Говори! потребовал он вдруг хрипло и быстро обернулся к гостю.Говори еще. Человеком на минуту стану...
Баранов посмотрел на него, неожиданно усмехнулся, снял с набалдашника пальцы, встал.
Болеть за Россию всегда должно. Одни мы с тобой, действительно, на краю. Я там, ты тут,сказал он просто.Да теперь времена меняются. И в Санкт-Петербурге понимать стали. А иркутским зверолюбцам кричать уже не придется, на что им всякие затеи... Я всегда говорил, что довольно бедны были они, коли их один счет бобров занимает. Ежели таковым бобролюбцам исчислить, что стоят бобры и сколько за них людей перерезано и погибло, то, может быть, пониже свои бобровые шапки нахлобучат... Ну, пора, сударь. За дела приниматься нужно. Людей собирать...
После его ухода комендант долго еще стоял у окна, пил прямо из бутылки. Потом вдруг ворвался в канцелярию, раскидал бумаги, протащил за ворот по горнице писца, разогнал почтальонов и до ночи не выходил из спальни.
Глава седьмая
На широких лавках, расставленных вдоль задней стены, скучившись сидели люди. В кабаке было полутемно, сквозь узкое окно, затянутое продымленной холстиной, чуть сочился дневной свет. Не то каганец, не то лампада горела возле стойки перед темным ликом иконы. За длинным тяжелым столом сидели только двое питухов. Дела в кабаках шли плохо, все было пришлыми пропито до одежи.
Высокий седой целовальник с заросшим, как у волка, лицом брякал у стойки медяками, противно, настуженно кашлял. Сырость и копоть покрывали бревна стен, порожние бочки. Днем, в заведении всегда было холодно, даже в чистой горнице сзади прилавка. Туда допускались только «почетные» купцы и чиновники. «Полу почетные» солдаты, матросы гуляли вместе со всеми.
Сегодня в кабаке было чище обычного, целовальник с утра ждал корабельных гостей. Питейное заведение находилось к рейду ближе других, и матросы сразу попадали сюда. Однако прошла половина дня, а на берегу по-прежнему пусто, отблескивала жидкая грязь отлива, неподвижно темнела маленькая шлюпка, на которой приехал Баранов. Правителя тоже не было видно нигде.
Целовальник посылал уже здоровенного, в одних портах и зипуне, босого мужика по остальным кабакам, но и туда никто не заглядывал, хотя пришлые собрались почти все. Еще никаких переговоров никто не начинал, но в Охотске знали, что корабль пришел из Америки и будет набирать людей.
Сказывают, сам Баранов прибыл,восторженно говорил один из сидевших за столом, вылизывая края пузатого мутного! стакана.Огромадный, семи аршин росту, в плечах сажень.
Собеседник медленно сосал водку, поглядывал на дверь. Скуластый и щуплый, в синем добром кафтане, он был похож на бывалого негоцианта. Он знал Баранова давно, ходил с ним караваном в Кяхту, но разубеждать случайного гостя не собирался. Были на то свои причины. Изредка трогал разорванную, криво сросшуюся мочку левого уха, кивал собутыльнику, поощрял того. к разговору, но сам не слушал. Все внимание было сосредоточено на двери. Он терпеливо и упорно ждал.
Баранов пришел неожиданно, и не один. Вместе с ним явился выпущенный из ямы хромой приказчик компании старый товарищ правителя еще по Чукотке, боцман с «Амура» и несколько десятков людей, собранных по кабакам. Люди валили скопом, галдели и толкались, торопясь пробраться скорей к столам. Многие были без шапок, босые, на других остались только зипуны да лапти. Долгий путь и долгие месяцы ожиданий фортуны слопали все. Лишь на некоторых виднелась еще справная одежина да у двоих-троих старинные мундиры давно похороненных департаментов.
Кабатчик поспешил встретить гостей, широко распахнул дверь в чистую горницу, приглашая туда Баранова, зажег на стойке в тяжелом шандале свечу. Толпа разместилась на лавках и бочках у стен, заполнила все помещение. Часть еще грудилась в дверях. Все торопились на дармовое угощение так спокон века водилось при наймах.
Как только показался правитель, негоциант в синем кафтане поставил свой стакан, встал и, покинув собеседника, быстро направился к парадной горнице. Однако Баранов туда не вошел. Остановившись возле прилавка, он вытер под картузом лысину, махнул рукой стоявшему перед ним целовальнику.
Погоди, любезный,сказал он не спеша.Я тут побуду.
Сев на порожний бочонок и больше не замечая кабатчика, он внимательно оглядел толпу. Негоциант вернулся из горницы, куда поспешил раньше правителя, и тоже остановился у прилавка. Опытный партовщик не понимал еще, что задумал Баранов, но подойти к нему не посмел. В кабаке вдруг стало тихо, как в церкви. Разогнавшийся с пустыми оловянными кухлями здоровенный мужик недоумевающе переступал босыми ногами.
Не вставая, положив руки на резной набалдашник, правитель наконец кончил осмотр. Людей было достаточно, но подходящих трудно будет найти. Слабосильный и хилый народ. Разве такими должны быть твои сыны, Россия?.. Он нахмурился, отчего припухшие веки нависли больше, глянул на ближайшие к нему ряды.
Господа вольные,сказал он наконец размеренно и неторопливо и снял картуз.К вам прибыл я сюда с новых берегов наших, обысканных торговыми людьми. Селения и крепости заложили мы там во славу отечества, промыслы и божьи храмы... К чести и гордости державы всегда стремился и того же от всех требовал и впредь требовать буду. Не для чужих труды и жизни людские положены. Тут вас много, и, может быть, все про те места думали. Тогда наперед скажу. Буде кто из вас ехать со мною захочет, запомнит пусть всем своим разумением: не для разврата и своевластия, не для смущения и пустых дел селиться там станет, а для повседневных разумных трудов. Пуще всего для своего собственного процветания и интересов отечества.
Он остановился, помолчал немного. В трактире словно никого не было. Слышалось только сдерживаемое дыхание десятков людей. Удивленные неожиданным началом, речью, глубоким, почти торжественным ее смыслом, многие забыли и о вине. Трещала в шандале свеча, шипели капли воска, оплывающие на мокрый прилавок.
Целость общественная и благосостояние компании,продолжал Баранов все так же ровно, не повышая голоса,зависят от доброго и единодушного согласия, а напротив от развращения, несогласия и разделения на партии не может быть никогда и ни в чем успеха... Такими точно словами говорит великий Соломон: «Всякое царство, всякий град, всякая семья, дом или общество, разделившись на части, падет!» Возьмите вы веревку в пример. Какой бы толщины ни была, ежели разделится на мелкие пряди, один человек те пряди порознь порвать может, но когда они вместе, то и сто, а иногда более людей веревки соразмерной толщины порвать не в состоянии...
Говорил правитель еще долго, обрисовал положение дел, почти ничего не утаил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Баранов посмотрел на него, неожиданно усмехнулся, снял с набалдашника пальцы, встал.
Болеть за Россию всегда должно. Одни мы с тобой, действительно, на краю. Я там, ты тут,сказал он просто.Да теперь времена меняются. И в Санкт-Петербурге понимать стали. А иркутским зверолюбцам кричать уже не придется, на что им всякие затеи... Я всегда говорил, что довольно бедны были они, коли их один счет бобров занимает. Ежели таковым бобролюбцам исчислить, что стоят бобры и сколько за них людей перерезано и погибло, то, может быть, пониже свои бобровые шапки нахлобучат... Ну, пора, сударь. За дела приниматься нужно. Людей собирать...
После его ухода комендант долго еще стоял у окна, пил прямо из бутылки. Потом вдруг ворвался в канцелярию, раскидал бумаги, протащил за ворот по горнице писца, разогнал почтальонов и до ночи не выходил из спальни.
Глава седьмая
На широких лавках, расставленных вдоль задней стены, скучившись сидели люди. В кабаке было полутемно, сквозь узкое окно, затянутое продымленной холстиной, чуть сочился дневной свет. Не то каганец, не то лампада горела возле стойки перед темным ликом иконы. За длинным тяжелым столом сидели только двое питухов. Дела в кабаках шли плохо, все было пришлыми пропито до одежи.
Высокий седой целовальник с заросшим, как у волка, лицом брякал у стойки медяками, противно, настуженно кашлял. Сырость и копоть покрывали бревна стен, порожние бочки. Днем, в заведении всегда было холодно, даже в чистой горнице сзади прилавка. Туда допускались только «почетные» купцы и чиновники. «Полу почетные» солдаты, матросы гуляли вместе со всеми.
Сегодня в кабаке было чище обычного, целовальник с утра ждал корабельных гостей. Питейное заведение находилось к рейду ближе других, и матросы сразу попадали сюда. Однако прошла половина дня, а на берегу по-прежнему пусто, отблескивала жидкая грязь отлива, неподвижно темнела маленькая шлюпка, на которой приехал Баранов. Правителя тоже не было видно нигде.
Целовальник посылал уже здоровенного, в одних портах и зипуне, босого мужика по остальным кабакам, но и туда никто не заглядывал, хотя пришлые собрались почти все. Еще никаких переговоров никто не начинал, но в Охотске знали, что корабль пришел из Америки и будет набирать людей.
Сказывают, сам Баранов прибыл,восторженно говорил один из сидевших за столом, вылизывая края пузатого мутного! стакана.Огромадный, семи аршин росту, в плечах сажень.
Собеседник медленно сосал водку, поглядывал на дверь. Скуластый и щуплый, в синем добром кафтане, он был похож на бывалого негоцианта. Он знал Баранова давно, ходил с ним караваном в Кяхту, но разубеждать случайного гостя не собирался. Были на то свои причины. Изредка трогал разорванную, криво сросшуюся мочку левого уха, кивал собутыльнику, поощрял того. к разговору, но сам не слушал. Все внимание было сосредоточено на двери. Он терпеливо и упорно ждал.
Баранов пришел неожиданно, и не один. Вместе с ним явился выпущенный из ямы хромой приказчик компании старый товарищ правителя еще по Чукотке, боцман с «Амура» и несколько десятков людей, собранных по кабакам. Люди валили скопом, галдели и толкались, торопясь пробраться скорей к столам. Многие были без шапок, босые, на других остались только зипуны да лапти. Долгий путь и долгие месяцы ожиданий фортуны слопали все. Лишь на некоторых виднелась еще справная одежина да у двоих-троих старинные мундиры давно похороненных департаментов.
Кабатчик поспешил встретить гостей, широко распахнул дверь в чистую горницу, приглашая туда Баранова, зажег на стойке в тяжелом шандале свечу. Толпа разместилась на лавках и бочках у стен, заполнила все помещение. Часть еще грудилась в дверях. Все торопились на дармовое угощение так спокон века водилось при наймах.
Как только показался правитель, негоциант в синем кафтане поставил свой стакан, встал и, покинув собеседника, быстро направился к парадной горнице. Однако Баранов туда не вошел. Остановившись возле прилавка, он вытер под картузом лысину, махнул рукой стоявшему перед ним целовальнику.
Погоди, любезный,сказал он не спеша.Я тут побуду.
Сев на порожний бочонок и больше не замечая кабатчика, он внимательно оглядел толпу. Негоциант вернулся из горницы, куда поспешил раньше правителя, и тоже остановился у прилавка. Опытный партовщик не понимал еще, что задумал Баранов, но подойти к нему не посмел. В кабаке вдруг стало тихо, как в церкви. Разогнавшийся с пустыми оловянными кухлями здоровенный мужик недоумевающе переступал босыми ногами.
Не вставая, положив руки на резной набалдашник, правитель наконец кончил осмотр. Людей было достаточно, но подходящих трудно будет найти. Слабосильный и хилый народ. Разве такими должны быть твои сыны, Россия?.. Он нахмурился, отчего припухшие веки нависли больше, глянул на ближайшие к нему ряды.
Господа вольные,сказал он наконец размеренно и неторопливо и снял картуз.К вам прибыл я сюда с новых берегов наших, обысканных торговыми людьми. Селения и крепости заложили мы там во славу отечества, промыслы и божьи храмы... К чести и гордости державы всегда стремился и того же от всех требовал и впредь требовать буду. Не для чужих труды и жизни людские положены. Тут вас много, и, может быть, все про те места думали. Тогда наперед скажу. Буде кто из вас ехать со мною захочет, запомнит пусть всем своим разумением: не для разврата и своевластия, не для смущения и пустых дел селиться там станет, а для повседневных разумных трудов. Пуще всего для своего собственного процветания и интересов отечества.
Он остановился, помолчал немного. В трактире словно никого не было. Слышалось только сдерживаемое дыхание десятков людей. Удивленные неожиданным началом, речью, глубоким, почти торжественным ее смыслом, многие забыли и о вине. Трещала в шандале свеча, шипели капли воска, оплывающие на мокрый прилавок.
Целость общественная и благосостояние компании,продолжал Баранов все так же ровно, не повышая голоса,зависят от доброго и единодушного согласия, а напротив от развращения, несогласия и разделения на партии не может быть никогда и ни в чем успеха... Такими точно словами говорит великий Соломон: «Всякое царство, всякий град, всякая семья, дом или общество, разделившись на части, падет!» Возьмите вы веревку в пример. Какой бы толщины ни была, ежели разделится на мелкие пряди, один человек те пряди порознь порвать может, но когда они вместе, то и сто, а иногда более людей веревки соразмерной толщины порвать не в состоянии...
Говорил правитель еще долго, обрисовал положение дел, почти ничего не утаил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145