«Приснится же такое!» – подумал он и усмехнулся.
Вспомнил он сейчас, что даже привез он на дачу специальный ретро-костюм с жилеткой для путешествия в прошлое, чтобы, значит, в прошлом не выделяться, что он этот костюм надел, но потом на дачу пришел какой-то его знакомый, кто такой, он уже не помнил – помнил только, что тот был с усами и говорил о чем-то бесконечно долго и нудно.
Возможность проникнуть в прошлое представилась, только когда этот человек ушел, проникать в прошлое надо было через специальную дверь, и эта дверь – единственное, что он отчетливо помнил теперь из всего сна. Была она ободранная, слегка покосившаяся, с косо врезанным кодовым замком, чистого светло-серого цвета, напоминавшего цвет плавника, пролежавшего не одну зиму на морском пляже. Код он тоже хорошо помнил – 05–26, и крючок такой надо было вниз дернуть.
«Надо же присниться такому, – опять подумал он. – Не надо было портвейн „три семерки“ пить, говорил он Окуню-актеру, что не надо было, но тот все же купил и настаивал. Странно, что код мне приснился не 777 – это как-то логичнее было бы», – он улыбнулся и заснул.
Будни Специальных курсов буднями назвать было трудно, и не потому, что это были сплошные праздники – скорее наоборот, а потому, что не были эти будни тем, чем обычно будни бывают – однообразными. Чего-чего, а разнообразия в них хватало – то стрельбы, то полоса препятствий, то шифровальное дело, то языки и много еще такого, что и названия на штатском языке не имеет, и это несмотря на то, что сказал им по этому поводу незаметный человек Иванов Иван Иванович.
– Все, чему вас здесь будут учить, в сущности, вам не нужно, – сказал Иванов Иван Иванович жадно разглядывающим его курсантам.
Им уже успели шепнуть, что этот Иванов, никакой не Иванов и тем более не Иван Иванович – на один нос достаточно посмотреть – и что своими донесениями чуть ли не из самого вражеского Генерального штаба нанес он в свое время противнику ущерб, равный потере нескольких дивизий, если не армий.
– Смотрите сами, – стал он развивать этот парадоксальный тезис, дождавшись, пока уляжется шумок, поднявшийся после его первых слов. – Зачем вам надо хорошо стрелять? – он сделал паузу и сам на свой вопрос ответил: – Хорошо стрелять вам незачем. Не говоря уже о том, что вас убьют сразу же, против вас будет вся полиция, армия и народ, стрельба лишь усугубит ваше положение. А если еще, не дай бог, кого случайно убьете, тогда совсем плохо будет ваше дело. А возьмем иностранный язык, – продолжал он, – зачем он вам нужен? Ну, конечно, знать иностранный язык неплохо. – в стране себя уютней чувствовать будете, может быть, услышите что полезное, хотя это едва ли – по-настоящему важную информацию за рюмкой виски вам никто не выдаст, такую информацию добывать надо или покупать, – Иванов опять сделал многозначительную паузу и погрозил аудитории длинным пальцем. – Но упаси вас бог вообразить, что вы иностранный язык знаете в совершенстве! Иностранный язык выучить нельзя, что бы вам ни говорили ваши преподаватели! Не дай бог вам начать выдавать себя за местного уроженца – провал вам обеспечен сразу!
Толя Шитов, с которым Рудаки успел уже познакомиться и даже вроде сдружиться, рассказал, что был Иванов Иван Иванович за границей ресторатором, держал в столице русскую кафешку «Тройка» и выдавал себя за того, кем и был, – за русского еврея с коммерческими и кулинарными способностями, что «Тройка» была модным заведением, популярным среди столичного начальства, в том числе и военного.
– Остается только физкультура, – продолжал между тем Иванов, – это действительно вам нужно, – он улыбнулся, – и для здоровья полезно, и бегать быстро научитесь, а бегать в нашей профессии придется часто и желательно быстро. Но самое важное, – добавил он, подождав пока улягутся шум и смешки, вызванные его последней репликой, – хорошо знать страну, в которой вы будете работать: надо постоянно изучать ее обычаи, нравы народа, симпатии и антипатии живущих там людей. Кто тут с арабским? – вдруг спросил он, несколько человек, и в их числе Рудаки, подняли руки. – Вот вы знаете, – обратился он к ним, – что арабы не любят рыжих, считают их вестниками несчастья? Кто это знает, поднимите руки, – руку никто не поднял, Рудаки тоже, хотя и знал. – А кто знает, – продолжал задавать вопросы Иванов, – что мусульмане не жалуют собак, а кошек в некоторых странах ислама считают чуть ли не священными животными, которых надо кормить и ни в коем случае нельзя обижать? А кто из вас знает, что в арабских странах бреют головы сумасшедшим? Не знаете, – подытожил он, – а ведь такое незнание иногда может стоить вам жизни, и это важнее, чем стрельба или знание арабской грамматики.
Потом он еще долго говорил о чем-то, должно быть, тоже важном и нужном, но Рудаки уже ничего не слышал – ему вспомнилась его первая командировка, Дамаск и погасшая спичка, которая чуть не стоила ему жизни.
«Красивый город Дамаск», – думал Рудаки. Хубов град, как говорил один болгарин, с которым он случайно познакомился в Дамаске. Рудаки тогда еще обиделся за Дамаск. – Почему ж это хубов?! – возразил он тогда болгарину. – Красивый город!
Вспомнились ему неширокие улицы центра с нависающими балконами, увитыми то виноградной лозой, то плющом, то узловатыми ветками глицинии с синими кистями соцветий, плиты тротуаров, истертые до блеска тысячами ног, кроваво-красные колокольчики цветков на гранатовых деревьях, маленькие уютные лавки и ресторанчики; вспомнились шумная площадь Мажи с колонной посередине и постоянной какофонией автомобильных клаксонов и тихая гостиница «Гранада» в одном из переулков возле площади.
В этой гостинице он жил полгода, один среди арабов – ел с ними кебаб и хумос, пил с ними арак и крепкий кофе по-бедуински, с ними смотрел по вечерам кэтч из Бейрута по маленькому телевизору в холле, и в один из таких вечеров его чуть не убил случайно забредший в гостиницу полудикий Друз.
Положение его как разведчика в то время было очень шатким: сирийцы только что разоблачили Ваймана– израильского шпиона, работавшего в самом Генштабе, и Овсепян-резидент говорил, что тот выдал чуть ли не всю советскую сеть и что Рудаки должны скоро отозвать.
Ваймана и его группу недавно повесили тут же, на площади Мажи. Рудаки вместе с персоналом гостиницы присутствовал при казни – попробуй не пойти! – смотрел, как осужденные покорно шли на виселицу, слушал барабанную дробь и думал, что и его могут тоже вот так же повесить, если он окажется в списке, который выдал Вайман, ну, не повесить, так посадить в стоявшую на горе тюрьму, откуда по ночам часто доносились залпы расстрельной команды.
Всякие сценарии своего провала и возможной гибели строил он тогда, стоя среди жующей бутерброды толпы, приветствующей радостными воплями судороги повешенных, но не было в этих сценариях места пьяному друзу с ножом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Вспомнил он сейчас, что даже привез он на дачу специальный ретро-костюм с жилеткой для путешествия в прошлое, чтобы, значит, в прошлом не выделяться, что он этот костюм надел, но потом на дачу пришел какой-то его знакомый, кто такой, он уже не помнил – помнил только, что тот был с усами и говорил о чем-то бесконечно долго и нудно.
Возможность проникнуть в прошлое представилась, только когда этот человек ушел, проникать в прошлое надо было через специальную дверь, и эта дверь – единственное, что он отчетливо помнил теперь из всего сна. Была она ободранная, слегка покосившаяся, с косо врезанным кодовым замком, чистого светло-серого цвета, напоминавшего цвет плавника, пролежавшего не одну зиму на морском пляже. Код он тоже хорошо помнил – 05–26, и крючок такой надо было вниз дернуть.
«Надо же присниться такому, – опять подумал он. – Не надо было портвейн „три семерки“ пить, говорил он Окуню-актеру, что не надо было, но тот все же купил и настаивал. Странно, что код мне приснился не 777 – это как-то логичнее было бы», – он улыбнулся и заснул.
Будни Специальных курсов буднями назвать было трудно, и не потому, что это были сплошные праздники – скорее наоборот, а потому, что не были эти будни тем, чем обычно будни бывают – однообразными. Чего-чего, а разнообразия в них хватало – то стрельбы, то полоса препятствий, то шифровальное дело, то языки и много еще такого, что и названия на штатском языке не имеет, и это несмотря на то, что сказал им по этому поводу незаметный человек Иванов Иван Иванович.
– Все, чему вас здесь будут учить, в сущности, вам не нужно, – сказал Иванов Иван Иванович жадно разглядывающим его курсантам.
Им уже успели шепнуть, что этот Иванов, никакой не Иванов и тем более не Иван Иванович – на один нос достаточно посмотреть – и что своими донесениями чуть ли не из самого вражеского Генерального штаба нанес он в свое время противнику ущерб, равный потере нескольких дивизий, если не армий.
– Смотрите сами, – стал он развивать этот парадоксальный тезис, дождавшись, пока уляжется шумок, поднявшийся после его первых слов. – Зачем вам надо хорошо стрелять? – он сделал паузу и сам на свой вопрос ответил: – Хорошо стрелять вам незачем. Не говоря уже о том, что вас убьют сразу же, против вас будет вся полиция, армия и народ, стрельба лишь усугубит ваше положение. А если еще, не дай бог, кого случайно убьете, тогда совсем плохо будет ваше дело. А возьмем иностранный язык, – продолжал он, – зачем он вам нужен? Ну, конечно, знать иностранный язык неплохо. – в стране себя уютней чувствовать будете, может быть, услышите что полезное, хотя это едва ли – по-настоящему важную информацию за рюмкой виски вам никто не выдаст, такую информацию добывать надо или покупать, – Иванов опять сделал многозначительную паузу и погрозил аудитории длинным пальцем. – Но упаси вас бог вообразить, что вы иностранный язык знаете в совершенстве! Иностранный язык выучить нельзя, что бы вам ни говорили ваши преподаватели! Не дай бог вам начать выдавать себя за местного уроженца – провал вам обеспечен сразу!
Толя Шитов, с которым Рудаки успел уже познакомиться и даже вроде сдружиться, рассказал, что был Иванов Иван Иванович за границей ресторатором, держал в столице русскую кафешку «Тройка» и выдавал себя за того, кем и был, – за русского еврея с коммерческими и кулинарными способностями, что «Тройка» была модным заведением, популярным среди столичного начальства, в том числе и военного.
– Остается только физкультура, – продолжал между тем Иванов, – это действительно вам нужно, – он улыбнулся, – и для здоровья полезно, и бегать быстро научитесь, а бегать в нашей профессии придется часто и желательно быстро. Но самое важное, – добавил он, подождав пока улягутся шум и смешки, вызванные его последней репликой, – хорошо знать страну, в которой вы будете работать: надо постоянно изучать ее обычаи, нравы народа, симпатии и антипатии живущих там людей. Кто тут с арабским? – вдруг спросил он, несколько человек, и в их числе Рудаки, подняли руки. – Вот вы знаете, – обратился он к ним, – что арабы не любят рыжих, считают их вестниками несчастья? Кто это знает, поднимите руки, – руку никто не поднял, Рудаки тоже, хотя и знал. – А кто знает, – продолжал задавать вопросы Иванов, – что мусульмане не жалуют собак, а кошек в некоторых странах ислама считают чуть ли не священными животными, которых надо кормить и ни в коем случае нельзя обижать? А кто из вас знает, что в арабских странах бреют головы сумасшедшим? Не знаете, – подытожил он, – а ведь такое незнание иногда может стоить вам жизни, и это важнее, чем стрельба или знание арабской грамматики.
Потом он еще долго говорил о чем-то, должно быть, тоже важном и нужном, но Рудаки уже ничего не слышал – ему вспомнилась его первая командировка, Дамаск и погасшая спичка, которая чуть не стоила ему жизни.
«Красивый город Дамаск», – думал Рудаки. Хубов град, как говорил один болгарин, с которым он случайно познакомился в Дамаске. Рудаки тогда еще обиделся за Дамаск. – Почему ж это хубов?! – возразил он тогда болгарину. – Красивый город!
Вспомнились ему неширокие улицы центра с нависающими балконами, увитыми то виноградной лозой, то плющом, то узловатыми ветками глицинии с синими кистями соцветий, плиты тротуаров, истертые до блеска тысячами ног, кроваво-красные колокольчики цветков на гранатовых деревьях, маленькие уютные лавки и ресторанчики; вспомнились шумная площадь Мажи с колонной посередине и постоянной какофонией автомобильных клаксонов и тихая гостиница «Гранада» в одном из переулков возле площади.
В этой гостинице он жил полгода, один среди арабов – ел с ними кебаб и хумос, пил с ними арак и крепкий кофе по-бедуински, с ними смотрел по вечерам кэтч из Бейрута по маленькому телевизору в холле, и в один из таких вечеров его чуть не убил случайно забредший в гостиницу полудикий Друз.
Положение его как разведчика в то время было очень шатким: сирийцы только что разоблачили Ваймана– израильского шпиона, работавшего в самом Генштабе, и Овсепян-резидент говорил, что тот выдал чуть ли не всю советскую сеть и что Рудаки должны скоро отозвать.
Ваймана и его группу недавно повесили тут же, на площади Мажи. Рудаки вместе с персоналом гостиницы присутствовал при казни – попробуй не пойти! – смотрел, как осужденные покорно шли на виселицу, слушал барабанную дробь и думал, что и его могут тоже вот так же повесить, если он окажется в списке, который выдал Вайман, ну, не повесить, так посадить в стоявшую на горе тюрьму, откуда по ночам часто доносились залпы расстрельной команды.
Всякие сценарии своего провала и возможной гибели строил он тогда, стоя среди жующей бутерброды толпы, приветствующей радостными воплями судороги повешенных, но не было в этих сценариях места пьяному друзу с ножом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55