Как и все девушки, получившие художественное воспитание, не только те, которые стали художницами, но и которые художницами не стали, я была влюблена в своего отца.
Мне нравилась его еще военная выправка (когда-то он был офицером), серые от седины волосы, как он закидывает голову, отправляя волосы назад рукой, а они опять спадают, и тот самодовольный уверенный вид, с которым он, обняв за плечи, вел меня прогуливать по вечерам в парк. Как это должно было выглядеть со стороны, я всегда представляла, потому что не могла увидеть сама. Потому что мы с ним очень любили вдвоем прогуливаться. Я им гордилась, как мы с ним идем, и что я иду с ним. Мне казалось, мне должны все завидовать. Или как по-юношески заглядывал снизу в лица проходивших молодых женщин, когда мы наконец усаживались на нашей любимой скамейке. Приставая с расспросами о его отношениях с женщинами во время этих почти ежевечерних прогулок. Которые должны же у него быть. Выглядывая из-под его руки. А чтобы он ее не убрал, потому что он сейчас же делал попытку убрать ее, я его держала за пальцы.
Я очень рано открыла этот способ удовлетворять свою ревность к маме. К другим женщинам ревновала значительно меньше, потому что у них на него было прав не больше, чем у меня. Смущаясь и посмеиваясь и выдирая руку, да что тебе надо от меня, я не понимаю, я люблю твою мать, нет у меня никого. А я тогда какую-нибудь, кого я знала, хоть немного привлекательную, но на которую и не думала. Нет, нет, ну что ты, у нее же короткие ноги. И сначала чтобы рассеять одни мои подозрения, описывал Галю или Свету в издательстве, увлекался, но у нас ничего не было, мы просто дружим. И наконец рассказывал больше, чем, думал, может себе позволить. Конечно, ты пойми, бывает романтическое настроение, ты только маме не говори, вышли вместе, проводишь, ну и даже если поцелуешь. А тогда ты все рассказывай, торговалась я, не может быть, что это все. И он опять увлекался. Ну я и остался, помнишь, я позвонил, что я у Сергея, мы же с тобой взрослые люди.
Я думаю, он не меньше меня нуждался в таких разговорах и в этой борьбе со мной. Он для того со мной и гулял, а потом дулся. Ему было очень неприятно, что я про него что-то знаю, несколько раз мы пропускали прогулки, смотреть на меня. Как будто я ему противна. А потом опять шли, и все начиналось сначала. Мама подозревала, что там между нами что-то происходит, но сделать ничего не могла.
Когда мы сидели на этой скамейке, к нам подсела девушка. Она сначала мимо прошла, поглядев, а папа — заглянув, а потом вернулась и подсела. Лет 25, но все равно же старше, о, как я их всех ненавидела этого возраста! Папа со своим обычным уверенно-ироническим видом наблюдал ее, откинувшись. Она сказала: — "Что же Вы, интересный мужчина." — "А что?" — "Она же еще девочка совсем, что она может. Пойдем лучше, я тебе покажу настоящую любовь." — "Ничего, мне нравится," — ответил мой папа, а его затылок подмигнул мне. Такие, как она, постоянно ходили в нашем парке. — "Ну, если нравится, оставайся с этой молокосоской. Я думала, тебе хочется настоящего." — "А она найдет сегодня настоящего, как ты думаешь, — сказал мой папа, мне показалось, что сожалея. — Она подумала, что ты моя девушка." — "Я и есть твоя девушка." — "Конечно." Он обнял меня. — "Разве не может такого быть, чтобы я была твоя девушка, женщина?" — "Да ты и есть, сама же сказала, поздно уже, пойдем." — Убрав руку, хлопнув меня по коленке и поднимаясь — все это между словами. — "Ну почему, почему такого не может быть, чтобы по-настоящему (вот где мне очень пригодилось слово шлюхи). Я тебя люблю." — "Я тебя тоже." — "Ведь бывает же, что же, что отец. Как между мужчиной и женщиной." Он остановился. — "Никогда, обещай, что никогда не будешь говорить ничего такого." После этого мы пропустили целых три прогулки. Я очень мучилась. Мне казалось, что я все испортила и теперь не захочет больше со мной.
Кроме папиных произведений и прогулок с ним, меня привлекало окружение родителей, их друзья. То есть, конечно, папины друзья и окружение, потому что мама их только принимала всегда. Мне они были интереснее, чем их дети, которые с ними приходили, и мои школьные товарищи, которых я почему-нибудь выделяла и тоже в таких случаях приглашала к нам. Чем больше я становилась, тем чаще заглядывала в комнату, где сидели старики, или прислушивалась к тому, что делается за их столом. Я думала, что там в любой момент может сделаться что-нибудь очень важное, которое хотят скрыть от меня, а я пропущу. Задерживалась там или совсем переходила. Для меня они все были старики, потому им всем было за тридцать.
Среди них был давний папин товарищ, Денис Петров, тоже писатель, они были почти одних лет, которому я, как я чувствовала, была по-особенному симпатична. Он очень оживлялся, как-то подтягивался при виде меня. Звал барышней. В таких случаях он говорил: "А, барышня, идите скорее, что же Вы, садитесь" — и просил подвинуться для меня. Садилась очень довольная.
Его внимание, поначалу очень смущавшее папу и устраивавшее маму, было очень приятно для меня. Мне казалось, что она специально поддерживает в нем интерес ко мне, когда рассказывает только для него о моих способностях или успехах, продолжая входить и выходить, что-нибудь передавать или двигать. Выражение удовольствия, которое тогда появлялось у меня, меня красило, я становилась совсем хорошенькой. Все эти формы, какие вы у меня видите, очень аппетитные, как я думаю, для мужчин, проявились у меня очень рано, но только гораздо свежее, конечно, я была свежее.
Но потом папа мне, как тогда говорили, сделал мастерскую, и я туда совсем переехала. Представьте, художники с именем пачкают квартиру, а я без образования, без ничего, девчонка. Просто с его связями, но я-то думала, что он таким образом хочет держать от себя подальше. Он ко мне приезжал, а мама звонила. Спрашивала: — "У тебя все хорошо, да?" Она очень боялась получить отрицательный ответ. — "Тебе ничего не нужно? А то я с отцом передам." — "Нет." Но уже не гуляли, конечно.
Вместе со мной в мастерскую перебралась и вся та молодежь, которая теперь у меня собиралась и была мне по-прежнему неинтересна. Я их всех считала ниже себя, особенно мальчишек. С несколькими у меня уже были бурные романы, иногда одновременно, но я к этому несерьезно относилась. Но я к ним привыкала, уже считала, что это мое теперь окружение, как было окружение у моих родителей. Кто-то учился, кто-то уже закончил или заканчивал. Я не училась нигде. Из старших бывал только Денис, который нас очень развлекал, а я не возражала, по-прежнему был очень внимателен ко мне и приносил всегда что-нибудь вкусное.
В то время мы вообще очень много пили, смеялись и подшучивали друг над другом. Например, с моей подругой Машей, из Архитектурного, которая жила у меня, когда мы не были с ней в ссоре, мы вывели на спине одного молодого человека моими белилами слово «хуй», и он так у нас целый день ходил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47