– Прорезная. Окей? Центр.
– Окей, – ответил водитель и протянул ему пачку сигарет, – сигара?
– Спасибо, – поблагодарил Кузниц и взял сигарету, хотя сам немного удивился этому, так как курить ему совсем не хотелось и, вообще, он уже много лет курил одну марку, «Ротманс», а таксист предлагал сигареты «Малборо», причем явно турецкие, о которых Кузниц был невысокого мнения.
Тем не менее он закурил и посмотрел в окно – они ехали по мосту: за окном был Днепр, а на его крутом правом берегу виднелась Лавра во всем великолепии своих золотых куполов, освещенных заходящим солнцем. Он сделал еще одну затяжку и приоткрыл свое окно, собираясь выбросить сигарету, но тут машина повернула вправо на съезд с моста и солнце ударило ему прямо в глаза.
Он инстинктивно зажмурился, а когда снова открыл глаза, был уже вечер и ехали они по какой-то тускло освещенной дороге и места вокруг, хотя и казались знакомыми, явно не были привычными ему с детства улицами исторического центра, куда они должны были бы к этому времени уже доехать – вздремнул-то он минут на десять-пятнадцать от силы.
Он протер глаза, огляделся и тут заметил на возвышении справа от дороги серые бетонные треугольники в окружении кипарисов и с ужасом узнал хорошо знакомый ему – проезжал не раз мимо – монумент на могиле знаменитого турецкого президента Тургута Азала и понял, что они в Стамбуле и едут по Окружной дороге в сторону центрального автовокзала, и в этом не могло быть никакого сомнения.
Вскоре появился и знакомый извилистый спуск к автовокзалу и их обогнал блестящий, чисто вымытый двухэтажный автобус знаменитой турецкой фирмы «Варан», на котором было написано крупными буквами «ISTANBUL-ESKISEHIR».
Кузница охватила паника, и он собрался уже потребовать от шофера объяснений, но тут вдруг все стало на свои места.
«Что это я распаниковался, идиот?! – он мысленно хлопнул себя по лбу. – Ведь это же я к дочке в Болгарию еду. Как я мог забыть?» И он стал спокойно наблюдать, как внизу, под горой, куда медленно спускалось по серпантину такси, открылась ярко освещенная прожекторами площадь перед огромным стеклянным зданием Стамбульского автовокзала и стали видны автобусы, стоящие у расположенных под углом к зданию посадочных платформ. Он достал из бумажника автобусный билет и посмотрел номер платформы.
– Platform 105, – сказал он водителю.
– Окей, – ответил тот, не поворачивая головы, и резко развернул машину вправо на развязку, ведущую к платформам отправления.
Летом дочь Кузница снимала с друзьями этаж в частном доме в Созополе, и Кузниц уже не в первый раз ездил туда на недельку отдохнуть и подкормиться в перерыве между стамбульскими семинарами. Сейчас ему предстояла одна из таких поездок, приятная во всех отношениях, кроме одного – долгого, многочасового ожидания на турецко-болгарской границе. Вспомнив о предстоящей бессонной ночи, Кузниц вздохнул и опять закрыл глаза – такси еще долго будет крутиться на развязке, пока подъезжающие со всех сторон к вокзалу огромные «даблдекеры» не пропустят его наконец к платформе 105.
– Закемарили трохи, – сказал голос у него над ухом на привычном городском «волапюке», шофер, обернувшись на сиденье, трогал его за плечо, – прыихалы – Прорезна. Вам який номер надо?
Кузниц очнулся и в очередной раз с удивлением воззрился на окружающее: вокруг были не платформы Стамбульского автовокзала, а совсем, так сказать, наоборот – вокруг была знакомая с детства крутая Прорезная улица, стоящая на ней чуть в отдалении школа и рядом знакомый подъезд дома, в котором жил Константинов. И шофер, который трогал его за плечо, был совсем не тот типичный стамбульский таксист, который вез его на автовокзал, а обычный усатый украинский дядька средних лет, и машина ничем не напоминала стамбульский таксомотор – была это заслуженная «Лада» грязно-желтого цвета, правда, на крыше был фонарь, но никакой надписи на нем не было, а только полустершиеся «шашечки».
Спрашивать шофера, как это так получилось, что они сначала ехали по городу – Кузниц хорошо помнил маковки Лавры в лучах заходящего солнца, а потом оказались в Стамбуле, а потом опять попали в город, на Прорезную, было бессмысленно, тем более что и шофер вроде был другой. Поэтому Кузниц спросил, сколько с него, молча отсчитал деньги и вышел из машины. Когда машина отъезжала, он еще раз внимательно на нее посмотрел и еще раз убедился, что она ничем не напоминает стамбульское такси.
«Приснилось мне, наверное, – решил он, – и мавзолей приснился, и автовокзал. Хотя…» Он вдруг отчетливо увидел залитую светом площадь, блестящий лаковый бок обгонявшего их машину двухэтажного турецкого автобуса, даже опять почувствовал запах хвойного дезодоранта и кожи, исходивший от обивки турецкой машины.
– Хотя как-то слишком все это реально было, – сказал он вслух, и опять вспомнилось утреннее происшествие в вокзальном универсаме, и стало вдруг неуютно, зябко как-то, так что даже хорошо знакомый подъезд Константиновых показался чужим и немножко нереальным, как декорация.
Он тряхнул головой, отгоняя призраков, посмотрел на часы («Ого! На пятнадцать минут опаздываю!») и, сжимая папку с романом и перескакивая через две ступеньки, помчался на пятый этаж, в квартиру Константинова.
Ему открыл член Социалистической партии Филимонов. Может быть, потому, что карасе сторонился политики, как заразы, Филимонов не числился в его рядах постоянно, а входил, так сказать, в расширенный состав. Социалист аппетитно жевал бутерброд с какой-то зеленью, и травка торчала у него изо рта, пробуждая ассоциации мясомолочного характера. Кузниц вспомнил, что не ел с самого утра, и сглотнул слюну.
– Мавкеш! – воскликнул социалист – в его искаженном бутербродом произношении это надо было понимать как Маркес, – он прожевал бутерброд и продолжил: – Классик – Толстой Эл. Эн., Горький А. Эм., Бедный Демьян. Опаздываешь, Дюма-отец. Народ заждался, исстрадался весь, разносолы не кушают – желают пищи духовной. Где наш Бальзак? Где наш Томас Манн?
– Сейчас накормим, – заверил его Кузниц, похлопал по папке и пошел по длиннющему Константиновскому коридору в сторону кухни, где, несмотря на нетипичные для советского жилья просторы квартиры Константинова, всегда рано или поздно в полном составе оказывался карасе, влекомый, надо понимать, генетическим тяготением советского интеллигента к кухне.
За шедшим впереди социалистом вился аппетитный шлейф из алкогольных, луковых, селедочных и прочих гастрономических ароматов, и все эти запахи достигли предельной концентрации, когда Кузниц переступил порог кухни.
Дамы плотными рядами обсели шаткий кухонный стол, уставленный плодами утренней провиантской экспедиции Константинова с Кузницем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56