.. Да, Савва Арбутов неожиданный человек, как неожиданны все подлинные математики. Человек, мыслящий и действующий стандартно, не может быть математиком уже по определению.
Дженнет договорилась с хозяином таверны, что его повар приготовит нам обед, а сын его будет обслуживать нас за обедом в Ходдесдон-хаусе. Хозяин, мясистолицый улыбчивый дядька лет шестидесяти в безупречно белой униформе, с двумя рядами блестящих черных пуговиц на бравой груди, многословно уверил нас, что он все сделает на высшем уровне. На главное блюдо Дженнет заказала телячий ангус - жареную телятину под сомерсетширским луковым соусом, тем самым подписав приговор одному из телят на ферме мистера Ридденсхаммера.
Мы еще пили кофе, когда мистер Ридденсхаммер-младший, упитанный, как кабанчик, уже завел свой пикап и покатил на рынок в Батсуотер за провизией к нашему обеду.
– Философия есть двух родов. Философия первого рода постигает истину рационалистически, упорным кротовьим трудом разума. Философия другого рода достигает истины поэтически, с помощью вдохновенного лирического прорыва, изрекла Дженнет. Ее лицо раскраснелось от бургундского из шестьдесят пятого года, а русалочьи смарагдовые глаза блестели так, что в параболическом сфероиде столовой, просторной, как храм, казалось, струились изумрудные ручьи.
Савва, по своему обыкновению, немедленно заспорил. К черту поэзию; не лирический прорыв, а божественное озарение. Только им познается подлинная истина. Истина же, достигнутая разумом, не истина, а суррогат. Даже тупица Маркс, и тот знал, что разумом истину не постигнешь, разве только часть ее, за которой скрывается другая часть, за той - еще другая и так далее, и так далее; познавая истину разумом, впадаешь в дурную бесконечность; тогда как через озарение можно все эти ступени познания промахнуть одним скоком!..
Савва уже опьянел, и здорово; он приехал в Ходдесдон-хаус нетрезвым: он принялся ожидать кэб уже с четырех часов в баре отеля; перед обедом у Дженнет он не отказался ни от аперитива, ни от виски; а за столом приналег на бургудское так, что Дженнет пришлось еще раз спуститься в погреб. Савва увязался за ней; потащили и меня. Савва был шумен, Дженнет хохотала, я вяло улыбался; в бассейне Савва потребовал его наполнить, чтобы искупаться; Дженнет с трудом отбила эту атаку. В тренажерном зале он продемонстрировал нам мощь своих мышц, подняв штангу в сто тридцать килограммов. В тире он палил из пистолета, но в основном в молоко; он утихомирился тогда только, когда я все пять выстрелов положил в яблочко. Я стрелял впервые в жизни; Савва не поверил и поклонился мне в пояс, по-азиатски (его развезло); и мы отправились наверх дообедывать.
По дороге, улучив момент, когда Дженнет на минутку оставила нас, он поведал мне, что вся методология (-n)- мерного пространства строится на неверном допущении конгруэнтности Т-функций; тогда как они, увы, не конгруэнтны, что он и доказал.
– В плюсовом поле они и не могут быть конгруэнтными, - спокойно ответствовал я ("Настал момент, милорд, настал!"), - но дело-то в том, что надо рассматривать не просто (-n)- мерный "булыжник", а пространственно-временной континуум. "Булыжник", как и все остальное в нашем тварном мире, существует во времени, а не вне его. Как только ты вводишь минус в описание Т-пространства, выскакивает, независимо от тебя, минус и при аргументе t . "Булыжник" моментально оживает и наполняется теплом... А у тебя время отсутствует! За отрыв пространства от времени тебя в прежнее время из партии бы выгнали, коллега. За то, что прешь против диалектического материализьма.
– Я не был никогда в партии, - ошарашенно буркнул вмиг отрезвевший Савва и посмотрел на меня. И вдруг возвестил: - Кажется, я зря приехал, шеф... Это ж все меняет!..
– А то! - сердито бросил я.
За десертом они с Дженнет внезапно заговорили о Боге и дьяволе, об их существовании, об их необходимости, ибо без них не понять тайны бытия. Я же потихоньку отчалил на диван в дальнем углу и заснул.
Мне приснился отец Литвина. В своем сером пыльнике он, не обращая внимания на зашедшегося в лае и рвущего цепь Сысой Псоича, шагал металлическими шагами по нашему двору, прямо по цветочным грядкам, по баб Катиным ирисам, к дому и что-то кричал беззвучно, разевая страшный, жабий рот и грозя мне, стоявшему на крыльце, безжизненным протезом руки, одетым в черную кожу.
Когда я проснулся, в столовой было пусто и притемненно; за окнами зияла темнота; похоже, что был глубокий вечер; может быть, ночь. На стене тускло светили несколько бра. На пустом неубранном столе с остатками десерта мерцали бокалы и бутылка недопитого бургундского. Издалека доносилась фортепьянная музыка. Я прислушался: Брамс... Значит, играл Савва. Он любил Брамса и сонаты Бетховена и играл их замечательно.
"Савва, милый, ты все понял и спасен, и я могу возвратить в тир украденный пистолет. Тебе повезло".
Я не просто восстал от послеобеденного сна. Я проснулся от дурмана жизни , очутившись в действительности.
В этой живой действительности я был отделен от остальных людей разгаданной мною тайной бытия, о которой с таким увлечением говорили Савва и Дженнет.
Не жди, любезный мой читатель, разгадки тайны бытия, оформленной в слова и в звуки. Это было бы слишком легкое решение, указывающее на ошибку.
Я чувствовал в теле необыкновенную легкость и мальчишескую бодрость. Я налил себе из кофейника остывший кофе, выхлебнул его одним глотком и отправился в свой аппартамент в теплых тонах. Я уже ориентировался в этом странном доме.
В аппартаменте я вернул в свои карманы все, что накануне под взглядом Дохляка выложил из них (паспорт я забрал утром, отправляясь к нотариусу), и накинул свой бутиковый ватерпруф. Анемоны оставались такими же свежими, какими они были вчера. Но комната - вполне пустой; никаких призраков Толстухи Маргрет в розовом платье...
Цифры номера телефона Светы Соушек сам собой возник в голове. Даже голосом ее произнесенный, словно она только что мне его протараторила. Стоя посреди безжизненной комнаты, которую я, по сути, уже покинул, я решительно натюкал Азовск: сообщить, что я не приеду.
Мне ответил мужской голос.
– Але!
Я попросил к телефону Светлану.
– Какую еще Светлану? Может быть, Светлану Афанасьевну? - грубо спросил голос.
Этот голос с характерным пришепетыванием и пришамкиванием был мне знаком. Знаком, черт подери!! У меня сердце заколотилось бешено: я догадался, что говорю с твоим сыном, Литвин. Твоя плоть и кровь, гад! Как я сразу не сообразил, куда звоню!!
– Пусть будет Светлану Афанасьевну, - злобно сказал я. - Я не знаю ее отчества. Для меня она Света. Мы с ней учились в школе в одном классе. Это профессор Тимаков из Москвы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31