца ее вопроса, и как будто запер дверь, хотя он этого не делал.
А Милли мысленно перебирала события злосчастного вечера и всего, что она знала о Леониде. Постепенно в памяти ожили штрихи, которые, как еще редкие капли дождя, предвещают шторм: испуг Анники и остальных, когда она назвала город его детства, его неожиданный приезд в Австралию, его полную растерянность, когда она говорила о доме.
Она поняла, что не задала ему главный вопрос: когда умерла его мать?
Милли нашла Леонида стоящим у окна. Неподвижный, напряженный, более красивый, чем любая модель в классе рисования. Видно было – ему больно, невыносимо больно. Милли чуть не заплакала.
При ее приближении он не шелохнулся, ни один мускул не дрогнул.
– Сколько тебе было лет?
Ей не пришлось уточнять вопрос. Он закрыл глаза, он понял. Долго, очень долго Милли ждала его ответа.
– Три года.
– И когда ее не стало, твоя семья… – Милли очень хотелось, чтобы Леонид, прервав ее, сказал, что она ошибается в своих предположениях. – Они… Ты стал жить у них?
– Они были очень бедны, и у них были дети. Они не могли лишать их пищи. Ты не понимаешь, что значит бедность…
Он не упрекал, не пытался вызвать жалость. Милли поняла – он просто констатировал факт. У нее дрожали губы от ужаса, она употребила все свои силы, чтобы не заплакать. Милли не знала русского, но ей вдруг все стало понятно…
Она мягко положила руку на плечо Леонида.
– Детский Дом не город… да? Это детский приют? Тебя туда отдали?
– Нет. – Он взглянул на Милли – вернее, в этом направлении. Глядя на нее, он не фокусировал взгляд. Голос его был спокоен и бесстрастен.
Милли слушала его, смотрела на его сжатые губы, и ей казалось, что ее опускают в кипяток – болела каждая клеточка ее тела.
– Перед смертью мама долго болела. Она была так слаба, что пришлось поместить меня в дом малютки. Потом, когда мне исполнилось четыре, меня перевели в детский дом.
В этот момент Милли ничего не могла сказать. Возможно, позже она задаст ему миллион вопросов, но в этот момент…
– Твое предположение неправильно – не ревность и зависть. Я знал, у них не было другого выбора.
– Я не понимаю.
– Ты и не можешь понять. Лучше, если ты уйдешь…
– Почему ты так хочешь, чтобы я ушла?
Потому что ты все равно когда-нибудь уйдешь.
Леонид не произнес этого. Он смотрел на ее лицо, видел распухшие от слез глаза. Он корил себя за то, что причинил ей столько страданий, что из-за него на этом прекрасном лице, всегда готовом засиять улыбкой, застыло такое горестное выражение. Как же он умудрился испортить совершенство?..
– Лучше иди спать.
Милли не собиралась возражать. Она уважала его желание, продолжить разговор сейчас было невозможно.
– Мне жаль, – эти слова шли из самой глубины ее сердца. – Мне ужасно жаль, что тебе пришлось пройти через все это.
Она повернулась, чтобы уйти, но передумала и потянулась, чтобы поцеловать его на ночь. Простой дружеский поцелуй, выражающий ее тепло и расположение – самые невинные намерения.
Только он был не другом.
Возможно, поэтому ощущение его губ погрузило ее в мечту. Поцелуй затянулся. Какое блаженство чувствовать эти губы, закрыть глаза и прогнать из памяти все ужасы его детства. Но сладостное забытье сменилось ужасом – он оттолкнул ее от себя.
– Сейчас… я просил тебя уйти не потому, что сержусь, понимаешь? – хриплым, прерывающимся голосом сказал Леонид.
– Да.
Милли понимала.
Она очень хорошо понимала, что он имеет в виду.
И очень хорошо понимала, что делает, когда предложила ему другой способ успокоиться.
– Если скажешь, чтобы я осталась, я останусь, – ее голос звучал незнакомо даже для нее самой.
Необычная смелость предложения, но не только для Леонида, но и для самой Милли.
Ей не хотелось еще раз переживать его кошмары, лежать одной в постели, оплакивая его прошлое. Она видела – Леонид хочет ее, но боится прикоснуться к ней, потому и отталкивает, хотя их тела рвутся друг к другу.
Трудно идти на ногах, сделавшихся похожими на желе, но Милли очень старалась. Дверь в спальню оказалась очень далеко, она маячила впереди в каком-то зыбком тумане.
Туда сложно добраться, но если он снова велит мне уйти – я осилю этот путь.
Леонид не сказал.
Он вообще ничего не сказал. Вместо слов он прижался губами к ее рту в поцелуе, безумном и страстном, лишившем ее дыхания. Этот поцелуй даже причинял ей боль, но какую восхитительную боль! Леонид крепко прижимал Милли к себе, но ей хотелось прижиматься к нему еще крепче, еще теснее. Полотенце, обернутое вокруг нее, упало с ее плеч, она старалась стянуть с Леонида рубашку, чтобы чувствовать его кожу своим обнаженным телом.
Он целовал ее так яростно, словно порвались какие-то цепи, словно он вдруг освободился от оков и торопится воспользоваться неожиданной свободой. Губы его торопились узнать, что изменилось в ее теле за время их разлуки. Целуя, он невнятно бормотал:
– Весь день я был так жесток с тобой…
Ох, как жесток…
Сильные руки обняли ее талию, Леонид поднял Милли так, что они оказались вровень и ее ноги обвились вокруг его спины. Милли утратила смелость, потому что столкнулась с неизвестным, ее сексуальный опыт, который исчерпывался единственной ночью, не подсказывал, как быть. Выручил Леонид. Он помог ей найти правильное положение. Его глаза сказали ей, что все хорошо, все правильно, просто по-другому. Это было гораздо больше, чем секс ради секса, ради плотского удовольствия. Им удалось дать друг другу покой и тепло, избавить от леденящего душу чувства одиночества.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Если Милли думала, что откровения Леонида, их волшебный секс – все это сблизит их, она ошибалась.
Он будто никогда не прикасался к ней, никогда не делился с ней. Его прошлое снова стало запрещенной темой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27