Все связано.
Ты все-таки попробовала! — добавил он. Вот уж не думал!
Запасы, которые они себе сделали в хозяйственных постройках, комнатах и на чердаках, казались неистощимыми: продукты, сладости, напитки, болеутоляющие.
Ты почти ничего не расходуешь, — сказала она Хадару. — Как и Улоф.
Я, может, еще долго протяну, — ответил он. — И Улоф почти столько же.
Вы не воспринимаете время всерьез, сказала она. — Вы просто позволяете ему идти, да и то вряд ли. Вы не следуете за временем, не подчиняетесь ему.
Хадар жевал белую сильнодействующую таблетку, глотать ему становилось все труднее и труднее.
— То, что происходит на самом деле, — сказал он, — всегда происходит быстро. Когда что-нибудь происходит, не имеет значения, идешь ты, сидишь или лежишь, — ты бессилен. Так было с мальчиком, и так было с Минной. Вот так.
— Я ничего не знаю. О мальчике и Минне.
Да, да, она никогда ничего не знает. Никогда понятия не имеет. По крайней мере, именно это она пытается ему внушить — что ей ничего не известно.
Но вот что, стало быть, произошло, он обязан поставить ее в известность.
Мальчик установил сооружение у будущего вала, он обмотал цепью валун, по форме похожий на конский череп, громадный конский череп, и поднял его в воздух, валун висел на цепи.
И тут что-то произошло, тогда-то все и случилось.
И никто, кроме Минны, не видел, как это произошло; она вынесла из кухни стул и сидела в тени под рябиной, на ней были очки, которые защищали ее от света, она сидела и перелистывала «Норра Вестерботтен» и одновременно поглядывала на мальчика, похоже, все время ждала, что что-нибудь случится, такая она уж была.
Что-то случилось с валуном, или что-то случилось с цепью или с воротом.
И цепь рвануло, она захлестнулась петлей, петля обвила мальчика под рукой и вокруг шеи так, что он взлетел в воздух и повис, а валун грохнулся обратно в яму.
— Удивляюсь, — сказал Хадар, — что у меня хватает сил рассказывать тебе про это.
А об этом, добавил он, воистину нелегко говорить.
Он проглотил таблетку.
— Не надо, сказала она. Отдохни.
Но он хочет завершить начатое, наконец-то она узнает, каков на самом деле Улоф.
— Со временем, — сказал он, — можно кое-как бороться, но против событий защититься невозможно.
Тогда, когда произошло это событие, когда мальчик взмыл в воздух и повис в цепи, это видела одна Минна.
И она отшвырнула «Норра Вестерботтен» и закричала так, как не кричал никто ни до, ни после здесь, в горах; Улоф, который, наверно, лежал на диване в кухне и сосал сахар, услышал крик, и сам он, Хадар, закрашивавший царапину от камня на автомобиле, услышал крик, и они оба бросили свои занятия и кинулись к валу под домом, им сразу стало ясно, что случилось что-то ужасное, что-то наверняка случилось с мальчиком.
И они прибежали к устройству, и валу, и мальчику одновременно, и Улоф без передыху орал:
Он мой, не смей его трогать! Он мой! Не смей его трогать!
И это было точь-в-точь то, что намеревался крикнуть он сам, Хадар.
Ибо он не представлял себе ничего более противоестественного и вопиющего, чем то, что именно Улоф вызволит мальчика из цепи.
Но Улоф был настолько самодовольным и себялюбивым, что он не захотел позволить ему, Хадару, вмешаться и принять необходимые простые меры.
Но на самом деле ежели кто и имел право спасти мальчика, высвободить его и заключить в объятия, так только он, Хадар!
Просто в глубине души Улоф, очевидно, желал смерти мальчика, желал его похоронить, чтобы знать точно, где он находится, чтобы мальчик больше не смог ходить к своему настоящему отцу и играть ему на гитаре.
Таким образом, он, Хадар, был вынужден сперва усмирить и побороть Улофа, прежде чем вмешаться в случившееся и спасти сына.
А он был еще жив? — спросила она. Да, — ответил Хадар, — он был жив, он дергался и вертелся. А Минна кричала.
Они, стало быть, набросились друг на друга там, на валу, Улоф и Хадар, и тут же схватились, пытались повалить друг друга толчками и пинками, бодались, как два теленка, царапались той рукой, которая оказывалась свободной, орали друг на друга и уверяли, как они любят мальчика.
И наконец они повергли друг друга на землю и начали кататься и перекатываться туда-сюда, то Улоф брал перевес, то Хадар.
Тело у него и тогда уже было как у свиньи, предназначенной на забой, сказал Хадар, и ему никогда не забыть, как отвратительно воняло ванильными конфетами у него изо рта.
Но в конце концов Хадару таки удалось подмять под себя Улофа, он вдавил его лицом в землю и заломил ему руки за спину, Улоф только чуток дрожал, больше ничего не делал. Так наконец решился вопрос, кто имеет право в одиночку спасти жизнь мальчика.
И тут он, Хадар, услыхал, что Минна замолчала. И он сел и взглянул на мальчика и увидел, что и тот замер, что он больше не дергается и не вертится, и они с Минной спустили его вниз, Минна принесла простыню, и они положили его на траву.
И у всего этого, заметил Хадар, не было протяженности во времени, это не продолжалось, у этого не было ни начала, ни продолжения, ни окончания, это только происходило, это чудовищное происшествие, и причиной его был Улоф, — по всей видимости, оно не имело конца.
Теперь мне нужна еще одна таблетка, сказал Хадар. — Нет, не одна, а две.
Когда она вернулась с таблетками и несколькими ложками воды в кофейной чашке, он уже заснул.
Ее рабочие дни становились все длиннее и тяжелее. Но она продолжала писать и однажды сказала Улофу:
Скоро у меня закончится бумага, книга будет готова, и тогда я уеду.
Но ты все-таки позволишь ему умереть? спросил Улоф.
Кому?
Этому Кристоферу, о котором ты пишешь.
Не знаю. Его смерть не особо важна.
Но пока люди не умрут, книга ведь не может быть готова?
Сперва умрет Хадар. Он умрет раньше, чем я покончу с Кристофером.
Первым уйдет не Хадар, — сказал Улоф. Первым был мальчик. А потом Минна.
— Знаю. — сказала она. — Он все мне рассказал, Хадар.
— Всё? — удивился Улоф.
Всё?
Да, она предполагает, что он рассказал все. Она не видит причин доверять Хадару меньше, чем кому-либо другому.
И тогда Улофу пришлось поучить ее уму-разуму.
Просто смешно, чтобы Хадар рассказал все! Он, который в этом случае просто-напросто был убивцем! — неужто он рассказал бы, как отправил мальчика на тот свет? Как Хадар свалил его, Улофа, с ног, так что он был не в состоянии спасти мальчика — мальчик по-прежнему висел на цепи, — как он, Хадар, сел на него, Улофа, не давая ему пошевелиться, и это несмотря на то, что Хадар вообще-то был слабее и не такой тяжелый, но коварство и злоба придали ему нечеловеческие силы. Он, Хадар, был в таком бешенстве, что его аж трясло, и его пот стекал ему, Улофу, на шею, и на затылок, и в рот, и все это Хадар сделал только потому, что понял — лишь его, Улофа, мальчик любил по-настоящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Ты все-таки попробовала! — добавил он. Вот уж не думал!
Запасы, которые они себе сделали в хозяйственных постройках, комнатах и на чердаках, казались неистощимыми: продукты, сладости, напитки, болеутоляющие.
Ты почти ничего не расходуешь, — сказала она Хадару. — Как и Улоф.
Я, может, еще долго протяну, — ответил он. — И Улоф почти столько же.
Вы не воспринимаете время всерьез, сказала она. — Вы просто позволяете ему идти, да и то вряд ли. Вы не следуете за временем, не подчиняетесь ему.
Хадар жевал белую сильнодействующую таблетку, глотать ему становилось все труднее и труднее.
— То, что происходит на самом деле, — сказал он, — всегда происходит быстро. Когда что-нибудь происходит, не имеет значения, идешь ты, сидишь или лежишь, — ты бессилен. Так было с мальчиком, и так было с Минной. Вот так.
— Я ничего не знаю. О мальчике и Минне.
Да, да, она никогда ничего не знает. Никогда понятия не имеет. По крайней мере, именно это она пытается ему внушить — что ей ничего не известно.
Но вот что, стало быть, произошло, он обязан поставить ее в известность.
Мальчик установил сооружение у будущего вала, он обмотал цепью валун, по форме похожий на конский череп, громадный конский череп, и поднял его в воздух, валун висел на цепи.
И тут что-то произошло, тогда-то все и случилось.
И никто, кроме Минны, не видел, как это произошло; она вынесла из кухни стул и сидела в тени под рябиной, на ней были очки, которые защищали ее от света, она сидела и перелистывала «Норра Вестерботтен» и одновременно поглядывала на мальчика, похоже, все время ждала, что что-нибудь случится, такая она уж была.
Что-то случилось с валуном, или что-то случилось с цепью или с воротом.
И цепь рвануло, она захлестнулась петлей, петля обвила мальчика под рукой и вокруг шеи так, что он взлетел в воздух и повис, а валун грохнулся обратно в яму.
— Удивляюсь, — сказал Хадар, — что у меня хватает сил рассказывать тебе про это.
А об этом, добавил он, воистину нелегко говорить.
Он проглотил таблетку.
— Не надо, сказала она. Отдохни.
Но он хочет завершить начатое, наконец-то она узнает, каков на самом деле Улоф.
— Со временем, — сказал он, — можно кое-как бороться, но против событий защититься невозможно.
Тогда, когда произошло это событие, когда мальчик взмыл в воздух и повис в цепи, это видела одна Минна.
И она отшвырнула «Норра Вестерботтен» и закричала так, как не кричал никто ни до, ни после здесь, в горах; Улоф, который, наверно, лежал на диване в кухне и сосал сахар, услышал крик, и сам он, Хадар, закрашивавший царапину от камня на автомобиле, услышал крик, и они оба бросили свои занятия и кинулись к валу под домом, им сразу стало ясно, что случилось что-то ужасное, что-то наверняка случилось с мальчиком.
И они прибежали к устройству, и валу, и мальчику одновременно, и Улоф без передыху орал:
Он мой, не смей его трогать! Он мой! Не смей его трогать!
И это было точь-в-точь то, что намеревался крикнуть он сам, Хадар.
Ибо он не представлял себе ничего более противоестественного и вопиющего, чем то, что именно Улоф вызволит мальчика из цепи.
Но Улоф был настолько самодовольным и себялюбивым, что он не захотел позволить ему, Хадару, вмешаться и принять необходимые простые меры.
Но на самом деле ежели кто и имел право спасти мальчика, высвободить его и заключить в объятия, так только он, Хадар!
Просто в глубине души Улоф, очевидно, желал смерти мальчика, желал его похоронить, чтобы знать точно, где он находится, чтобы мальчик больше не смог ходить к своему настоящему отцу и играть ему на гитаре.
Таким образом, он, Хадар, был вынужден сперва усмирить и побороть Улофа, прежде чем вмешаться в случившееся и спасти сына.
А он был еще жив? — спросила она. Да, — ответил Хадар, — он был жив, он дергался и вертелся. А Минна кричала.
Они, стало быть, набросились друг на друга там, на валу, Улоф и Хадар, и тут же схватились, пытались повалить друг друга толчками и пинками, бодались, как два теленка, царапались той рукой, которая оказывалась свободной, орали друг на друга и уверяли, как они любят мальчика.
И наконец они повергли друг друга на землю и начали кататься и перекатываться туда-сюда, то Улоф брал перевес, то Хадар.
Тело у него и тогда уже было как у свиньи, предназначенной на забой, сказал Хадар, и ему никогда не забыть, как отвратительно воняло ванильными конфетами у него изо рта.
Но в конце концов Хадару таки удалось подмять под себя Улофа, он вдавил его лицом в землю и заломил ему руки за спину, Улоф только чуток дрожал, больше ничего не делал. Так наконец решился вопрос, кто имеет право в одиночку спасти жизнь мальчика.
И тут он, Хадар, услыхал, что Минна замолчала. И он сел и взглянул на мальчика и увидел, что и тот замер, что он больше не дергается и не вертится, и они с Минной спустили его вниз, Минна принесла простыню, и они положили его на траву.
И у всего этого, заметил Хадар, не было протяженности во времени, это не продолжалось, у этого не было ни начала, ни продолжения, ни окончания, это только происходило, это чудовищное происшествие, и причиной его был Улоф, — по всей видимости, оно не имело конца.
Теперь мне нужна еще одна таблетка, сказал Хадар. — Нет, не одна, а две.
Когда она вернулась с таблетками и несколькими ложками воды в кофейной чашке, он уже заснул.
Ее рабочие дни становились все длиннее и тяжелее. Но она продолжала писать и однажды сказала Улофу:
Скоро у меня закончится бумага, книга будет готова, и тогда я уеду.
Но ты все-таки позволишь ему умереть? спросил Улоф.
Кому?
Этому Кристоферу, о котором ты пишешь.
Не знаю. Его смерть не особо важна.
Но пока люди не умрут, книга ведь не может быть готова?
Сперва умрет Хадар. Он умрет раньше, чем я покончу с Кристофером.
Первым уйдет не Хадар, — сказал Улоф. Первым был мальчик. А потом Минна.
— Знаю. — сказала она. — Он все мне рассказал, Хадар.
— Всё? — удивился Улоф.
Всё?
Да, она предполагает, что он рассказал все. Она не видит причин доверять Хадару меньше, чем кому-либо другому.
И тогда Улофу пришлось поучить ее уму-разуму.
Просто смешно, чтобы Хадар рассказал все! Он, который в этом случае просто-напросто был убивцем! — неужто он рассказал бы, как отправил мальчика на тот свет? Как Хадар свалил его, Улофа, с ног, так что он был не в состоянии спасти мальчика — мальчик по-прежнему висел на цепи, — как он, Хадар, сел на него, Улофа, не давая ему пошевелиться, и это несмотря на то, что Хадар вообще-то был слабее и не такой тяжелый, но коварство и злоба придали ему нечеловеческие силы. Он, Хадар, был в таком бешенстве, что его аж трясло, и его пот стекал ему, Улофу, на шею, и на затылок, и в рот, и все это Хадар сделал только потому, что понял — лишь его, Улофа, мальчик любил по-настоящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29