Когда пошел второй час с тех пор, как Кузниц начал отвечать на вопросы, капитан Мухабхарата достал из ящика своего стола паспорта группы и стал делать в них отметки, и Кузниц понял, что его муки закончились. Так и оказалось.
– Пройдите пограничный контроль, – сказал капитан, протягивая ему паспорта.
«А это что было?» – подумал Кузниц, но ничего не сказал, взял паспорта и попрощался. Капитан ответил на английском, а Гонта опять по-арабски:
– Маасалями.
– Маасалями, – ответил ему Кузниц и вышел.
Компания в «отстойнике» уже была слегка навеселе, поэтому встретила Кузница радостными возгласами и предложениями выпить с ними «на посошок». Кузниц, изображая сурового начальника, предложение сурово отклонил. Его поддержал Масик-Моисей: «Як можна у таку шалену спеку?!», и вся компания направилась к пограничному контролю, волоча за собой вещи.
Контроль прошли быстро и без помех – пометки капитана сыграли свою роль, – и уже скоро все оказались на египетской земле, в городе Таба, который, в сущности, был продолжением Эйлата – разделял их всего лишь забор вдоль границы, но здесь все было настолько иное, что Кузниц даже остановился и, обернувшись, посмотрел на недалекие многоэтажные коробки израильских отелей, чтобы убедиться, что эта роскошь действительно существует совсем рядом.
Как оказалось, обернулся он очень вовремя – он увидел, что Масик отстал и плетется далеко позади, а рядом с ним идет не кто иной, как капитан Гонта, и они оживленно беседуют.
«Это что же получается?! – подумал он. – Со мной он не стал разговаривать, а с Масиком этим беседует. О чем? На каком языке?» Он вспомнил о своем задании – найти агента Союза правоверных в группе. В этом свете общение Масика с Гонтой выглядело более чем странно.
Он подождал, пока Масик попрощается с Гонтой – они обменялись рукопожатием, – и, подойдя к Масику, спросил:
– Знакомого встретили?
– Да нет, – улыбнулся Масик. – Какие тут могут быть у меня знакомые? Этот офицер сам ко мне подошел – он по-русски – говорит и даже по-украински. Посоветовал машину взять вон там, в «Хилтоне», – он показал на высокое здание гостиницы, стоявшее на холме недалеко от границы.
Объяснение Масика выглядело вполне правдоподобно.
«Отчего же тогда Гонта со мной не заговорил? – спросил себя Кузниц и сам же себе ответил: – Боялся, что я начну говорить с ним о прошлом. А Масик – Масик другое дело, он его не знает». Но подозрение все же осталось, и, как позже выяснилось, подозревал он Масика не зря. Но это выяснилось позже, а сейчас Антон Петрович уже успел нанять машину и компания звала их с Масиком, нетерпеливо размахивая руками.
Маленький автобус («Minivan», – сказал Ариель, пробуя новое слово) бодро повез их по узким и грязным улочкам Табы, и вскоре они уже выехали за город на широкое шоссе, которое было проложено израильтянами в короткий период их пребывания на Синайском полуострове. Все устроились с комфортом в салоне, только Масику с Кузницем пришлось сесть в кабину, причем Масик учтиво пропустил Кузница вперед и сел у окна, а Кузницу пришлось сидеть рядом с шофером, от которого исходил сложный запах шашлыка и пота, напомнивший ему доморощенного демона Владилена в, так сказать, редуцированном безалкогольном варианте. В колено ему упирался рычаг переключения скоростей, и задремавший вдруг Масик на каждом повороте наваливался на него всем телом, вздрагивал и бормотал на чистом русском языке:
– Вот, блин, сморило, – правда, тут же спохватывался и вольно переводил самого себя на украинский. – Закемарив, вибачаюсь.
Но даже эти неудобства не могли испортить впечатления от окружающих дорогу пейзажей, настолько эти пейзажи были необычными, не похожими ни на какие другие, хотя повидал на своем недолгом веку лейтенант-переводчик Кузниц разных пейзажей немало. Точнее всего впечатление от окружающего передавало банальное выражение «лунный пейзаж». И пейзаж был действительно лунный – ни дерева, ни травинки, всюду, куда достигал взгляд, простиралась усыпанная рыжей щебенкой изрытая кратерами и оврагами пустыня, полого поднимавшаяся к недалеким, таким же рыжим с желтовато-синими тенями горам. Они ехали уже почти два часа, а пейзаж за окном машины не менялся – по-прежнему в жарких лучах африканского солнца лежала по сторонам рыжая пустыня и дрожали в горячем мареве лунные горы.
Но прошло еще полчаса, и окружающий ландшафт стал меняться – появились возделанные поля, деревни из глинобитных домов и маленькие города, отличавшиеся от деревень только кафе и бензоколонкой на площади. Изменилось вдруг и поведение Масика – он уже больше не дремал, а полулежал на дверце и тихо постанывал; то и дело он просил шофера остановиться, отбегал в сторону и, возвратившись, говорил сквозь зубы:
– Живіт, зараза!
Прошло еще какое-то время, и ему стало совсем плохо – он уже лежал на коленях у Кузница, держась за живот, и громко вскрикивал при каждом толчке машины.
«Плохо дело, – думал Кузниц, – похоже, у него аппендицит, а может, и что похуже. Надо в больницу».
– Надо Масика в больницу отправить, – крикнул он компании, сидевшей в салоне. Те притихли, прервали свое любимое занятие – оставалась у них еще бутылка какого-то зелья и они как раз собрались разлить его по бумажным стаканчикам, – и Иван Петрович, выражая мнение коллектива, сказал:
– Конечно, надо в больницу, а то помрет еще. Потом посольство о нем позаботится. До Каира уже недалеко.
«Эх, – подумал Кузниц, который сам был не без греха, – до чего же плохо у нас относятся к трезвенникам», – и спросил шофера:
– Знаете, где тут ближайшая больница? Надо нашего товарища врачу показать.
Шофер поцокал языком и сказал, что через полчаса после туннеля под Суэцким каналом будет город Исмаилия и там есть американский госпиталь.
В госпиталь Масика повели всей компанией под руководством Хосе. Все выражали сочувствие, а особенно суетился Ариель, который и так был добрым парнем, но под влиянием выпитого становился истинным филантропом и не только был готов отдать, но и часто отдавал последнюю рубашку. Кузницу Хосе приказал оставаться в машине.
– На всякий случай, – сказал он, – ты арабский знаешь, а то может уехать бедуин наш и нас бросить – Антон ведь ему уже заплатил.
При чем тут знание арабского – Кузниц не понял, но решил с Хосе не спорить, тем более что в госпитале вполне могли обойтись и без него.
Перекинувшись парой слов с шофером по поводу того, сколько им еще осталось ехать («Пару часов, если на то будет воля аллаха», – сказал шофер), Кузниц покурил возле машины, а потом сел в тени на скамейку перед госпиталям и стал ждать.
Ждать пришлось недолго – скоро компания вернулась, и вернулась без Масика – его по настоянию врачей положили в больницу на обследование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Пройдите пограничный контроль, – сказал капитан, протягивая ему паспорта.
«А это что было?» – подумал Кузниц, но ничего не сказал, взял паспорта и попрощался. Капитан ответил на английском, а Гонта опять по-арабски:
– Маасалями.
– Маасалями, – ответил ему Кузниц и вышел.
Компания в «отстойнике» уже была слегка навеселе, поэтому встретила Кузница радостными возгласами и предложениями выпить с ними «на посошок». Кузниц, изображая сурового начальника, предложение сурово отклонил. Его поддержал Масик-Моисей: «Як можна у таку шалену спеку?!», и вся компания направилась к пограничному контролю, волоча за собой вещи.
Контроль прошли быстро и без помех – пометки капитана сыграли свою роль, – и уже скоро все оказались на египетской земле, в городе Таба, который, в сущности, был продолжением Эйлата – разделял их всего лишь забор вдоль границы, но здесь все было настолько иное, что Кузниц даже остановился и, обернувшись, посмотрел на недалекие многоэтажные коробки израильских отелей, чтобы убедиться, что эта роскошь действительно существует совсем рядом.
Как оказалось, обернулся он очень вовремя – он увидел, что Масик отстал и плетется далеко позади, а рядом с ним идет не кто иной, как капитан Гонта, и они оживленно беседуют.
«Это что же получается?! – подумал он. – Со мной он не стал разговаривать, а с Масиком этим беседует. О чем? На каком языке?» Он вспомнил о своем задании – найти агента Союза правоверных в группе. В этом свете общение Масика с Гонтой выглядело более чем странно.
Он подождал, пока Масик попрощается с Гонтой – они обменялись рукопожатием, – и, подойдя к Масику, спросил:
– Знакомого встретили?
– Да нет, – улыбнулся Масик. – Какие тут могут быть у меня знакомые? Этот офицер сам ко мне подошел – он по-русски – говорит и даже по-украински. Посоветовал машину взять вон там, в «Хилтоне», – он показал на высокое здание гостиницы, стоявшее на холме недалеко от границы.
Объяснение Масика выглядело вполне правдоподобно.
«Отчего же тогда Гонта со мной не заговорил? – спросил себя Кузниц и сам же себе ответил: – Боялся, что я начну говорить с ним о прошлом. А Масик – Масик другое дело, он его не знает». Но подозрение все же осталось, и, как позже выяснилось, подозревал он Масика не зря. Но это выяснилось позже, а сейчас Антон Петрович уже успел нанять машину и компания звала их с Масиком, нетерпеливо размахивая руками.
Маленький автобус («Minivan», – сказал Ариель, пробуя новое слово) бодро повез их по узким и грязным улочкам Табы, и вскоре они уже выехали за город на широкое шоссе, которое было проложено израильтянами в короткий период их пребывания на Синайском полуострове. Все устроились с комфортом в салоне, только Масику с Кузницем пришлось сесть в кабину, причем Масик учтиво пропустил Кузница вперед и сел у окна, а Кузницу пришлось сидеть рядом с шофером, от которого исходил сложный запах шашлыка и пота, напомнивший ему доморощенного демона Владилена в, так сказать, редуцированном безалкогольном варианте. В колено ему упирался рычаг переключения скоростей, и задремавший вдруг Масик на каждом повороте наваливался на него всем телом, вздрагивал и бормотал на чистом русском языке:
– Вот, блин, сморило, – правда, тут же спохватывался и вольно переводил самого себя на украинский. – Закемарив, вибачаюсь.
Но даже эти неудобства не могли испортить впечатления от окружающих дорогу пейзажей, настолько эти пейзажи были необычными, не похожими ни на какие другие, хотя повидал на своем недолгом веку лейтенант-переводчик Кузниц разных пейзажей немало. Точнее всего впечатление от окружающего передавало банальное выражение «лунный пейзаж». И пейзаж был действительно лунный – ни дерева, ни травинки, всюду, куда достигал взгляд, простиралась усыпанная рыжей щебенкой изрытая кратерами и оврагами пустыня, полого поднимавшаяся к недалеким, таким же рыжим с желтовато-синими тенями горам. Они ехали уже почти два часа, а пейзаж за окном машины не менялся – по-прежнему в жарких лучах африканского солнца лежала по сторонам рыжая пустыня и дрожали в горячем мареве лунные горы.
Но прошло еще полчаса, и окружающий ландшафт стал меняться – появились возделанные поля, деревни из глинобитных домов и маленькие города, отличавшиеся от деревень только кафе и бензоколонкой на площади. Изменилось вдруг и поведение Масика – он уже больше не дремал, а полулежал на дверце и тихо постанывал; то и дело он просил шофера остановиться, отбегал в сторону и, возвратившись, говорил сквозь зубы:
– Живіт, зараза!
Прошло еще какое-то время, и ему стало совсем плохо – он уже лежал на коленях у Кузница, держась за живот, и громко вскрикивал при каждом толчке машины.
«Плохо дело, – думал Кузниц, – похоже, у него аппендицит, а может, и что похуже. Надо в больницу».
– Надо Масика в больницу отправить, – крикнул он компании, сидевшей в салоне. Те притихли, прервали свое любимое занятие – оставалась у них еще бутылка какого-то зелья и они как раз собрались разлить его по бумажным стаканчикам, – и Иван Петрович, выражая мнение коллектива, сказал:
– Конечно, надо в больницу, а то помрет еще. Потом посольство о нем позаботится. До Каира уже недалеко.
«Эх, – подумал Кузниц, который сам был не без греха, – до чего же плохо у нас относятся к трезвенникам», – и спросил шофера:
– Знаете, где тут ближайшая больница? Надо нашего товарища врачу показать.
Шофер поцокал языком и сказал, что через полчаса после туннеля под Суэцким каналом будет город Исмаилия и там есть американский госпиталь.
В госпиталь Масика повели всей компанией под руководством Хосе. Все выражали сочувствие, а особенно суетился Ариель, который и так был добрым парнем, но под влиянием выпитого становился истинным филантропом и не только был готов отдать, но и часто отдавал последнюю рубашку. Кузницу Хосе приказал оставаться в машине.
– На всякий случай, – сказал он, – ты арабский знаешь, а то может уехать бедуин наш и нас бросить – Антон ведь ему уже заплатил.
При чем тут знание арабского – Кузниц не понял, но решил с Хосе не спорить, тем более что в госпитале вполне могли обойтись и без него.
Перекинувшись парой слов с шофером по поводу того, сколько им еще осталось ехать («Пару часов, если на то будет воля аллаха», – сказал шофер), Кузниц покурил возле машины, а потом сел в тени на скамейку перед госпиталям и стал ждать.
Ждать пришлось недолго – скоро компания вернулась, и вернулась без Масика – его по настоянию врачей положили в больницу на обследование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56