Посольство в Японию должно было открыть порты для торговли с колониями, посланнику Резанову поручалось навести в колониях порядки.
Памятна навсегда осталась первая встреча. «Мария Магдалина», па которой он вышел из Камчатки, долго носилась с пьяной командой по морю, и Резанов, измученный и отчаявшийся попасть на этой «блуднице» куда-нибудь, кроме морского дна, увидел наконец Ситху. Так же, как спустя много месяцев при отплытии в Калифорнию, шел дождь, но скоро тучи рассеялись, и красно-бурый свет заходящего солнца озарил берег, нескончаемые леса, гряду островов, скалы и снежную вершину св. Ильи. Еще дальше тянулись отроги Кордильеров, уходивших в глубину материка. Красота открывшихся мест и простор подействовали даже на буйную команду «Магдалины», а когда над чуть приметной крепостью взвился русский флаг и долетели первые звуки салюта, неистовый грохот всех пушек «Магдалины» выразил искреннюю гордость и восхищение ее экипажа.
Резанов прожил в Ново-Архангельске почти пять месяцев и за все это время не мог надивиться нетронутым богатствам края, непрестанной борьбе и лишениям, уму и великим замыслам правителя тихого и нелюдимого с виду каргопольского купца. Неизвестно, когда он ел, спал. В дощатой казарме, протекающей от дождей, не раз видел Резанов пустую кровать его, стоявшую в воде. На столике лежали книги, гусиное перо и бумаги, прикрытые куском старого паруса. В бумагах были заметки о постройке школы для «диких», о мореходных классах, кораблестроении, гаванях от Амура до Сандвичевых островов, о торговле с Китаем и Калифорнией, о сохранении лежбищ морского зверя, о выплавке меди, хлебородных долинах подальше к югу.
Большая тут земля и больших попечений требует...сказал он как-то Резанову с горечью и поглядел на него глубокими светлыми глазами.Диким просвещение, а не силу принести должно. А так платим кровь за кровь... А ежели бы подумали, как с честью поддержать обладание сими местами, усилить промысел мехов и торговлю, доставя спокойствие, довольство и изобилие обитающим здесь народам,может, и внуки наши вспомнили бы добрым словом...
Резанов глядел на него и начинал понимать, что чувствовал этот человек, сжегший недавно индейский поселок за нападение на Якутат. И каким он сознавал себя одиноким...
Видел посланник и то, как, отказывая себе во многом, на свои личные средства правитель снаряжал партию байдарок для описания берегов, собирал на Кадьяке девушек-креолок и сирот-индианок для обучения рукоделию, мечтал о постройке верфи и о своих кораблях...
Резанов поддержал его планы. Он ехал сюда предубежденный против Баранова правителя-самоучки, собирался «учинить разгром», но после того, что увидел сам, стал на его сторону. Он вспомнил встречу с Александром Радищевым, недавно вернувшимся из сибирской ссылки. Радищев служил в Комиссии составления законов, готовил проект гражданских реформ, интересовался делами российских колоний. В Иркутске он познакомился с Григорием Шелеховым и читал его книгу.
Резанов не раз уже слышал о Радищеве, сосланном Екатериной за книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», книгу страстную и обличительную, за которую Радищев сперва был приговорен к смертной казни, и хотел познакомиться с крамольным писателем. В эти первые годы показного заигрывания царя с просвещенными людьми России зародилось «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств». Возглавляли общество последователи Радищева Иван Борн и Иван Пнин. Один из них и познакомил Николая Петровича с Радищевым при случайной встрече возле сената.
Дул с моря ветер. Сизая, набухшая Нева, казалось, вот-вот выплеснется к самому памятнику Петра. Две баржи и парусная шхуна двигались почти вровень с берегами. Но ветер был теплый, сквозь тучи проглядывало синее небо, а дома и башня Кунсткамеры на той стороне реки освещены не видным пока солнцем.
Резанов и Радищев шли вдоль Невы. Резанов, в мундире и шитой золотом треуголке, Радищев в длинном фраке и цилиндре. Поэт и «прорицатель вольности» вынужден был стать чиновником. Коляска Резанова ехала вслед за ними Николай Петрович пошел пешком со своим новым знакомым.
Радищев шел молча. Несмотря на пятьдесят с лишним лет, ссылку, невзгоды, он выглядел еще нестарым, и ясные живые глаза были совсем молоды. Однако усталость чувствовалась во всех его движениях и даже в речи.
Зато Резанов говорил много. Позже он удивлялся, что так разоткровенничался перед незнакомым человеком, к которому, правда, испытывал глубокое уважение. Николай Петрович тогда готовился к поездке на Аляску и в Японию, говорил о необходимости разумного управления колониями, о просвещении новых мест. Ему хотелось послушать, что ответит Радищев, человек, о котором говорила вся Россия как о ненавистнике рабства и деспотизма и который первым приветствовал американский народ, расправившийся с «разбойниками-англичанами», и первый же заклеймил лживость американской «свободы» свободы рабовладельцев.
Это он написал о себе по дороге к месту ссылки: Ты хочешь знать: кто я? что я? Куда я еду? Я тот же, что и был и буду весь мой век: Не скот, не дерево, не раб, но человек!..
И прежде всего Радищев был для Резанова настоящим русским человеком, истинным патриотом. Мнение его, особенно в новом для отечества деле, было первостепенным и важным.
России нужны новые законы,развивал свою мысль Резанов, не замечая, что спутнику его трудно идти против ветра. И в первую голову о просвещении, мануфактурах и торговле. Прежние устарели, они не обеспечивают наших прав...
Не законы только, сударь,сказал вдруг Радищев, останавливаясь. Придерживая цилиндр рукой и повернувшись спиной к ветру, он старался отдышаться.Не законы. Да-с!.. Американцы вон тоже издали закон, утвердили им рабство негров!..
Резанову он так и запомнился. Не сгибаясь от ветра, повернувшись в сторону сизо синей, неспокойной Невы, стоял он, тоже неспокойный и непримиримый. Взгляд его умных, по-прежнему прекрасных глаз был тяжелый и негодующий...
Николай Петрович все же занялся в новом краю преобразованиями. На Кадьяке он учредил школу на сто воспитанниц и назвал ее «Дом благотворения Марии», основал больницу. До поздней ночи при оплывающих свечах сочинял вместе с Барановым проспект «Расправы промышленных и американцев» суда, в котором должны были разбираться жалобы промышленных, буйство, притеснения и ссоры между русскими и туземцами. Членами такого суда предполагалось назначить по два промышленных и по два туземца, а председателем одного из высших служащих компании. Решение дел предоставлялось большинству голосов. Вменил духовным лицам в непременную обязанность изучать индейский язык, взялся за составление словаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145